Александр Проханов - Господин Гексоген
Солнце опускалось к реке, освещая травяной остров красным светом. Краны порта казались красными. Затонувший остов ржавой баржи выглядел сочным, свежим, словно покрашенный суриком. Руки Николая Николасвича, пропитанные маслом, запорошенные железом, были опущены, и казалось, он только что мешал в большом тазу раздавленную малину, и теперь этот таз, полный варенья, висел над рекой, и под ним на воде лежал след пролитого сока.
Они сидели с Белосельцевым у речного откоса на старом бревне, и Николай Николасвич тихо говорил:
– Были Печатники, а стали Печальники, потому такие начальники… Оксана – царевна, ее змей ужалил, а мы отстояли… Она птичка Божья, ей рай снится, а ее змей в ад утащил… Райских птичек нельзя стрелять, они мудрость Божья, им перышки Бог раскрашивал… Змея с земли не видать, ты взлети, тогда и увидишь… Я икону пишу, ангел с крыльями, капитан Гастелло… Он змея с высоты увидал, сам знаешь, что вышло… Отчего ты мне друг? Оттого, что другой… Русские люди – другие… Они от другой травы, от другой земли, от другого камня… На русском камне весь мир стоит… Когда змей русский камень сдвинет, тогда и мир завалится… Не хочу быть другим, да Бог велит… Русский камень больно тяжел… Из него Голгофа сложена… Христос под русским камнем лежит, товарищ Сталин, Александр Матросов… Русский камень только детям под силу… Все русские люди – дети, а кто для них мать, это сам пойми…
Стрела мира летит против солнца, а русская стрела летит на солнце… Река мира течет под гору, а русская река течет в гору… Нам Бог землю дал, чтобы мы ее заново слепили руками и поцелуями… Христос в Россию придет и каждого в глаза поцелует, тогда и рай увидим… Красную Пресню знаешь?.. Там генерал Макашов… Ему верь… Он на жидов поднялся, за это его и убили…
Все, что слышал Белосельцев, казалось безумием. Голова прорицателя была полна тумана, в котором являлись размытые видения и образы. Но эти видения объясняли Белосельцеву его самого.
– У змея топор, томагавк называется, потому на Россию гавкает… Змей топором русский рай до пеньков вырубает, а нам снова сажать… Каждые сто лет заново рай сажаем, а яблок никак не отведаем… У России цари – садоводы… Царь Иван садовод, в Казани сад посадил… Царь Петр садовод, в Полтаве сад посадил… Сталин садовод, в Берлине сад посадил… Теперь одни пеньки… Русский народ – трава, его косят, головы, как цветки, летят… Но и в косе усталость, железо о цветок снашивается, потому как живем без вождя… Будет вождь, имя ему Избранник, но не мы изберем… Чтоб ему в Кремль пройти, надо змея убрать, а то не пройдет… Кто змея от Кремля уберет, тот герой. Рядовой Матросов – герой… Лейтенант Талалихин – герой… Капитан Гастелло – герой… А нам с тобой помолчать, еще повидаемся…
Белосельцев был поражен. Прорицатель своей путаной речью угадал его, Белосельцева. Назвал Избранника. Встреча с блаженным была неслучайной, входила в загадочный замысел, где ему, Белосельцеву, выпадала неотвратимая роль. Их связь была путана и невнятна, как и сами речения, где лишь смутно угадывались контуры древней религии.. – Русский рай есть Победа… Победа есть Бог… Жуков есть Бог Победы… Ты есть Победа, тебе и молюсь… На станции «Баррикадная» многие ходят, которых в живых нет… Пойди и поймешь… А теперь помолчим… Солнышко спать ложится… Белосельцев поднялся с бревна, простился с умолкнувшим, не ответившим на поклон Николасм Николасвичем, махнул рукой парню в косынке, и пустырями, мимо складов и гаражей, уже в сумерках, вышел к Печатникам.
На углу многоэтажного дома, под уличным фонарем, стоял джип. Дверцы были раскрыты, и молодой усатый кавказец в кожаной куртке, с крутыми плечами, подсаживал в машину ребятишек, тех, что недавно веселились и брызгались у гаража. Девочки были в коротеньких юбках, на высоких каблуках, с обнаженными хрупкими руками. Их лица были покрыты гримом, глаза подведены, губы в яркой помаде. Чубатый мальчик был причесан на пробор, волосы блестели от бриолина. Он был облачен в темный сюртучок с галстуком-бабочкой, был похож на маленького пианиста, выступающего на музыкальных конкурсах. Чеченец подсаживал их в машину, посмеивался, легонько подшлепывал. В глубине машины сидели еще двое, в кожаных куртках, такие же смуглые и усатые. Принимали девочек себе на колени. Джип укатил, влажно помигав хвостовыми огнями. Белосельцев смотрел вслед, испытывая такую боль, словно напоролся грудью на железный штырь и теперь остроконечная дыра заполнялась хлюпающей кровью. Ненависть его была столь велика, что уличные фонари увеличились и стали лиловыми.
Глава 7
Утром позвонил Гречишников и сказал, что время перенести коллекцию бабочек на квартиру, куда, быть может, уже сегодня вечером нанесет визит Прокурор. Вслед за звонком к Белосельцеву явились вежливые молодые люди, одинаковые в своей ловкости и любезности. Стали снимать со стен стеклянные коробки. Бережно, словно хрустальные сервизы, уносили коллекцию вниз, помещали в длинный черный кабриолет.
Когда коллекцию увезли, опять позвонил Гречишников.
– Не тревожься, ни один усик не упадет с головы твоих гренадеров… Загляни в гардероб, извлеки свой лучший костюм и галстук… Через полчаса я приеду…
Ровно полчаса потребовалось Белосельцеву, чтобы облачиться в серый английский костюм, повязать просторным узлом французский шелковый галстук, и, разглядывая в серебристом стекле утомленное лицо, отметить среди складок и ломаных линий взгляд прищуренных глаз.
Гречишников поджидал его у подъезда, в светлом, превосходно сидящем пиджаке, в клетчатых брюках и в батистовом шарфе, который он повязал на шее, словно был модный художник или богемный поэт.
– Мы сегодня гости званые. – Гречишников поймал его взгляд и белоснежно улыбнулся прекрасно отреставрированными зубами, как улыбаются на рекламах жизнерадостные потребители зубной пасты. – Положение обязывает. – Кто нас принимает? – спросил Белосельцев.
– Весь блеск еврейской интеллигенции, которую собирает Астрос по случаю присуждения телевизионной премии «Созвездие». Постарайся быть милым, хвалить Шагала и Бродского, чуть-чуть грассировать, пару раз щегольнуть знанием театральных постановок Бродвея, и боже тебя упаси хвалить Макашова. – Он произнес это столь легкомысленно, по-светски, тронув свой пышный шарф, что Белосельцев улыбнулся.
– Но прежде мы навестим Буравкова в его тайной пещере и захватим с собой. – Гречишников указал на сияющую хрустальными фарами «ауди», которая бесшумно понесла их по городу.
Тайная пещера Буравкова, о которой обмолвился Гречишников, на самом деле была домом приемов телевизионного магната Астроса. Особняк в стиле модерн, с изразцовыми панно, на которых кистью Врубеля были нарисованы игривые фавны, фиалки, обнаженные нимфы. Балконы украшали медные решетки в виде переплетенных водорослей, цветущих лилий и лотоса. Зеркальные, со стеблевидными переплетами окна драгоценно сверкали. Внутри все поражало первозданной подлинностью, духом и эстетикой декаданса, так что казалось: вот-вот в гостиную, придерживая длинное бархатное платье, войдет горделиво-таинственная Гиппиус, или появится с тетрадкой новых эротических стихов жгучий, черный, с костяным белым черепом поэт Кузмин, или ступит в небрежной бархатной куртке, утомленный известностью художник Бакст. Но вместо них появился Буравков.
