Анна Матвеева - Есть!
Берта училась на «отлично» в двух школах: одной – с углубленным (надо полагать, до центра Земли) английским, другой – музыкальной. Берта слушалась маман, даже когда той дружно отказывали и чувство меры, и чувство реальности. И, как часто случается с такими девочками, выросла из нее не слишком умная, но легко приспосабливающая к обстоятельствам женщина, навеки обреченная стыдливому цветению в раскидистой маминой тени.
…Однажды Берта на полном серьезе попросила составить для нее список книг, которые должна прочесть каждая умная девушка. Самое смешное, что Марина его составила. А Берта, умора, послушно все по списку перечитала.
«Бедная, бедная Берта», – снисходительно думала о подруге юности успешная Марина Дмитриевна, принимая наконец внучку Лизу из рук Еленочки. Она так отчаянно нуждалась в примере для подражания, в шаблоне и модели для сборки, что принялась копировать Марину с первых дней их дружбы – как наскучавшийся без работы ксерокс: снимала с подруги манеру говорить, курить и улыбаться, шила такие же юбки (солнце! годе!) и упросила маму позволить ей выстричь каре, «как у Мариночки». Смех! Разве арфа похожа на кларнет? Скорее ворон – на письменный стол.
Ах, как раздражала Марину подругина привычка слизывать ее черты – она их именно что слизывала, как крем с торта, и самой Марине от них ничего не оставалось. В то же время угодливое копирование льстило кларнетисточке: видать, у нее все было на самом деле хорошо, раз Берте немедленно требовалась копия! А ведь Берта объективно была красивее подружки, но так ущерблена и обглодана со стороны души собственной мамой, что значения ее красота ровно никакого не имела – всего лишь шла комплектом.
До поры, разумеется, пока в оркестр не явился Евгений и не начал мрачно терзать свою виолончель и коситься в перерывах то на Арфу, то на Кларнет. Дирижер первым почуял сложность ситуации, обойдя в этом маман Дворянцеву – она, честно сказать, в последнее время несколько расслабилась, уверовав в славное будущее Берты. Консерваторию девочка окончила на сплошные «отлы», в оркестр ее взяли еще не остывшую от выпускных экзаменов, и впереди, грезила маман, у них обеих сверкает такое хрустальное будущее, что глазам, я вам честно скажу, больно глядеть.
А вот дирижер – проницательный и нервный, согласно кодексу своего ремесла, – молниеносно отозвался на перемены в «яме»: как будто это перемены погоды, незамедлительно включавшие у него боли в пояснице. Дирижер физически ощущал – словно током прошили! – сгущение невидимых полей и трепет чужих аур. По центру сиял начищенным аверсом виолончелист с ужасной (пусть и тысячу раз облагороженной в веках) фамилией Блудов, а на двух прочных нитях, протянутых сластолюбивым паучарой, бились молоденькие мушки-музыкантши – обе были дирижеру дороже собственных дочерей. Тем паче собственных дочерей у дирижера не имелось – имелся сын, далекий и от музыки, и от папы. Работал он в гараже… Диминуэндо. Здесь играть – медленно, печально.
Накануне концерта в филармонии дирижер подозвал Евгения и, отчаянно стараясь выглядеть настоящим мужчиной (а не деятелем искусств), спросил: что у него происходит с коллегами женского пола? Знает ли он, как важны в коллективе здоровая атмосфера и сотрудничество? Евгений ласково отщелкнул пушинку с дирижерского рукава – ему, правда-правда, не о чем волноваться. Да, у него завязался определенного сорта дуэт с Кларнетом, но Арфа тут – всего лишь общая подруга, так что Дирижер Дирижерыч может спать спокойно. Никаких треугольников не было и не будет! Дирижер Дирижерыч вздрогнул, представив, что в этот дружный коллектив вольется еще и треугольник – Альбина Длян, но вскоре понял, что Евгений имеет в виду не музыкальный инструмент, а любовную фигуру. И потому успокоился, как и советовал виолончелист, разве что подергал себя пару раз за тот самый рукав, на котором висела давешняя пушинка…Марина сразу поняла, что Блудов выбрал ее и что бедная Берта выбрала его и теперь ей все равно придется кого-то потерять, потому что в таком неловком геометрическом виде они трое не удержатся на плаву. Кто-то потеряет равновесие и полетит вниз, обрушив хрупкую конструкцию.
Берта отказывалась верить, что подруга и виолончелист слились в дуэте, но потом прозрела и впервые в жизни стала несчастной. Горе – многотонное и многотомное – обрушилось на белые Берточкины плечи, лишь в некоторых местах скудно присыпанные веснушками – будто паприкой.
Как же так, спрашивала Берта у маман, почему она не предупредила дочушку, что будет больно… Маман, надо вновь отдать ей должное (ей вся страна, кстати, была по гроб жизни чем-нибудь обязана и кое-что должна), грустила недолго и быстро мобилизовала и себя, и Берту.
– Мужчина нам не нужен, – властно объясняла маман, но дочка впервые в жизни отстегнулась от множественного числа и сказала, что маман может решать за себя и дальше, а вот она, Берта, разберется сама. Говоря все это, Берта, как в детстве, грызла смоляной веничек косы, и мама шлепнула ее за это по губам – тоже как в детстве.
– Нужен – отбей! – веско сказала маман Дворянцева и так зыркнула на бедную Берту, что та моментом отбросила за спину обслюнявленную косу. Отбить – почему ей самой не пришло в голову? Подруга? Ну и что? Сколько таких случаев в литературе, в кинематографе!
Отбить – как кусок свинины – зверским молотком с деревянной ручкой.
Евгений будто ждал этого – топорно состроенные глазки Берты отозвались в виолончелисте такой эмоциональной бурей, что Марину вместе с ее кларнетом отнесло за дальнюю кулису. Она в то время была беременна Юриком – завитком-червячком с пальчиками тем не менее и с ушками. Имя червячку, правда, еще не придумали – это, как мы помним, сделали за Марину значительно позже чужие люди.Сидя в роскошной палате с невесткой Еленочкой и ее Лизой, Марина Дмитриевна отчаянно старалась не вспоминать, как застала Берту с Евгением. Арфа и виолончель – громадные инструменты, а кларнет рядом с ними совершенно теряется. Высокая, статная («Жирная!» – мстительно думала теперь Марина Дмитриевна) Берта уместно смотрелась рядом с крупнокалиберным Евгением, а Марина была ему, если честно, слегка не по размеру. И Юрик родился фактурным мальчиком, в папочку. Вот он, Юрик, обнимает своих девочек – большую и маленькую в руках большой. И пусть прошло столько лет, все равно Марина Дмитриевна каждый раз удивлялась, как точно отпечатался Евгений в их сыне. Вечное фото на память, которое тебе будут показывать, не спрашивая – хочешь или нет.
Юрик Карачаев, хозяин ресторанов и гурманских магазинов, с детства накрепко усвоил: если хочешь добиться успеха, надо внимательно следить за Павлушей Дворянцевым и копировать его жизненные повороты. Марина Дмитриевна быстро поняла, что Юрик зачарован Бертиным сыном. А ведь тот был младше Юрика на целых полгода, но именно он первый научился разговаривать. «И до сих пор не может… замолчать», – с ненавистью думала Марина Дмитриевна.
Она терпеть не могла Павлушу – с первых беззубых улыбок возненавидела его, как мачеха из народной сказки. Это ж надо было прекратить женское и профессиональное соперничество, чтобы потом со всей силы рухнуть в материнское! Да, теперь Берта могла гордиться – пусть она не удержала при себе Блудова, зато как мать состоялась на двести процентов!
