Андрей Шляхов - Доктор Данилов в поликлинике, или Добро пожаловать в ад!
Полина Викентьевна была одной из старейших сотрудниц поликлиники. Двадцать семь лет на одном месте, из них двадцать три года на заведовании. Шишова благополучно пережила нескольких главных врачей не потому, что была семи пядей во лбу, а потому что умела делиться. Эта невысокая, сильно сутулая женщина с заметно косящими глазами была курочкой, несущей золотые яйца. У кого бы из главных врачей поднялась рука от нее избавиться? Ясное дело — ни у кого.
Женская консультация — наиболее «хлебное» подразделение поликлиники. Аборты, установка внутриматочных спиралей, пристраивание на роды в хорошие, пользующиеся спросом, родильные дома… Ну и больничный лист при удобном, надежном случае за деньги выдать. Это уж, как говорится, святое. Хлеб насущный.
Не имеющие медицинских полисов нелегалы, а точнее — нелегалки, часто нуждаются в услугах врача-гинеколога. Конечно, они могут обратиться в какой-нибудь медицинский центр, благо таких хватает. Но тем и хороши женские консультации в обычных поликлиниках, что стоимость их «левых» услуг гораздо ниже тарифов частных клиник. Понятно почему — все оборудование казенное, аренду, коммунальные расходы и налоги платить не надо. Впрочем, нет, один налог там существует — отчисления в пользу заведующей, из которых потом платится и дань главному врачу. От заведующей вообще много зависит. Хорошая заведующая не только не мешает зарабатывать, но и создает подчиненным хорошие условия. Ей же тоже от этого прямая выгода.
Одного лишь не разрешала делать Шишова своим «девочкам».
— Никогда не увеличивайте заранее согласованную цену! Мало ли, что может прийти вам в голову — вдруг покажется, что неправильно оценили платежеспособность клиентки или же просто жадность взыграет! Можно просто подумать: «а накину-ка я ей еще пару сотен, все рано не откажется!» Так поступать нельзя. Подобное поведение сильно обижает клиентуру, и еще полбеды, если к вам просто перестанут ходить. Гораздо хуже, если вас прямо так, с потрохами, сдадут ментам!
«Девочки» слушали и клятвенно заверяли, что они не дуры и себе не враги, и если дорогая Полина Викентьевна так плохо о них думает… И прочая, и прочая, и прочая…
Заверять и клясться все они мастерицы, однако же в прошлом году доктор Страшкевич угодила под суд именно по причине собственной жадности.
У Страшкевич наблюдалась тридцатилетняя беременная. Журналистка, между прочим. Не какая-нибудь там безграмотная торговка овощами, а женщина образованная, разбирающаяся во всех хитросплетениях жизни и умеющая за себя постоять. Журналистке очень хотелось попасть в девятый роддом. И не так уж чтобы далеко, и учреждение хорошее, чуть ли не передовое. Страшкевич обещала посодействовать, оценив свои услуги в пять тысяч рублей.
Уговаривались чуть ли не в самом начале наблюдения. Когда же настал срок рожать, Страшкевич сообщила, что обстоятельства изменились, цены на все выросли и теперь меньше чем за восемь тысяч она стараться не станет. Наглость? Конечно, наглость, циничное нарушение договора. Расчет был на то, что женщина согласится. Коней на переправе не меняют, скоро уже воды отойдут, как тут новый канал для госпитализации искать?
К радости идиотки Страшкевич беременная журналистка согласилась на новую цену без пререканий. А что ей было пререкаться, если она для себя сразу решила, что жадная тетя доктор заслуживает наказания. Уголовного. Какая в таком случае разница — пять, восемь или даже двенадцать тысяч. Все равно эти денежки, помеченные должным образом, дадут оперативники. Они же их и заберут.
— Пролетела ты теперь мимо девятого роддома! — злорадно крикнула Страшкевич в лицо коварной «сдатчице» во время оформления изъятия неправедных денег. — Будешь рожать в роддоме при сто шестьдесят восьмой больнице, рядом с бродяжками и вокзальными шлюхами!
— Не волнуйтесь за меня, Илона Германовна, — спокойно, как и подобает беременной, ответила та. — Мне более простой вариант подсказали — дождаться, как воды отойдут, и сразу в «девятку» ехать. Тогда уже не откажут. Вы лучше о себе подумайте и о том, что на суде говорить.
В зале суда, по словам Пахомцевой, представлявшей там поликлинику, Страшкевич выла белугой, обещала исправиться и умоляла не сажать ее за решетку, а то некому будет воспитывать девятилетнего сына. Суд вошел в положение матери-одиночки и дал ей стандартные два года условно.
Из поликлиники Страшкевич уволилась еще до суда. Официально — по собственному желанию, а на самом деле — по настоянию Шишовой. Полина Викентьевна придерживалась распространенного мнения, что горбатого только могила исправит, и не желала держать у себя кадры, подобные Страшкевич.
— Раз уж сподобилась вас увидеть, Антон Владимирович, то спрошу заодно, — вспомнила Шишова. — Что такое невероятное ожидается в среду на конференции, раз Пахомцева звонит мне и особо напоминает, чтобы явка была стопроцентной? Неужели сама Медынская приехать собирается?
Начальник окружного управления здравоохранения Элла Эдуардовна Медынская появлялась в поликлинике нечасто. Где-то раз в два-три года.
— Нет, Медынская не приедет, — ответил Антон Владимирович. — Приказ по департаменту будем зачитывать и разъяснительную работу вести.
— Так можно же объяснить толком!
— Очень долго каждому объяснять отдельно. Придете на конференцию, там и узнаете…
— Вы меня так заинтриговали, что я теперь спать не смогу, Антон Владимирович. Хоть в двух словах скажите — что это за приказ такой?
— Да вас он в общем-то и не касается, Полина Викентьевна, это больше по участковой части. В Северо-Западном округе терапевт, дежуривший в воскресенье по поликлинике, констатировал на дому смерть семидесятипятилетней женщины, наблюдавшейся в поликлинике, и выписал свидетельство о смерти. Явно на констатацию не ходил, потому что милиция, приехавшая осмотреть труп, заподозрила насильственную смерть от удушения подушкой. Труп пошел на судебно-медицинское вскрытие, подтвердившее насильственную причину смерти. Врач сейчас под следствием, выясняют, не был ли он подкуплен племянником умершей. Ну и, как водится, очередной приказ об усилении контроля за выдачей врачебных свидетельств о смерти. Татьяна Алексеевна будет проводить занятие по этой теме.
— Господи, — Шишова перекрестилась, — из-за одного чудака на букву «м» всей Москве покоя нет.
— А как же вы хотели? — улыбнулся Антон Владимирович. — «Один за всех и все за одного», помните?
— Как же не помнить, — Шишова закатила глаза. — Я была председателем совета отряда… Мечтала стать актрисой. Вы можете себе представить, что в юности я была копией Марины Ладыниной?
— Могу, — соврал недрогнувшим голосом галантный, как и подобает офицеру, пусть даже и отставному, Антон Владимирович. — Вы и сейчас на нее похожи.
— Но актрисы из меня не получилось, — Шишова смахнула согнутым пальцем набежавшую слезу. — Два года подряд поступала по кругу в ГИТИС, Щуку, Щепку и всегда неудачно. Потом взялась за ум, пошла работать санитаркой в Боткинскую и одновременно начала готовиться в медицинский. Раз уж, решила, актрисы из меня не вышло, так хоть пользу людям буду приносить. Вот и приношу…
— Приносите и дальше, Полина Викентьевна, — перебил главный врач, не желая битый час слушать воспоминания Шишовой. — Я вас более не задерживаю.
Примерно четверть часа Антон Владимирович уделил личной жизни. Увы, Черная Лилия оказалась такой же жадной хищницей, как и добрая дюжина (если не две), ее предшественниц. Ничем, кроме материального статуса Антона Викторовича, она не интересовалась. В итоге первое свидание продлилось недолго — около часа и, разумеется, оказалось последним.
«Неужели здесь собрались одни сучки?» — печалился Антон Владимирович, просматривая новые анкеты.
Почти половина женщин рассказывали о себе в стихах, а если точнее, то одним-единственным стихотворением, которое Антон Владимирович давно выучил наизусть.
Начиналось стихотворение словами:
«Я по жизни такая всякая,
То пугаюсь, то лезу в драку я,
То уродина обалденная
То красавица несравненная!»
После интригующего начала шел перечень достоинств объекта:
«Я готовить умею по-разному,
И в постели бываю страстною.
Но, бывает, впадаю в депрессию…»
Больше всего Антону Владимировичу нравилась концовка:
«Извращенцам не суетиться —
Знайте, жду я Прекрасного принца!»
«Ну разве не лучше написать о себе: «Люблю живопись, кошек, индийские фильмы», — думал Антон Владимирович. — Хоть какое-то, а создается представление о человеке. Или там: «обожаю кататься на коньках и заниматься сексом при свете». Но эта заезженная муть, что она может сказать о человеке? Только одно — дура я!»
