Виктория Токарева - Птица счастья
Надьке под утро приснился сон, будто она съезжает с крутого берега на санях, а внизу полынья с тяжелой зимней водой, и санки несут ее прямо в полынью. Еще мгновение, и она погибнет. Надька видит и осознает свою смерть. Ужас заливает все ее существо. Неотвратимость конца несется ей навстречу. Надька погружается в воду и вместо удушья и холода испытывает мощный оргазм. Значит, предсмертная агония — это оргазм. А люди не знают. Умершие ведь не возвращаются. А умирать, оказывается, так приятно…
Надька открыла глаза. На ней барахтался губернатор. Его действия длили истому.
— Привет, — поздоровалась Надька.
Она была счастлива, что полынья — только сон.
Весь следующий день губернатор крутился как белка в колесе. Было нескончаемое количество нерешенных вопросов, и он их решал.
Губернатор звонил, ему звонили. Он заходил, к нему заходили. Но о чем бы ни шла речь, Иван Шубин думал только о Надьке. Тема беседы, конечно, присутствовала, но на фоне. А фоном была спящая Надька, ее молодое дыхание и проснувшаяся Надька…
Личная жизнь губернатора была похожа на нескончаемые песочные часы, струйка песка перетекает из одной половинки в другую. Единственное достоинство — стабильность. Так было. Так есть. Так будет. Но разве могила — не стабильность? Однако не каждый туда торопится.
Всесильный губернатор, хозяин леса, был одинокий медведь. Свое одиночество он чувствовал ночью. Утро выдергивало его и гнало по кругу. Этот круг был всегда интересен и напряжен, как рулетка. Или как спорт, прыжок с шестом: разогнаться, опереться — и вверх, перемахнуть через перекладину.
В последнее время кое-кто хотел вырвать у него шест, чтобы губернатор не смог опереться и прыгнуть. Этот кое-кто был значительно моложе, у него были крепкие клыки, и он ничего не боялся, плевал в землю, как урка.
Время, конечно, работает на молодых, но об этом лучше не думать. Как говорят: старая кобыла молодых на кладбище возила…
Лучше думать о дочери художницы.
Губернатор приказал помощнику найти Надежду Варламову. И соединить. И послать на домашний адрес корзину цветов. У властей предержащих была своя оранжерея и флористы, составляющие букеты.
Через полчаса губернатора соединили. Он услышал хриплый Надькин голос.
— Ты спишь? — спросил губернатор и понял, что волнуется. Последний раз он волновался тридцать три года назад на выпускном экзамене.
— Не знаю, — ответила Надька. Она действительно не понимала, спит она или бодрствует.
— Приезжай ко мне к девяти часам вечера, — попросил Иван Шубин.
— Разбежался… — отозвалась Надька. — Тебе надо, ты и приезжай.
— Куда?
Надька молчала, раздумывая. Потом продиктовала адрес.
— Мне надо. Я приеду, — отозвался губернатор.
Положил трубку. Отметил: ничего не боится. Разговаривает с губернатором как с ровесником. Это хорошо. Ему надоели подобострастные взоры и интонации, на дне которых так или иначе светилось «дай».
Всем от него что-то было нужно: жилье, должности, деньги. И никому не нужен был он сам, его настроения, одиночество, его гипертония.
* * *Вечером Иван Шубин подъехал к Надькиному дому. Нажал звонок. Из подъезда вышел гладкий мужик, скорее всего отставник.
— К кому? — спросил он, хотя наверняка узнал губернатора. Политики были в моде, как звезды шоу-бизнеса.
— К Варламовой, — послушно ответил губернатор.
— Одну минуточку…
Консьерж позвонил по телефону, проверил. После этого пропустил:
— Четвертый этаж.
Губернатор поднялся на четвертый этаж. Надька ждала его на площадке в желтом кимоно. Гейша. Губернатор хотел обнять, но постеснялся. И Надька тоже смутилась. Они стояли как школьники.
Вошли в квартиру. К ногам, как горошины, выкатились дети: девочка и мальчик. Они были рады гостю.
— Это чьи? — спросил Иван.
— Мои. Чьи же еще?…
— А муж дома?
— Какой муж? У меня нет мужа.
Иван вздохнул с облегчением. Он боялся, что Надька позвала его в семью. А почему бы нет? Разве плохо дружить с губернатором огромного региона?…
В доме пахло яблочным пирогом. Тихая домашняя работница увлекла детей в детскую комнату. Оттуда доносился их чистый перезвон.
Стол был накрыт в столовой. Основное блюдо — картошка с грибами. Губернатор любил картошку с мясом. Мясо тоже было. Стояло отдельно.
— Спасибо за цветы, — сказала Надька. — У меня никогда не было таких красивых цветов.
Губернатор оглядел букет, стоящий в высокой вазе на полу. Он любил полевые цветы, васильки, ромашки. А эти белые гробовые каллы его пугали.
— Неправда, — не поверил Иван.
— Правда. Сегодня я не хочу врать. И не буду.
Надька сидела напротив. Была спокойна и грустна.
Губернатор разлил вино по фужерам. Вино было густым, терпким.
— Это с твоих виноградников? — спросила Надька.
— С французских. У нас в Сибири виноград не растет.
Они пили и смотрели друг на друга.
— Расскажи о себе, — попросил губернатор.
— Не интересно, — сказала Надька.
— Мне интересно.
Надька подумала и стала рассказывать — все-все-все… Европейский период, московский период и последний семилетний марафон, именуемый «Андрей». Ничего не пропустила и никого.
Период «Андрей» закончен, и теперь в ней пустота, чернота и невесомость. Как в космосе. И она не знает, как ей дальше жить.
— Если бы я не боялась смерти, я бы не жила, — созналась Надька.
Горел нижний свет. В полумраке Надька была такая молодая, почти девочка, и уже так смертельно уставшая.
— Просто у тебя не было мужика, — сказал губернатор.
— Как это не было? — не поняла Надька. — У меня их воз и маленькая тележка.
— Много — значит, ни одного. Нужен один.
Надька молчала. Постигала простую истину.
— Немец — больной. Русский — инфантильный, как ребенок. Все тянул в рот и ни за что не хотел отвечать. Это не мужики. Мужик — тот, кто отвечает за женщину.
Надька слушала.
— Ты была одна. Без поддержки. Выживала как могла. А это очень трудно. Уж я-то знаю… Тебя никто не любил.
— Может быть, я не стою любви? — бесстрашно спросила Надька.
— Ты не фальшивая, настоящая, — определил губернатор. — Ты бриллиант среди стекляшек. Ты яркая и неожиданная, как фейерверк в ночном небе…
«Фейерверк в ночном небе…» Это была новая точка зрения. Надька привыкла к тому, что все ее клянут и критикуют: так нельзя, так плохо… А оказывается, все можно и все хорошо. Она права одним фактом своего существования. Она — есть, и этого достаточно.
В Надькиной груди зажглась ответная теплота. Она смотрела на губернатора, и он показался ей красивым со своей чистой смуглой лысиной, чистыми и крепкими зубами. От него исходила мужская сила.
![Конни Мейсон - Птица счастья [Птица страсти]](/uploads/posts/books/18097/18097.jpg)
