Дина Рубина - «…Их бин нервосо!»
По возвращении я встретила Самуила Шварцбанда, известного ученого, слависта, пушкиниста. При первой возможности Сеня срывается с места и мчится на благословенный Аппенинский полуостров. Он сказал:
– Ну, ты все поняла? Что надо ездить только в Италию?
– Почему? – спросила я, хотя, в сущности, была уже с ним навсегда согласна.
– Да чтобы время не терять! – воскликнул он.
Ну что с них взять: и Сеня, и Сашка – италоманы, итало-маньяки, итало-фанаты…
А я?
Я в своих странствиях – как праздных, так и «коммерческих», всегда в уме слегка прикидываю на себя страну – могла бы здесь жить? И каждый раз выходит – нет, не очень… Да нет, совсем не смогла бы… Хотя, иные красоты, иные пейзажи, иные детали очень пленяют…
И вот я думаю – а, может, я уже израильтянка? Похоже, так… Хотя бы потому, что не выношу звука льющейся без пользы воды.
1999 г.
Послесловие к сюжету
Чтобы история подражала истории, одно это достаточно поразительно, но чтобы история подражала литературе, это и вовсе непостижимо.
Хорхе Луис Борхес, «Тема предателя и героя».Замечательный прозаик Борис Хазанов писал в одном из своих эссе: «Жизнь – это черновик литературы».
И в самом деле, общеизвестно, что литератор относится к жизненным коллизиям, подслушанным диалогам, подсмотренным характерам как к строительному материалу, из которого по своим собственным законам создает так называемую вторую реальность.
Но вот о том, как сочиненные ситуации влияют на первую реальность, о том как зеркальными зайчиками отражается литература в обыденной жизни, о том, как застываешь, услышав – почти слово в слово – давно написанный тобой диалог, или натыкаешься на когда-то придуманный тобой сюжетный ход… – об этом, мне кажется, еще не писали…
А между тем существует, существует некая мистическая связь уже написанного с еще не произошедшим. Собственно, о том, что слово вещественно и плодоносно, догадывались не только евреи, издавна относящиеся к слову, как к священной субстанции…
Я же столкнулась с этими таинственными штучками, с этим чертовым Солярисом только здесь, на скалистой известняковой породе, извергнувшей из себя три великие религии.
После опубликования моего романа «Вот идет Мессия!..», в котором в разных ситуациях и разных обличьях мелькал, пропадал и вновь появлялся вечно ожидаемый евреями Мошиах, мне стали являться мессии самого необыкновенного разбора – как лично, так и письменно.
Они делились со мной планами переустройства Израиля, жаловались на коррупцию в чиновничьих структурах, предлагали – за особые заслуги в деле обнаружения Мессии и возведения его на еврейский престол – хлебные должности при будущем дворе…
Иногда просто советовали – о чем еще написать.
Одно письмо я помню особенно хорошо: «Здравствуйте, писательница Дина Рубина! Спешу обрадовать вас – Мессия уже пришла! Это я, Соломон Семенович Фихтенгольц…»
Словом, впору было завыть смертным воем – от отчаяния, что роман уже написан, настолько яркие, разнообразные эпизоды подсовывала мне реальность. Хоть сейчас хватай и запечатлевай… Да только поезд, как говорится, ушел от перрона в пять двадцать…
В том же романе «Вот идет Мессия!..» есть придуманный мной персонаж, русский человек, беззаветно ушедший в иудаизм – образ намеренно утрированный. Хотя, конечно, здесь всякое встречается. В Старом городе живет целая колония русских, перешедших в иудаизм, так называемая «Ильинка» – по имени российского села, из которого все эти удивительные евреи происходят. Однажды я видела, как один такой – в пейсах, в черной шляпе, – потребовал в забегаловке стакан водки, шумно выдохнул, опрокинул залпом и также шумно занюхал рукавом черного своего лапсердака.
Но «Ильинка» – понятно, это уже этнография!
А вот у меня знакомый есть, Петя Черноусое, человек русский, православный, выпивающий… еврейский поэт, пишущий на идиш.
Да-да, Петя с ранней юности, оказывается, попал в еврейскую историю. Дневал и ночевал в доме своего любимого учителя, пристрастился бегать в синагогу, часами просиживал там над святыми письменами и, благодаря блестящим лингвистическим способностям, легко усвоил не только идиш, но и иврит…
Короче, русский человек оказался здесь, в Израиле, ведущим еврейским поэтом, знатоком идишистской культуры. Недавно получил премию Союза писателей за лучший сборник стихов на идиш. (Если б я все это изобразила, меня в очередной раз упрекнули бы в «пережиме» ситуации.)
Кроме того, у Пети оказался хороший голос, и он с удовольствием поет хазанут – еврейскую литургию.
Когда хорошее настроение, Петя даже выходит попеть на наш Арбат – пешеходную улицу Бен-Иегуда. Поет религиозные гимны в ашкеназскои транскрипции, величаво кивая прохожим, бросающим в его кепку шекели…
И вот недавно стоит он на Бен-Иегуде, поет. Подходит к нему старый человек, по виду – рав из религиозного района Меа-Шеарим.
Слушал, слушал, смахнул слезу, бросил в Петину кепку пять шекелей и говорит – на идиш, разумеется – ведь ультрарелигиозные евреи в быту не говорят на иврите, считая этот язык святым:
– Сын мой, – говорит старик, – тебе бы стоило надеть кипу.
На что ему Петя, тоже на идиш, отвечает:
– Да кипу надеть дело-то нехитрое, только это нечестно, ведь я – гой!
А старик покачал головой и говорит:
– Сын мой, ты не понял. Я сказал надеть кипу, а не снять штаны!
Вообще, Петя – человек честный до оскомины – время от времени попадает в такие вот забавные ситуации, из которых выбирается, как правило, с величайшим достоинством. Он и рассказывает о них без тени улыбки, гордясь своей уникальностью.
Иду, рассказывает, как-то вечерком, тихой улочкой в религиозном районе Геула. Вдруг из дверей маленькой синагоги выскакивает немолодой еврей, хватает меня за руку и выпаливает на идиш:
– Друг, как хорошо, что ты подвернулся! У нас не хватает человека для миньяна. (Миньян, как известно, – необходимое число мужчин для совместной молитвы).
Петя, как человек, повторяю, честный до отвращения, говорит ему – я, мол, вам, благородным иудеям, не гожусь, я – гой. Диалог, напоминаю, происходит на идиш. А на каком еще языке могут говорить два прохожих в Геуле!
Тот отмахивается, досадливо, так:
– Ну так что, подумаешь! Молиться умеешь?
– Умею, конечно! (Спрашивается: – почему «конечно!»?)
– Пошли!
И знаете, рассказывает Петя, зашли мы в эту маленькую синагогу, и так душевно помолились!
