Сергей МАВРОДИ - Искушение. Сын Люцифера
Алексей представил себе, как он будет сейчас пороть Нину… стегать её этой плёткой… по спине… по её обнажённой спине… по ягодицам… чуть подрагивающим, упругим… как взбухают под его ударами на коже багровые, огненные рубцы… как она кричит, корчится, извивается, визжит от боли… обжигающей, дикой боли…─ и почувствовал, что его всего уже прямо-таки трясёт от возбуждения.
Он ещё чуть помедлил, а потом, уже заранее замирая сладострастно от предвкушения чего-то совсем-совсем нового, неизвестного и до сих пор ни разу ещё не испытанного; какого-то острого, запретного, неведомого ему ранее наслаждения; неких неизведанных ещё, недоступных прежде, ослепительных, ярких, манящих, волшебных ощущений, дразнящих, жгучих и пьянящих — стал медленно-медленно приближаться к застывшей в смертельном ужасе Нинке, не торопясь окидывая её лихорадочным, пляшущим, воспалённо-горячечным и в то же время внимательным, оценивающим взглядом. Подойдя вплотную, он остановился.
Нинка вся сжалась в своем углу, закрывая голову руками. При виде плётки глаза её стали совершенно безумными, как у перепуганного насмерть животного.
Алексей подошёл еще ближе.
Та-ак!.. Неудобно её бить-то будет! Все удары по рукам и по голове придутся. Надо бы её на кровати разложить. И чтобы кто-то её держал. А кто? Подручные! Нужны подручные!
Он нетерпеливо защелкал пальцами. (Нинка рефлекторно дернулась было к нему, приняв это за команду, но тут же опять забилась в свой угол.)
Рядом с забившейся в угол женщиной сразу же возникли две молчаливые фигуры в каких-то бесформенных темных балахонах и надвинутых на глаза капюшонах, мгновенно подхватили её под руки и поволокли на кровать.
Нина не успела даже ничего понять и закричала лишь, когда её растянули на кровати лицом вниз, именно так, как хотелось Алексею.
Он всё так же, сгорая от нетерпения, но внешне не торопясь, лениво, небрежно, словно нехотя, поигрывая плёткой, приблизился к кровати. Уже дрожа весь, как в лихорадке и чувствуя в ушах какой-то протяжный, гудящий то ли шум, то ли звон, ощупал жадно и нетерпеливо глазами её длинные-длинные, стройные голые ноги… ягодицы… спину… выбирая место для первого удара и примериваясь. Потом вдруг, словно вспомнив что-то или даже вообще передумав, быстро подошел к лежащей на животе женщине, схватил её за волосы, рывком приподнял голову, судорожным движением засунул ей в рот свой твердый, буквально дрожащий, как струна, от перевозбуждения, член и сделал им там несколько коротких толчков.
После чего отошел, тщательно примерился, широко размахнулся и с наслаждением изо всех сил хлестнул плеткой по обнаженным плечам лежащей на кровати Нинки. Нинка пронзительно завизжала. Возбуждение Алексея достигло своего апогея.
Он успел сделать всего лишь несколько ещё таких же точно ударов, потом же, чувствуя, что не в силах больше терпеть и сдерживаться, отбросил в сторону плётку, одним скачком оседлал лежащую ничком Нинку, широко раздвинул ей ягодицы и резким и сильным движением таза глубоко вогнал свой словно одеревеневший уже член ей в анус.
И почти сразу же застонал, задёргался и забился, содрогаясь в сладостных конвульсиях.
Несколько минут потом он полежал, переводя дыхание, опустив голову на спину замершей под ним женщины и отдыхая, прислушиваясь к своим ощущениям, наконец нехотя, медленно встал, всё ещё тяжело дыша, отошел от кровати и приказал своим помощникам у него на глазах вдвоем изнасиловать Нинку. Затем, опять щёлкнув пальцами, создал третьего и приказал сделать то же втроем.
Это зрелище его снова возбудило, и он даже сам присоединился. Кончив ей на лицо, он приподнял двумя пальцами её перепачканный спермой подбородок и негромко сказал, глядя ей прямо в глаза: «Отныне ты будешь звать меня: мой господин, Повелитель Сна».
7.С этого момента комната сна (так Алексей называл про себя помещение, где он неизменно оказывался теперь, засыпая) стала стремительно превращаться в самую настоящую пыточную камеру. Плетки, кнуты, ножи, разнообразные щипцы, клещи, раскалённые прутья… Алексей и сам не знал, откуда они брались и возникали. Из каких-то тёмных, дремучих дебрей его подсознания.
Он целыми днями, сутками напролет пытал и мучил Нину. Ему нравилось причинять ей боль, любоваться её страданиями. Это возбуждало его, подхлестывало, будоражило быстро угасавшую чувственность. Причем с каждым разом пытки становились всё изощреннее и изощреннее. Он пытал её, насиловал, снова пытал, снова насиловал и испытывал безумное, необычайное, не сравнимое ни с чем до этого наслаждение. Он чувствовал себя в эти мгновенья сверхчеловеком!
Раны и увечья, которые он ей при этом наносил, не имели никакого значения, поскольку, как он скоро выяснил, по его желанию они в любой момент бесследно исчезали, и тело жертвы было снова готово к новым мучениям и новым истязаниям.
Боль. Только боль! Чистая, рафинированная. Без всяких досадных сопутствующих примесей в виде неизбежных уродств, ран, шрамов, повреждённых органов и сломанных костей. Ничего! Одна только чистая боль! Ничего, кроме боли!
Следы пыток исчезали, но не исчезала память о них. И Нина, и Алексей всё прекрасно помнили. Во всех подробностях. Что было вчера, и что было час назад. Нина помнила свою боль, свой страх, свой ужас, все свои кошмарные ощущения. Помнила всё в самых мельчайших деталях. Каждую минуту, секунду, каждый миг, проведённый в комнате сна.
Помнил всё и Алексей. Ему нравилось перебирать, освежать в памяти, смаковать некоторые наиболее яркие с его точки зрения моменты своих утех, и он постоянно и с удовольствием вспоминал о них, как обычные люди вспоминают подчас наиболее запомнившиеся и понравившиеся им сцены и эпизоды любимых фильмов.
Только здесь было не кино. В комнате сна всё было настоящим, подлинным. Кровь настоящая, плоть настоящая и боль настоящая. И наслаждение настоящее. И чем сильнее была боль одного, тем острее наслаждение другого. В этом театре двух актеров фальши не было. Каждый играл свою роль, и игра была всерьёз. Как в жизни. И выйти из неё было нельзя. Невозможно. Тоже как в жизни.
Последние дни Алексей сидел в своем сне практически безвылазно. Собственно реальная жизнь его теперь вообще почти не интересовала. Была б его воля, он бы так и жил в комнате сна постоянно. К сожалению, возвращаться в реальный мир ему время от времени всё же приходилось. Есть-пить надо было, по телефону иногда звонили. В общем, реальность о себе всё-таки периодически напоминала. Никуда, увы! от неё не денешься.
Иногда, кстати сказать, происходило это в самые что ни на есть неподходящие моменты! Только, блин войдешь во вкус!.. Только разохотишься!.. Вот, например, как сегодня. Только-только Алексей почувствовал наконец-то, как он сейчас…
