Евгений Рожков - В стране долгой весны
Для самого Елизара предложение Дарьи было таким необычным, что он не поверил в него. Бывший токарь Дарья Семеновна Порываева, женщина уважаемая, приятная, хорошо сохранившаяся, несмотря на все житейские невзгоды, могла рассчитывать на более подходящего человека, чем он, опустившийся Елизар.
Долго еще Елизар не мог поверить в то, что Дарья бескорыстно связала с ним свою судьбу. «Какой у нее интерес? Может, мне деньги вернут? — думал он. — И она про это вынюхала?» Но краденые деньги, разумеется, не могли вернуть, и это даже Елизар понимал. «Может, она хочет мне выхлопотать большую пенсию, и сама будет при деньгах?» Но в деньгах-то Дарья не нуждалась. Тратила она на себя, особенно после гибели дочери, крайне мало, а зарплата была большая, так что деньги у нее были.
Елизар Савельевич пришел к выводу, что уважает его Дарья за прошлые его заслуги. Когда-то он считался лучшим кассиром в районе, о нем даже была статья в газете, он получал грамоты, и его портрет как-то висел на доске Почета. Со временем бывший кассир уверовал в то, что Дарья Семеновна вообще обязана с подобострастием относиться к нему.
Елизар, почувствовав себя хозяином положения, стал помыкать новой женой. И ему нравилось это, ибо после пятилетнего услужничества молодой жене, которая бросила его сразу после растраты, он вкусил теперь прелесть барства.
Дарья выполняла всякую прихоть четвертого мужа с покорностью, она считала, что за жизнь Елизару вдоволь пришлось хлебнуть горюшка, и теперь он имеет право на покой.
В доме бывшим кассиром была установлена жесткая экономия во всем. Каждый заработанный Дарьей рубль брался на учет, и сама Дарья не имела права потратить и копейки без ведома Елизара. В большую амбарную книгу хозяин старательно и аккуратно записывал все расходы. Свою скромную пенсию Елизар не получал, ее прямо в собесе переводили на сберегательную книжку. Дарье Семеновне же он говорил, что пенсию пока высчитывают, возмещая прошлую растрату.
Через год, воспрянув от прошлых потрясений, Елизар Савельевич вроде как помолодел. Стал куда-то уезжать. Возвращался поздно вечером, блаженно ухмылялся, покручивая седые усы, загадочно поблескивая глазами. Весной он вовсе исчез, прихватив с собой кое-какие ценности Дарьи Семеновны и то, что было ими скоплено за прожитые два года.
О ценностях Дарья не жалела и жаловаться никуда не пошла. То, что ее так нагло обокрали, она перенесла спокойно. Пока не было Елизара, даже за могилой его матери ухаживала. Вообще-то она знала, что Елизар непременно вернется. Была уверена почему-то.
Так оно и получилось. Месяца через четыре, в канун прихода осенних холодов, Елизар объявился. Был он худой, заросший рыже-бурой щетиной, с синими кругами под глазами, в потрепанном пиджачке. Пришел поздно вечером, как мышь проскользнул в открытую Дарьей дверь и сразу бухнулся на колени, горько заплакал. Слезы обильно лились из его глаз и вскоре пиджак на животе стал мокрым.
— Прости, прости окаянного, — лепетал он, стараясь поймать и поцеловать руку Дарьи. — Будь она проклята эта грабительница, эта распутница молодая, эта ведьма электронная! Сгубила она жизнь мою, вновь ограбила, вновь испепелила душу мою.
— Да встань ты, встань! — взмолилась Дарья, готовая сама разрыдаться.
После гибели дочери Дарья особенно тяжело переносила всякие неудачи других. Так уж устроены русские женщины; коли жалко человека, так они и душу без оглядки ему отдадут.
— Я ж и прошлую растрату ради нее совершил. В тюрьму чуть она меня не загнала. И опять эта подлая баба вышвырнула меня, — причитал Елизар.
В доме вновь был введен строгий учет получаемых Дарьей денег и беспощадная экономия на всем.
Второй раз Елизар сбежал через полтора года, в канун первомайских праздников, по привычке прихватив накопленные за это время деньги и кое-что из одежды Дарьи.
По всему было видно, что Елизар сбежал на лето, и потому Дарья о беглеце не горевала. Но ни осенью, ни зимой блудный муж не вернулся. О Елизаре Дарья как-то разом забыла, точно его никогда и не было. Собственно, от бывшего кассира ничего не осталось, даже фотографии.
Несколько лет Дарья жила одна. Томилась одиночеством: она не могла за кем-то не ухаживать, кому-то не сострадать, о ком-то не беспокоиться. Вот тут-то и повстречалась Дарья с Грызловым.
Он застрял в дверях магазина с тремя сетками, набитыми продуктами.
— Давайте я вам помогу, — подхватила самую тяжелую авоську Дарья.
Грызлов даже не взглянул на помощницу и всю дорогу до самой дачи молчал как сыч. У калитки Дарья стала прощаться, но Грызлов энергичным жестом дал понять, чтобы она шла следом за ним.
Дача у Грызлова была прочная, но такая неухоженная и запущенная внутри, что Дарью это просто поразило. Полы были черные от грязи, на окнах — пыль и паутина, на кухне — горы мусора, а прусаки изгадили все обои. Грызлов отдышался, затем полез в карман, достал пятерку, сунул ее Дарье и буркнул:
— Позвольте дать вам указание привести здесь все в порядок.
Три дня Дарья мыла пол, скоблила подоконники, подклеивала новые обои, оттирала дверные ручки, выносила мусор, вытирала пыль с мебели. Дача прямо-таки преобразилась. Грызлов размяк, подобрел.
Вечером, когда Дарья собралась уходить, Софокл Никодимович пригласил ее на чай, но Дарья отказалась — уж очень она устала в этот день. Тогда Грызлов предложил женщине еще пять рублей за ее старание и скромность, но и от денег она отказалась. Тогда Грызлов степенно, с достоинством произнес:
— Позвольте предложить вам стать моей законной женой.
Дарья опешила, слова не лезли на язык. Жалко ей было этого больного, одинокого человека и согласиться так вот сразу тоже не могла. Не по-людски все получилось.
— Я женщина самое… — открыла было рот Дарья, но ее тут же перебил хозяин дачи.
— Я одинок, имею хорошую пенсию; как работник путей сообщения, пользуюсь льготами на железной дороге. А если у вас имеется муж, то позволю дать вам совет оставить его.
— Мужа у меня нет, но женщина я самостоятельная и ни в чем не нуждаюсь. И пенсия у меня хорошая…
Дарья лихорадочно пыталась найти причину, которая хоть как-то оправдала бы ее желание связать судьбу с этим странным человеком.
— Смею вас уверить, что вы живете в кирпичном доме, а это крайне вредно для здоровья, — привел Грызлов последний и, как казалось ему, самый веский аргумент.
— Это так. У меня к тому же ревматизм, а он-то в сырости… а камень завсегда… У вас дача деревянная и относительно просторная.
Дарья подумала, что этого-то совсем мало, чтобы людям объяснить очередное замужество. И так уж о ней чего только не говорят. Ну и пусть всякое болтают. Не может же она всем объяснить, что выходит за Грызлова потому, что жалко его, что ей больно видеть, как этот человек на старости лет страдает от неухоженности и одиночества.
— А где жена ваша, где дети ваши? — после долгого молчания, зная наперед ответ, спросила Дарья.
— Что касается жены, то смею вас заверить, что она умерла десять лет назад. Дети же — дочь и сын — получили хорошее образование, обеспечены мною и довольны своей жизнью. Но, смею вас заверить, в старости мы для детей становимся обузой. А я человек гордый и не желаю ни для кого быть обузой. Даже для государства я не желаю быть обузой. — Грызлов гордо вскинул большую голову, вперив неподвижный взгляд в потолок.
— Как звать-то вас? — робея, спросила Дарья.
— Софокл Никодимович. Отец мой из бедных крестьян, а в молодости был в услужении у профессора по философии. Надеюсь, что в нашей совместной жизни мы будем друг к другу относиться независимо и с уважением, — добавил Грызлов таким не терпящим возражения тоном, будто сама Дарья Семеновна умоляла его о женитьбе.
Она сказала, что подумает о предложении Софокла Никодимовича, но на следующий день с чемоданом и небольшим узлом — вот и все ее нехитрые пожитки — перебралась на дачу. Позже она перевезла цветной телевизор и холодильник ЗИЛ.
Поселилась Дарья в небольшой угловой комнатке. Софокл Никодимович размещался в другой.
Через месяц они сходили в загс и расписались. Встречались супруги по утрам на кухне, молча пили чай и расходились по своим комнатам. Потом Дарья готовила обед. Обедали опять вместе и большей частью молча. Вечером ужинали, смотрели до девяти часов телевизор, а затем расходились по комнатам.
В магазин Дарья ходила сама, утром, после завтрака, когда меньше было в очередях людей. Правда, к этому времени почти все молочные продукты разбирали, но знакомые продавщицы по старой дружбе кое-что оставляли ей.
Каждый месяц Грызлов выделял Дарье на питание по пятьдесят рублей, а тратила она раза в три больше, так что от Дарьиной сторублевой пенсии почти ничего не оставалось Софокл Никодимович большую часть времени лежал на кровати и бессмысленно смотрел перед собой. Иногда он читал. Большей частью читал военные мемуары прославленных полководцев. Но любимой его книгой был «Атлас железных дорог СССР». Карты он рассматривал внимательно, с каким-то непонятным подобострастием, часто, что-то отмечая на них, иногда восклицая:
