Наталья Нестерова - Татьянин дом
— Мною отрицательно не приветствуется брак и ячейка нашего общества, — мудрено сказал Дед и уточнил: — Жениться надо в обязательном уставном порядке. Мужик без жены как хрен в проруби. Но вы должны выбрать настоящую подругу жизни со всеми необходимыми соблазнительными выпуклостями наружу. И тут требуются пристрелочные выстрелы. Бывает, не стану врать, салага первый раз автомат в руки возьмет, зажмурится, на курок нажмет, на задницу от отдачи валится, а попал! Но редко. Больше в небо пуляют. Поэтому я вам, ребятки, на прощание подарки приготовил.
Дед достал и вручил им по газетному свертку.
— Смотрите, — позволил он и разлил остатки из чайника.
Они развернули газету и покатились со смеху. Презервативы, штук по сто каждому.
— На первое время хватит, — кивнул Дед. — Опять-таки дефицит. В стране членов, понимаешь, больше, чем резинок. Но нам в аптеку завезли. Я все скупил. А какой-то гад моей Марии Гавриловне донес. Ох, у меня вчера дома было! Танец умирающих лебедей на музыку Хренникова. Ладно, не впервой амбразуру глазом затыкать. Выпьем за вас и весь слабый пол!
* * *Сергей и Олег стали военными. Олег поступил в школу КГБ, Сергей — в высшее пехотное училище. Борис — на юридический факультет МГУ. Женились они, как и опасался Дед, рано. К концу учебы все уже обзавелись детьми. Стреляли отчасти в небо, но, похоже, не промазали. Если судить по тому, что никто из них не развелся и не собирался.
С Галиной Борис познакомился на вечеринке в общежитии консерватории, куда его привел университетский приятель. Миловидная, но "по-провинциальному скованная, Галина любви с первого взгляда у него не вызвала. Со второго тоже. Их выносило друг к другу, как выносит в прибое случайные щепки. Рядом оказались за столом, танцевали. Договорились компанией пойти на концерт студентов консерватории. После концерта он проводил ее домой. Галина попросила показать университет, она и на Ленинских горах не была. Встретились второй, третий, пятый раз. Целовались в подъезде дома, в котором она снимала комнату. На диване в этой комнате мучительно долго сражались с ее девственной преградой. Срослись, спаялись, слюбились, сказали нежные слова.
* * *Шел дождь. Галина стояла в университетском дворе. Ждала его. Без зонтика.
— Бо-бо-ря, — выбивали дробь ее зубы, — я бебе-беременна!
Маленькая. Беззащитная. Мокрая. Несчастная. Плачущая.
Он едва не рассмеялся от умиления. Накрыл ее своей курткой.
— Почему ты рыдаешь, глупыш? У тебя паспорт с собой? Заедем за моим и отправимся в ЗАГС подавать заявление.
Мама была шокирована. Из тех девушек, что учились на курсе с сыном, — она их видела — достойные партии, — он никого не выбрал. На вопрос, кто ваша будущая невестка, мама отвечала:
— Некто Галя из Воронежа.
Галина не простила свекрови этой правдивой характеристики.
Когда родилась Тоська, жена ушла в академический отпуск. Однажды она отбивала ножом лед в морозильнике и с размаху глубоко резанула по пальцам. Сухожилия сшили, но кисть потеряла гибкость. О карьере пианистки пришлось забыть. В консерваторию Галина не вернулась. Рухнули ее честолюбивые, возможно оправданные, надежды.
Галина работала звукооператором. Сначала на радио. Потом с модными певцами из популярных групп. Она обладала уникальным слухом и могла по нотам склеивать песни. Безголосые и тугие на ухо певички благодаря ей выпускали приличные диски.
Борис никогда не сожалел, что скоропалительно женился. В семейной жизни он обнаружил множество преимуществ. Номер один: регулярный секс в законных условиях. Номер два: тепло, порядок, вкусная еда. Номер три: рядом с тобой родной человек. Номер самый главный: Тоська. Тоська карапуз. Тоська сделала первые шаги. Тоська заговорила. Научилась читать. Получила первую двойку. Свалилась с велосипеда. Залила его диссертацию клюквенным киселем. Тоська плачет, смеется, стоит в углу, кашляет по ночам, наряжается перед зеркалом, боится зубного врача. Тоська — это самое лучшее, чего он мог ждать от жизни. Плюс интересная работа. Спокойная, академическая.
Его пригласили в аспирантуру. Защитился. Стал специалистом по римскому праву. По законам страны, как иронизировал Олег, которой не существует уже две тысячи лет. Но которая дала законность всему цивилизованному миру, возражал Борис.
Галина прилично зарабатывала на компакт-дисках популярных и малоизвестных певцов. Но и Борис приносил в дом не только скромную зарплату доцента кафедры. Как и большинство университетских преподавателей, Борис репетиторствовал. Десять-двадцать долларов в час с головы. Одновременно три-четыре старшеклассника-абитуриента.
Итого двести долларов за неделю. Никаких гарантий! Я вам даю только знания по предмету «теория государства и права», который необходимо сдать при поступлении на юридический факультет. Для него — проще таблицы умножения, для ребяток — путевка в жизнь.
Конечно, он лукавил, когда говорил, что во время экзаменов лоббировать не будет. Задолго до вступительных начинали мелькать списки. Официальные — из ректората, деканата. Свои — между филологами, историками, юристами, членами экзаменационной комиссии. Руководствовались принципом: ты — мне, я — тебе. Ты не валишь моих, я закрываю глаза на мелкие огрехи твоих. Абитуриент в виде тупого бревна мог проскочить за большие деньги и мимо Бори и его коллег по «бизнесу». Они страховали толковых ребят, которым место было на студенческой скамье, а не в армейской казарме или за прилавком блошиного рынка. У толковых и безденежных, не занимавшихся с эмгэушными репетиторами, шансы поступить на гуманитарные факультеты были минимальны.
Борис не помнил того раннего периода своей жизни, когда он не знал букв и не читал книг. Он читал всегда. Исчезни книги — и он бы оглох, ослеп и онемел, потерял интеллектуальную связь с миром и довольствовался только биологической. В чтении Борис был всеяден. Нельзя прочитать все, но почти все — можно. Несколько приятелей Бориса из числа университетских преподавателей, таких же книголюбов, в багаже имели примерно одинаковый набор авторов и названий. Иногда они собирались — говорили о литературе, сравнивали, находили аналогии, восхищались сюжетными лабиринтами и простотой стиля, тонким психологизмом и лаконичностью выразительных средств, примитивностью истин, вдруг обретших библейское звучание. Эти беседы доставляли ему удовольствие почти физиологическое — вроде того, что испытывает гурман в обществе знатоков кулинарии.
Галина считала его любовь к чтению сродни наркотической зависимости. И была отчасти права. Сама она засыпала на третьей странице захватывающего детектива. Заумную прозу какого-нибудь африканского или латиноамериканского автора считала болезненным выпендрежем. А Нобелевские премии таким присуждают по недомыслию и снобизму.
