Говард Немеров - Игра на своем поле
Разумеется, все в зале обратили внимание на вновь прибывших, а кто-то даже присвистнул, и, возможно, не только по адресу Лили, но и Чарльза.
Они подошли к стойке, тоже имевшей какой-то полудомашний вид – не то бар, не то буфет с кофейными автоматами, черствыми пончиками под стеклянными колпаками и меню, торчавшим между солонкой и перечницей. Буфетчик, которому они порядка ради заказали напитки, смахивал на учителя – у него было тонкое усталое лицо, на носу пенсне. Оно все время сползало с переносицы, и он то и дело машинально водружал его на место и поэтому был вынужден орудовать за стойкой лишь одной рукой. Он был в обычном костюме, без белой куртки и даже без передника.
– Мы пришли повидаться с Максом, – сказал Чарльз, когда им подали стаканы. Он был доволен, что сумел произнести конспиративную фразу как бы невзначай, и даже подумал, что это должно придать ему вес в глазах трех молодцов, стоявших рядом.
– Он там, в комнате за кухней, – буфетчик махнул рукой. – Можете пройти, но только вы один, – добавил он, заметив, что Чарльз берет Лили за локоть.
– А-а! – Чарльз растерянно остановился. Он боялся оскорбить этих людей, очень опасных, по всей вероятности, показав им столь откровенно, что они – неподходящее общество для воспитанной девушки; а впрочем, ничего с ней не случится! Он поглядел на Лили.
– Оставайтесь здесь! Ни на кого не смотрите и ничего больше не заказывайте, – добавил он шепотом, – этот стакан допейте – и все.
Она довольно беспечно улыбнулась – улыбка была ей к лицу, но не внушала доверия, и все-таки Чарльз должен был покинуть ее.
Он прошел через кухню, где над черной железной плитой клубился пар и где орудовал повар, безмолвно указавший ему на заднюю дверь. Открыв ее, Чарльз очутился в небольшой комнатушке с одним окном, завешенным шторой. Там стояли стол и два стула; на одном из них сидел человек и курил тонкую сигару. Убранство комнаты довершала пепельница на столе. На человеке было пальто из верблюжьей шерсти, но этим исчерпывалось его сходство с субъектом, описанным Реймондом Блентом. Правда, волосы его закрывала низко нахлобученная серая фетровая шляпа, а сам он сидел, пригнувшись так, что края пальто доставали до пола. Весь вид незнакомца показывал, что он пришел недавно и ненадолго.
– Мистер Макс? – спросил Чарльз с преувеличенной вежливостью.
– Да, Макс, – ответил тот, лениво вытаскивая изо рта сигару.
На еврея он, во всяком случае, не похож, скорее – на итальянца, но вовсе не обязательно, чтобы это был тот самый тип, который имел дело с Блентом. В его лице Чарльзу почудилось даже что-то знакомое – он видел его где-то; мелькнула шальная, фантастическая мысль, что он сумеет опознать этого человека, а такой, конечно, выдаст всю шайку, и преступление будет раскрыто. На миг он представил себе газетные заголовки: «РАССЕЯННЫЙ ПРОФЕССОР НЕ ОПЛОШАЛ», «У ПРОФЕССОРА ИСТОРИИ ЕСТЬ ГОЛОВА НА ПЛЕЧАХ»… И все-таки Чарльз сейчас не мог вспомнить, где он его видел; может быть, просто его ввело в заблуждение легкое сходство с кем-нибудь из коллег…
– Вам известно, с какой целью я пришел? – начал Чарльз, пододвинув к себе свободный стул и присаживаясь. Он тоже не снял пальто и шляпу и подумал, что в кинофильмах при таких свиданиях еще обязательно прячется в стенном шкафу телохранитель.
– Ничего мне не известно, – ответил незнакомец, – и можете мне ничего не рассказывать.
– Но я, естественно, думал, что вы… что вы… – Чарльз вовремя прикусил язык, пожалев, однако, что не может прямо сказать: «один из жуликов», или «пайщик синдиката», или еще что-нибудь в этом роде. – Как же я буду знать, что имею дело с тем, кто мне нужен?
– А никак, – сказал Макс. – Вас сюда никто не приглашал, вы сами напросились.
Чарльзу вдруг представилась эта фраза в виде эпитафии на его надгробном камне: «Никто его не приглашал, он напросился сам».
– Послушайте, осторожность – полезная вещь, – сказал он, – но подчас можно хватить и через край. Если все будут так себя вести, ни с кем нельзя будет иметь дело.
Собеседник вяло пожал плечами.
– Мне велели здесь подождать и получить у вас деньги.
– Ах, стало быть, это вы знаете? Тогда другой разговор. – Чарльз достал из кармана бумажник и принялся не спеша отсчитывать двадцатидолларовые кредитки, кладя их кучкой на стол.
– Все, – сказал он, кончив. – А за что это, вы тоже, наверно, знаете?
Человек вытащил изо рта сигару и пристально посмотрел на Чарльза. Потом сокрушенно покачал головой.
– Вы слишком доверяете людям, профессор.
– О, вы даже знаете, кто я?
– Знаю или нет – неважно, а я хотел сказать, что еще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь пришел и спокойно выложил полтысячи человеку, которого видит первый раз в жизни.
Чарльз догадался, что этому типу его поведение должно казаться по меньшей мере нелепым. Он накрыл рукой пачку денег и с запоздалой деловитостью потребовал расписку. Собеседник ухмыльнулся, кивнул головой, достал из кармана смятый клочок бумаги и, попросив у Чарльза ручку, написал ни к чему не обязывающее: «Получил 500 долларов. Макс».
– Что в этом толку? – запротестовал Чарльз. – Ведь должно быть сказано за что!
– А это вы и сами не знаете, – спокойно ответил Макс, – никто вам ничего не обещал. Помните, это была ваша идея. Мне велели вам передать, чтоб вы ни на что особенно не надеялись. Может, все еще останется как было.
– Я-то знаю, чего я добиваюсь, – рассердился Чарльз. – А раз вы принимаете деньги, значит вы, ваши хозяева или друзья приняли мое условие: ничего не было, никто никому денег не давал, и эта злосчастная история – вы не хуже меня знаете, о чем я говорю, – забыта, и все пари отменяются.
– Это вы говорите, профессор! А я – ничего, я молчу.
– Вот как? А что, если я заберу деньги и уйду?
– Валяйте! Деньги не мои. Я человек маленький, меня послали, я пришел.
– Нет, так не годится, – сказал Чарльз, понимая, что побежден. – Я пойду на риск. Нате, берите, – и он решительным жестом отодвинул от себя пачку. – Я сделал все, что мог, и знайте, – он поглядел на Макса в упор, – теперь я снимаю с себя ответственность.
– Рад, что у вас на душе стало спокойно. – Макс сгреб кредитки и сунул их небрежно в карман пальто, придавив еще кулаком.
Чарльз сложил расписку и спрятал ее в бумажник.
– Будьте здоровы! – сказал Макс, не вставая со стула и провожая гостя равнодушным взглядом.
Чарльз, чувствуя свою беспомощность, направился через кухню обратно в зал.
Лили, позабыв об опасности, стояла, изящно облокотившись о стойку, и весело болтала с малолетними преступниками в кожанках.
Притворяясь, что ничего не замечает, Чарльз спросил у буфетчика счет. Оказалась довольно большая сумма, и Чарльз недовольно нахмурился.
– Я угостила мальчиков, – пояснила Лили, – ну, конечно, и сама выпила еще немного за компанию.
– Вам уже надо идти, да, Лили? – с сожалением спросил один из парней.
Чарльз молча расплатился и, взяв девушку под руку, почти насильно повел ее к выходу.
– Спокойной ночи, Лили! – хором крикнули все трое, а один добавил громко и отчетливо: – Спокойной ночи, профессор Осмэн!
– Зачем было называть наши фамилии? – накинулся на нее Чарльз, когда они вышли. – Неужели для вас совершенно не существует приличий?
Лили выдернула руку, сердито посмотрела на него и вдруг рассмеялась.
– Вы что ж, хотите, чтобы я стала гордячкой? Тот маленький, прыщеватый проходил курс французской литературы восемнадцатого века в один год со мною.
Чарльз пожалел, что не запомнил лиц этих молодцов: может, они его студенты? И то, что Лили так развеселилась, еще больше испортило ему настроение.
– Чарльз, голубчик, ну какой же вы смешной! – Но тут Лили вдруг пошатнулась и остановилась, изменившись в лице: – Я, кажется, пьяна, – пробормотала она. – Лучше вы садитесь за руль, хоть это и против моих правил. – Она дала Чарльзу ключи и, когда они сели в машину, крепко прижалась к нему и положила голову ему на плечо.
– Ну, думаю, от петли я вашего Блента спас, – сказал Чарльз. – Уж не знаю, что еще можно было сделать. Деньги отданы, кажется, все яснее ясного…
– Не знаю, – еле ворочая языком, ответила Лили.
– Сегодня уже поздно ему звонить. Но завтра с утра, пожалуйста, позвоните. И запомните: я умываю руки. Пусть он знает, что его доброе имя восстановлено, если это вообще возможно. Но дальнейшие встречи с ним для меня не обязательны.
Характер Чарльза немного портила некоторая сухость: делая кому-либо одолжение, он считал, что при этом нет надобности сохранять любезность. К тому же ему хотелось дать Бленту понять, что у них с Лили было свидание и они все обсудили.
– Так вы это сделаете? Берете это на себя? – Тон Чарльза был настойчив.
– Завтра, мой дорогой, – сонно пробормотала она.
