Евгения Берлина - Чужой Бог
«Я люблю её», — с ужасом подумал Кондрашин.
Он неожиданно для себя побежал по улице, часто перебирая ногами. Но тяжёлый звук автомобильной сирены следовал за ним, как собака на поводке. Слышалось фырканье и азартный звук преследования.
— Я старик, — укоризненно сказал Кондрашин, останавливаясь. — Отстань от меня.
Но в ответ лишь звенела цепь на ошейнике.
На приёме
Акаюмова пришла наниматься на работу. Она была очень тепло одета, и начальник отдела кадров подозрительно на неё посмотрел. Он, конечно, не мог знать, что Валентина Петровна Акаюмова бездетная, и муж у неё пропал. Поэтому она жалела себя и берегла от шумной и хлопотливой жизни.
Вбежала секретарша, и пока она совершала по комнате разные движения, Акаюмова думала: «Начальник-то невидный какой, а девчонка — сорока».
Наконец, подписав бумаги, начальник сказал:
— Слушаю, — и посмотрел на Акаюмову.
Валентина Петровна тоже посмотрела на него глазами, полными грусти и житейской мудрости, и поджала губы.
— Устраиваться на работу пришли? — спросил начальник отдела кадров.
Акаюмова медленно кивнула и уставилась на него влажными от напряжения глазами. Он сказал:
— Профессию назовите, образование. «Изучает, — подумала Валентина Петровна. — Приглядывается». Вслух она сказала:
— Дело наше простое.
Начальник отдела кадров внимательно на неё посмотрел, встал и прошёлся по комнате. Он был сутулым, аккуратным мужчиной с продолговатым лицом. «Думает, — решила Акаюмова. — Изучает».
Он остановился около неё и строго спросил:
— Последнее место работы? «Начальник, — подумала Акаюмова. — Тоже мне».
Он как будто что-то вспомнил, улыбнулся и сказал:
— Не стесняйтесь, мы здесь одни, поговорим.
«Мужчина, — подумала Акаюмова. — Известное дело». Она подозрительно посмотрела на закрытую дверь, потом на начальника отдела кадров и сердито сказала:
— Лифтёром работала, уборщицей.
Он стоял, не двигаясь, ожидая, что она ещё скажет. «Сейчас рядом сядет», — подумала Валентина Петровна и почувствовала лёгкий озноб. Но он подошёл к столу и сказал:
— Документы попрошу.
«Серьёзный мужчина», — подумала Акаюмова, подавая ему паспорт и трудовую книжку. «Сначала паспорт посмотрел, год рождения, наверное», — думала Акаюмова.
— Кем же вы работать хотите? — вздохнув, спросил он.
«Секретарша у него что-то бойкая», — с беспокойством подумала Акаюмова.
— Отвечайте же, — громко и немного сердито сказал он.
«Ишь расходился, — добродушно подумала Акаюмова. — Будто дома с похмелья».
Он опять встал. Валентина Петровна покраснела и опустила глаза.
— Ну вот что, — сказал он нетерпеливо. — Мне курьер, нужен. Пойдёте?
Она чуть кивнула.
Пока он оформлял бумаги, Валентина Петровна по-женски внимательно оглядывала его одежду, заметила маленькую дырочку на рубашке и жалостливо посмотрела на его наклонённое лицо. Она вышла на улицу. Думы у неё были лёгкие, в трамвае она усмехалась.
Думайте откровенно
В зале было душно. Иван Петрович тонко улыбнулся и поправил колпак, расшитый золотыми звёздами.
— Сейчас будем угадывать мысли на расстоянии, — сказал он. — Попрошу думать о производстве.
Сразу тысячи мыслей полетели к нему по воздуху. Механический цех просил новое оборудование, контролёры ОТК ругали бракоделов, были неоформившиеся мысли типа: «Я не люблю Фёдорову», «Хочу большой зарплаты». Затем в воздухе поболталось несколько бутылок, но Иван Петрович мысленно направил их к запасному выходу. Поколебавшись, он скрестил несколько мыслей о любви — их обладатели сидели в разных концах зала.
И только одна мысль не давала ему покоя, она мощно лилась откуда-то сверху, была проста и однозначна, как дыхание, и звучала так: «А мне плевать».
Иван Петрович повеселил немного зал, угадав мысли уборщицы тёти Кати, которая думала: «Натоптали, насорили», потом прочитал в глазах заведующей планово-финансовым отделом смету на будущий год, угадал несколько мелких мыслей завхоза.
«А мне плевать!» — зычно раздалось в его голове, и взгляд его встретился со взглядом солидного мужчины, сидящего в первом ряду.
«Представьтесь», — мысленно приказал Херувимов.
«Кристаллов, директор», — мысленно сказал мужчина из первого ряда.
Силой своего дара Иван Петрович заставил мужчину встать и подняться на сцену. Затем Иван Петрович начал сеанс гипноза.
«Вы молоды, — внушал он Кристаллову. — Вы красивы». Директор приободрился, улыбка застыла на его загипнотизированном лице.
«Я завод, мои цехи раскинулись на сотни квадратных метров, — продолжал Иван Петрович. — Любите ли вы меня?»
Кристаллов с напряжением уставился на него, в лице его что-то будто прояснилось. «Не люблю, — с облегчением подумал он. — Мне на тебя плевать».
Поздно вечером ревизор главка Иван Петрович писал служебную записку. Среди прочего он подчёркивал, что директор завода явно не пригоден для такой должности.
Волшебный колпак лежал рядом.
Приключения Анны Бабкиной в большом городе
(фрагмент)
Глава 1,
повествующая о рождении необыкновенной девочки в районном городке на юге России
Роза Леопольдовна Бабкина вернулась в полдень с рынка, поставила сумки на кухне и торопливо съела немного каши. Потом она достала из шкафа сумочку из чёрной лакированной кожи и надела соломенную шляпу, украшенную красной ленточкой. Проходя через прихожую, она остановилась перед зеркалом. Томность была в её взгляде.
Выйдя во двор, Роза Леопольдовна крикнула старшим детям, чтобы они не баловались без неё и не оставляли дом открытым.
Она медленно прошествовала по двору, в который выходило множество дверей. Огромный живот её был обтянут цветастым платьем.
Ровно через один час сорок минут она произвела на свет пухлую девочку. Младенца шлёпнули по попке и стали купать.
— Посмотрите, — прошептала акушерка. — Она смеётся.
Акушерка осторожно подняла девочку. Все столпились вокруг неё. Девочка смеялась. Пришли медсёстры, буфетчицы, санитарки и даже старик-вахтёр. Он протиснулся сквозь толпу и наклонил к девочке носатое лицо. Девочка смеялась, щуря глаза, ещё подёрнутые младенческой пеленой.
Старик повернулся к толпе и поднял палец.
— Характером эта девочка похожа на своего покойного деда Киву, — важно сказал он, — который торговал керосином во времена нэпа.
Глава 2,
в которой говорится о родословной младенца
Последующие несколько дней девочка провела в отделении для младенцев, где, лёжа в кроватке и пуская пузыри, произнесла несколько запутанных речей.
Это была трудолюбивая и жизнерадостная девочка, она за эти дни проглотила столько молока и испортила столько пелёнок, что получила сразу несколько прозвищ: «кобылка», «несушка», «чужое добро», а от одной медсёстры, муж которой работал мясником, она услышала необычное — «прелестный кусок мяса, источающий дурные запахи».
В жаркие ночи этого младенца женского пола клали в одной распашонке на клеёнку, покрытую тоненьким батистом, чтобы она испортила за ночь поменьше белья.
Девочка лежала у окна, и нежная кожа её светилась в лукавом свете луны.
В маленькой ножке и столь же крошечной ручке, пальцы которой были постоянно сжаты в кулачок, угадывались будущие мощные формы. Кто сможет нарисовать генеалогическое дерево «обыкновенных людей», «людей на все времена», с их дружной выживаемостью и оптимизмом? На этом дереве, как сырые плоды, повисли болтуны, мечтатели, обжоры, плуты, поэты, бухгалтеры в чёрных нарукавниках, невесты в парчовых платьях, их потомство, неизвестные усатые красавцы.
Короче и легче провести линию от матери-земли и от отца-неба.
Глава 3,
в которой рассказывается о торжественном прибытии девицы в родной дом
Прошла неделя, и Розу Леопольдовну провожали домой.
Ей вернули чёрную лакированную сумочку, соломенную шляпку и тугой свёрток, из которого выглядывало весёлое личико.
Её муж перед этим торжественным событием так основательно налился пивом в небольшом заведении на окраине городка, что младенцу пришлось сначала путешествовать вниз головой, потом под мышкой у отца.
Признаться, отец не рассчитывал на такого основательного младенца и через несколько минут потребовал отдых. Он учинил жене такой допрос:
— Ты правду говоришь, что младенец женского пола? В ней будет килограммов десять, хорошо же таскать младенцев в такую жару.
В это время девочка так громко засмеялась, что пришлось дать ей кусочек персика, завёрнутый в тряпочку, который она стала охотно сосать, видимо, принимая за материнскую грудь (впоследствии мать часто подсовывала ей эти плоды, и девочка впитывала в себя соки земли с такой же резвостью, с какой впитывала материнское молоко).
