Михаил Елизаров - Библиотекарь
Я-то надеялся, меня хоть по возвращении оставят в покое. Этого не произошло. За мной поднялись Сухарев, Луцис и Кручина – сторожить или охранять. Впрочем, все были предупредительны и вежливы. Чувствовалось, в квартире дяди Максима эти люди как дома. Пока Саша расторопно готовил ужин – яичницу из десятка яиц, – Денис и Игорь Валерьевич вели малопонятные разговоры.
– С гореловскими – явно дело нечистое, – говорил Игорь Валерьевич. – Третий год читальне, а она на десятине! Не абонемент, даже не годовой налог, а десятина! Где это видано?!
– Вероятно, Совет решил опробовать новую схему, – Луцис азартно кромсал яичницу. – Очень логично. Провоцируется конфликт, его раздувают на собрании региона. Либо компенсация – либо сатисфакция…
– А в случае проигрыша обвиняемой стороны, – подвел итог Игорь Валерьевич, – Книга по закону перейдет в собственность победителя, официально – гореловской читальни, а на самом деле породившей ее библиотеки. Гениально и просто!
– Но не боись, Алексей, – подмигнул Сухарев, – до этого не дойдет.
Утром нагрянули Маргарита Тихоновна, Пал Палыч, Оглоблин и Ларионов и еще трое незнакомых мне широнинцев: Вадик Провоторов, Гриша Вырин и Марат Андреевич Дежнев. Значительный эскорт объяснялся тем, что всемером они доставили Книгу Памяти, которую мне церемонно вручили для прочтения.
Новопришедшие и Луцис задержались, а остальные ушли. Если бы не сложенные в прихожей топоры и перевязь с двумя саперными лопатками, все говорило бы о людях вполне мирных. Марат Андреевич Дежнев был врач-травматолог, высокий черноволосый мужчина лет под пятьдесят. Он сразу извинился, сослался на усталость после дежурства и пошел отсыпаться в спальню. Рядом с собой он положил укороченную на четверть шашку в потертых, обломанных на конце ножнах, которую он, как выяснилось, прятал в штанине.
Вадик Провоторов, маленький и коренастый, с фигурой борца и чуть свернутым набок носом, по профессии был архитектор, но работал охранником в зале игровых автоматов. Он попросил у меня отвертку и молоток, вывалил на кухонный стол десятка три металлических блях с высверленными по краям дырами, кучу мелких винтиков и заклепок, потом вытащил из своей турецкой клетчатой сумки широкую выкройку толстой грубой кожи и стал сноровисто прикреплять к ней бляхи. Позавчерашнее нападение Шапиро не сильно отразилось на его здоровье.
Гриша Вырин, электронщик по образованию, работал в частной фирме, занимающейся продажей бытовой техники. Внешне Гриша больше походил на уездного рок-музыканта в потертых джинсах, растянутом свитере, с длинными белобрысыми волосами, собранными в чуть засалившийся хвост. Он сутулился и выглядел очень худым, но когда сел за стол и чуть закатил рукава старого свитера, то показались мощные, жилистые, точно у моряка, предплечья.
Провоторов, Луцис и Вырин остались на кухне, я удалился в гостиную – читать Книгу.
С Громовым у меня не заладилось. Может, сказалось душевное переутомление прошедших суток и две бессонные ночи. Сама повесть была относительно невелика. В другое время я прочел бы подобного объема книгу в один присест, а теперь бился над ней третий час, не одолев даже половины.
Сюжет был следующим. Главный герой, корреспондент столичной газеты Митрохин, сорокалетний человек, обремененный семейными и творческими неурядицами, отправляется в дальнюю командировку – собирать материал о хозяйствах уральского региона. Митрохин на месяц поселяется в доме председателя Фомичева. Корреспондент добросовестно обходит с блокнотом все совхозные закоулки – фермы, коровники, опытные станции, новую школу, знакомится с замечательными людьми, энтузиастами своего дела, такими, как учитель Никодимов, создавший на базе машинно-тракторной станции кружок конструирования сельскохозяйственных машин. Кружку не хватает средств воплотить в жизнь совместное изобретение самого Никодимова и учеников.
«– Просто для транспортировки зерна надо выпускать специальные машины, – упрямо повторял Никодимов, едва поспевая за широким шагом председателя. – Точнее, не машины, а цельнометаллические бункера, они устанавливаются на ходовую часть „камаза“ или „зила“. Зерновоз сможет прямо от комбайна везти зерно на элеватор без промежуточной сортировки. Бункер-то герметичный, значит, сохранность зерна не зависит от ветра, состояния дороги или ее протяженности.
Фомичев задумался:
– А как с непогодой быть? Она же нередко увлажняет хлеб в валках и зерно на токах. Погорит твое зерно. Правильно я говорю, товарищ Митрохин?
Тот промолчал, и Фомичев воспользовался паузой по-своему:
– Вот, и пресса со мной согласна.
– А в нашем зерновозе этого не произойдет, – не сдавался Никодимов. – Бункер будет разделен на две равные по объему камеры. Если зерно влажное, то его ссыпают в одну камеру, а в движении оно пересыпается в другую, пустую. При этом зерно подсушивает теплый воздушный поток, отделяются полова и сорные частицы…
– У тебя, Юрий Викторович, что? – с подковыркой спросил Фомичев и сам ответил: – Правильно, кружок конструирования и станция юных техников. Вот ими и занимайся. Твой чудо-зерновоз лишь мечта!
Никодимов остановился, замерли поодаль и Генка с Андрюхой. Павел Дмитриевич посмотрел на отставшего Никодимова, вдруг совсем по-мальчишески подмигнул загрустившим ребятам и бросился вдогонку за Фомичевым:
– А вы напрасно отказываетесь от предложения Никодимова. Я вот сам видел модель, отлично работает. Отчего бы не попробовать, а я про это напишу большую статью. Если получится, обязательно прославите совхоз на всю страну, разве плохо?
В глазах председателя зажглись радостные смешинки, хорошо знакомые Митрохину:
– Ну, ладно, пробуйте! Уверен, все должно получиться, обязательно должно!»…
Я добросовестно пытался читать и терпел фиаско. Глаза поскальзывались на первой строке, я стремительно падал с верха страницы вниз, точно с крыши, абзацы мелькали, как этажи, и прочитывался только фундамент: «Митрохину нравились упорство и настойчивость учителя– другой давно бы уже отступил, счел пустячной всю эту затею, а Никодимов все чего-то ищет, изобретает и, главное, верит в успех.»…
Я отложил непрочитанную книгу и выглянул в коридор. Из-за прикрытой двери кухни с мутным, словно полынья, стеклом доносился трехголосый разговор. В спальне изредка всхрапывал травматолог Дежнев.
На всякий случай я снял трубку телефона – гудка не было. А даже если бы и был гудок, куда я мог позвонить? В милицию? Эти люди расправились бы со мной до того, как прибудет помощь.
Я вышел на балкон. Фантазия сразу нарисовала картину – вот я цепляюсь за лохматые виноградные лианы, похожие на одичавшие веревки. Четвертый этаж, третий, второй – прыгаю, бегу к дороге, ловлю такси – очень быстро, и на вокзал. Оттуда первым поездом…
