Дарья Асламова - Приключения дрянной девчонки
Мы вышли из машины. "Ты знаешь, Катя, я не пойду в бар. " Сказала я Я поеду в редакцию". Мы расстались на три долгих дня путча.
Улица Правды, где находятся редакции крупнейших газет, была запружена бронетранспортерами. В редакции "Комсомольской правды" народ развлекался тем, что подсчитывал, глядя в окна, единицы боевой техники. Самые упрямые пытались готовить номер газеты, хотя всем было ясно, что его не позволят выпустить. В пять часов вечера состоялось печальное собрание, на котором было объявлено о запрещении выхода "Комсомольской правды". Такое событие требовало водки, и я поехала в контору к своему "покерному" другу Гоше.
В одиннадцать часов вечера я напилась до такого состояния, когда в полную силу проявляется мой дар убеждения. Заливаясь слезами, я держала пылкую речь, как будто стояла на трибуне: "Гоша, кто, если не мы?! Сегодня закрыли мою газету, завтра у тебя отберут твои деньги. Мы должны сражаться за наши кровные интересы.
Вдруг сегодня возьмут штурмом Белый дом? А мы здесь будем сидеть как суслики, так?" Гоша вяло отбивался: "У меня ребенок, я не могу рисковать собой". – "А что ты скажешь своему ребенку, когда он вырастет в стране, в которой власть будет в руках ублюдков?" – парировала я. Гоша, затуманенный алкоголем, перестал сопротивляться: "Ладно, твоя взяла. Поехали". Мы захватили с собой еще одного нашего молчаливого собутыльника и несколько блоков сигарет "Ява" в подарок солдатам, стоящим у Белого дома.
Таксисты в эту ночь брали вдвое против обычной цены. Нас высадили на Краснопресненской набережной, забаррикадированной строительными блоками, металлическими прутьями и сетками. Со всех сторон к этой сюрреалистической композиции двигались люди, в ярком свете фонарей все это походило на народное гуляние. Прыгая, как кузнечики, по бревнам и решеткам, мы перебрались через баррикаду и тут поняли, откуда идет грозный ровный гул. Это двигалась боевая техника Рязанского полка, перешедшего на сторону Ельцина.
Гоша, мой славный, ленивый, обрюзгший Гоша, который пальцем не шевельнет ради ближнего, полез на бронетранспортер, вручил солдатам сигареты и завел душеспасительную беседу на тему "Народ и армия едины". "Ребята, – говорил он вдохновенно, – вы не можете стрелять в народ. Вы Ведь наши, вы за Ельцина, правда?" Глядя в простодушные умные лица солдат, можно было с уверенностью сказать одно: они не понимают причины окружающего их народного ликования. Их разбудили утром по тревоге и отправили в путь на Москву. "Да вы поймите, мы просто приказ выполняем, – объясняли они. – Нам велели приехать к Белому дому, вот мы и здесь.
А кто против кого и что здесь вообще происходит, мы понятия не имеем". Народ, воспользовавшись близостью армии, в доступных выражениях объяснял суть положения.! Это было всеобщее братание. "Ребята, как вас кормят? -кричал Гоша.
– Может быть, вам принести чего-нибудь?" "Нет, спасибо, – отвечали ему. – Нам столько продуктов уже принесли, что и за месяц не съесть".
Перед Белым домом шел митинг, принявший затяжной характер. Люди приходили и уходили, менялись ораторы, речи сыпались через микрофон с упорством дождя, моросившего в дни путча. Из толпы выделились лидеры, которые занялись организацией добровольных отрядов для защиты здания российского парламента.
Ветер разносил листовгаИ Страшные события сбили людей в плотный ком, как магнит! собирает металлические опилки. Последнее видение той фантастической ночи – это тихо выходящая из древних стен Кремля колонна танков, которую мы увидели из окна такси Азарт революционных событий способен захватить даже самых спокойных и эгоистичных людей. Нервная горячка перемен будоражит как хорошее вино. Я удивилась, когда на следующий день мои друзья-бизнесмены энергично занялись* отправкой в другие города по биржевым каналам указа Ельцина и краткого информационного выпуска "Комсомольской правды", который я им принесла в контору. Гера при этом мстительно приговаривал: "Это вам не начало перестройки, когда мы листовки печатали на дрянной машинке. Теперь у нас есть факсы, телексы, компьютеры". Правда, коммерческая жилка Геры и тут его не подвела, на указах Ельцина он беззастенчиво поместил рекламу своей фирмы.
Москва полнилась слухами. Говорили, что к столице движутся колонны танков, что ночью предполагается штурм Белого дома, что в больнице Склифосовского приготовлены места для возможных жертв. Мой друг Андрей, человек очень осторожный, зная мою горячность, купил на вечер билеты в •! Харьков, чтобы увезти меня к своим родственникам.
Когда я ворвалась домой в половине восьмого вечера, все переполненная новостями, он жарил на кухне мясо и велел мне поторопиться, чтобы не опоздать на поезд. Я рассеянно скидывала вещи в сумку, рассчитывая протянуть время. Потом подошла к Андрею, поласкалась, как кошечка, и умоляющим голосом сказала: "Милый, поезжай один. Я остаюсь. Извини за патетику, но революция бывает не каждый день, я должна все видеть своими глазами". Андрей тяжело вздохнул и сказал: "Ладно, остаемся вместе, только нужно сдать билеты на поезд до девяти часов вечера – вернуть хотя бы часть денег".
После ужина, когда мы торопливо одевались, чтобы успеть на вокзал, я вдруг испуганно сказала: "Андрей, а если нас сегодня убьют? Мы ведь даже не позанимались любовью напоследок". – "Но мы не успеем тогда сдать билеты", – возразил практичный Андрей. "А вдруг успеем", – просительно сказала я, увлекая его к постели. И двадцать минут чудесного экстаза были украдены у времени.
Мы приехали на вокзал в пять минут десятого, когда наши билеты уже превратились в ничего не стоящие клочки бумаги. "Ну вот, теперь мы без денег", – грустно заметил Андрей.
В десять часов вечера мы подошли к баррикадам на Краснопресненской набережной, куда с торопливостью муравьев стекались тысячи людей. Энергичные молодые люди преградили нам путь: "Женщин, решено не пускать". – "Как это не пускать? – возмутилась я. – В данный момент я не женщина, я журналистка". Они заулыбались:
"Удостоверение есть?" – "Разумеется". Пробираясь к Белому дому сквозь возбужденную наэлектризованную толпу, нам пришлось еще несколько раз предъявить мое удостоверение. Мы реально увидели ту работу, которую за одни сутки провели защитники российского правительства. Были сформированы добровольные отряды, чувствовалось подобие воинской дисциплины. Добровольцев вооружили металлическими палками и снабдили респираторами и марлевыми повязками на случай газовой атаки.
К Белому дому доставили продукты.
В одиннадцать часов вечера вступил в действие комендантский час. Моросил мелкий противный дождь, и люди грелись у костров. Мы вымокли до нитки и замерзли так, что 3Уб на зуб не попадал. "Надо было водки взять", – сказала я, стуча зубами, Андрею. Мы пристроились в нишу, укрывающую от ветра, к костру, у которого грелся один отряд. "Даша, и ты здесь?" – услышала я радостный возглас. Я рассмотрела в свете костра знакомые лица – студенты из ДАСа. Имена Этих людей я запамятовала, но определенно встречалась с ними в коридорах общежития и часто болтала. Я скрыла эту неловкость самой сердечной улыбкой. Дождь смыл с моего лица косметику, и я выглядела жалким взъерошенным воробышком. Мне одолжили куртку, красную вязаную шапочку и кусок полотенца, который надо было смочить водой и закрыть нос и рот на случай газовой атаки.
