Эдуард Тополь - Кремлевская жена
– Попробуйте повернуть головой. Ага, уже не больно, да? Когда поедете в Полтаву, я вам дам книжку Альбрехта про то, как вести себя на допросах. А сейчас запоминайте, – продолжал мой сероглазый ангел. – «ПЛОД» – это аббревиатура четырех заповедей подследственного. Я знаю сотни людей, которые просто записывали себе эти буквы на ладонь, и смело шли на допрос, и выходили оттуда, не продав следователю ни одного своего знакомого! Потому что переставали бояться. Вот и вы не бойтесь. Запоминайте: первая буква «П» – от слова «Протокол». Это значит: вы требуете, чтобы следователь каждый свой вопрос занес в протокол, а только потом вы на этот вопрос отвечаете. Что это дает? Во-первых, пока он пишет, вы можете подумать над ответом. А во-вторых, следователь очень часто задает провокационные или вообще неправовые вопросы, которые он в протокол не станет записывать, потому что не имеет права их задавать. Но зато ваши ответы он постарается использовать против вас или против других людей. Поэтому даже когда он в самом начале допроса спрашивает: «Как ваша фамилия?» – вы ему говорите: «Сначала запишите вопрос в протокол, а потом я на него отвечу…»
Я не могла мысленно не отдать должное здравости этой заповеди. Но еще больше изумил меня этот мальчик – он говорил, как грамотный юрист…
– Вторая буква «Л». Это от слова «Лично». То есть если вопрос следователя не касается вас ЛИЧНО или, наоборот, ставит вас в положение не свидетеля, а обвиняемого, вы имеете право на этот вопрос не отвечать. Например, следователь говорит: «Когда вы начали свою антисоветскую деятельность?» А вы отвечаете: «По характеру вашего вопроса ясно, что вы подозреваете меня в антисоветской деятельности. Но я не могу быть свидетелем против самой себя, это незаконно…»
Наверное, он все-таки здорово меня подлечил, если я забыла о своих синяках и с такой оторопью смотрела на него, что он перебил самого себя:
– Что вы так смотрите?
– Нет, ничего… Продолжайте…
– Ну, теперь мне осталось только осмотреть вас, а потом лицо вам подправить… – И он повел руками вдоль моего тела – не касаясь меня, а все так же держа руки на расстоянии нескольких сантиметров от моих плеч, груди, живота. И вдруг на уровне моего живота его руки замерли в воздухе, он воскликнул: – Звери! Женщину по придаткам бить! Вот звери!
От этих слов я обалдела еще больше, чем от его юридической эрудиции. Ведь у меня действительно саднит внизу живота, эти мерзавцы таки врезали мне туда ботинком. Но неужели этот мальчишка видит своими руками? Насквозь? Через одежду? То есть я, конечно, слышала о Вольфе Мессинге или о грузинке Джуне, которая лечила Брежнева биополем, и о других уникумах с так называемыми «электрическими руками», но почему-то всегда считала, что это какие-нибудь пожилые или, во всяком случае, взрослые люди. А тут – совсем юный мальчик с пушком над губой, с щеками, которых еще и бритва не касалась, короче – девственник еще, ребенок, и нате вам! Через плащ, через юбку, нижнее белье видит мои придатки?!
Наверное, я не только покраснела, но и сделала рефлекторное движение повернуться боком к этому мальчишке, чтобы укрыться от его всевидящих рук. Он улыбнулся и сказал:
– Да вы не пугайтесь! Я ничего руками не вижу. Впрочем, могу, конечно, металл распознать – у вас в кармане юбки какой-то кружок в металлической оправе – лупа, что ли? Каким чудом она не разбилась? Но, как бы это сказать… женщин сквозь одежду я не вижу. Только чувствую болевые сигналы. Ну и поскольку я студент медицинского института…
Тут парень с разбитой бровью, сидевший на полу метрах в пяти от нас, громко сказал на весь коридор:
– Тихо! Тихо, братцы! Я поймал! Тихо!
Смех, шум, стоны и разговоры, наполнявшие коридор, смолкли, а парень с разбитой бровью поднял в руке маленький, не больше ладони транзисторный приемник, и мы вдруг отчетливо услышали мужской голос, то наплывающий, то уплывающий в радиоэфире:
«– Вы слушаете „Голос Америки“ из Вашингтона. В эфире „Последние известия“. По сообщениям из Москвы, сегодня в советской столице вновь разогнана демонстрация „Демократического сопротивления“ и произведены массовые аресты…»
– Это про нас, братцы! – радостно сказал парень с разбитой бровью.
– Ура! – В разных концах коридора люди вскочили, стали обниматься и пританцовывать от радости. – Ура!..
Но на них зашикали:
– Тише! Тише! Дайте послушать!
«– …вторично после разгона 21 августа митинга в память двадцатилетия вторжения советских войск в Чехословакию, – продолжал „Голос Америки“, – сегодня в Москве были применены против демонстрантов отряды специального назначения Министерства внутренних дел».
– Прекрасно! Замечательно! – возбужденно сказала рядом та самая женщина с диабетом и торжествующе повернулась к моему лекарю: – Ну, видишь, Саша? А ты был против демонстрации! А теперь весь мир о нас знает! Теперь они ничего с нами не сделают!
– Ну, ну… – Мой ангел иронично усмехнулся: – Вы знаете, сколько таких оптимистов сидит до сих пор в Пермском лагере?
«– …по некоторым данным, эти новые формирования советской милиции созданы специально для борьбы с публичными демонстрациями и митингами, – продолжал „Голос Америки“, но тут в коридор буквально ворвались три милиционера, один из них дубинкой саданул парня с транзисторным приемником по руке и затем волоком потащил его в зарешеченную КПЗ. Радиоприемник отлетел к стене, продолжая говорить. Саша, мой лекарь, потянулся за ним, но второй милиционер тут же долбанул приемник кованым каблуком, вмял его в пол, и „Голос Америки“ смолк. А милиционер ухватил моего Сашу за ворот:
– На допрос!
Саша дернулся, сказал:
– Руки! Ты же не жандарм!
– Иди, иди! – крикнул на него милиционер.
Саша повернулся ко мне:
– Помните «ПЛОД»!..
Тут милиционер толкнул Сашу в грудь, и мой «ангел» затылком открыл дверь в дежурную комнату. А из двери в коридор вышла пушистая белая кошка с черными ушками.
– Папа, смотри, кошка тоже в милиции! – крикнула девочка-кукла с голубым бантом, спрыгнула с колен отца на пол, подбежала к кошке и нагнулась, чтобы погладить ее, но вдруг повернулась к милиционеру, разбившему каблуком радиоприемник: – Милиционер, а кошку можно потрогать?
И такая недетская пытливость была в ее голубых глазах, что этот милиционер, не сказав ни слова, ушел в дежурку.
11
22.50
Наконец и меня вызвали на допрос. И первый, кого я увидела в кабинете следователя, был тот самый боец спецназа, который в аллее Страстного бульвара летел на меня с поднятой в руке дубинкой. Теперь он сидел сбоку от стола следователя милиции, его нос, лоб и подбородок были в наклейках из пластыря, а рядом с ним сидел еще один парень в бушлате и берете, и они оба старательно писали что-то на стандартных бланках свидетельских показаний.
