Ирина Потанина - Русская красавица. Кабаре
Смотрю с осуждением, имея в виду очередные Ринкины выпады против чужих городов. Она понимает по своему:
— Не морщи лоб. Да, было, было… Вот как дыхну, так ты от перегара и задохнешься. Все умения Васятки проверила на собственном опыте. В целом довольна. Хотя такую гадость с момента замужества не пью, а пьяных мужиков вообще не слишком полюбляю. Короче, решили мы с Васяткой встречу отметить. Поехали к нему на базу. Там, слава богу, дежурство посменное, поэтому ближе к ночи никого не осталось. Я поначалу все на вокзал порывалась. Думала, часик посижу, да поеду… А потом — Марина, не поверишь! — разговорились с ним и чувствую — тоска! Я так избаловалась с тобой тут. Привыкла, что поговорить можно по-человечески и завсегда безобразия какие учинить… С обычными людьми так отвыкла общаться. В общем, поговорили мы с Васяткой и такая меня ностальгия по нам, — тут Ринка бросает взгляд на Димку и сообщает, — Точнее, по нашей четверке, взяла. «Не», — думаю, — «Что бы там ни происходило, нужно держаться своих». В общем, наутро решила спешно ехать к тебе на перемирие. А тут такой вот сюрприз… — Ринка кивает в сторону Димы и бессильно опускается на полку. — Фух, выговорилась, — говорит серьёзно. — Ладно, разговора в такой компании все равно не предвидится. Не буду вам мешать! — от этой фразы Ринку слегка передергивает, но она улыбается через силу и продолжает. — Вещи забросила, сейчас поеду к Васятке догуливать. Зря у меня, что ли, выходные?
И вот теперь Риночка — образец корректности и тактичности — оставляет нас с Димкой наедине, благородно самоустраняясь.
— Теперь твоя очередь! — говорю Димке, сквозь щель в занавеске наблюдая, как Ринка, нарочито независимо покачивая бедрами, переходит через череду рельсов а потом, завидев спешащий мимо трактор, выбрасывает вытянутую руку далеко вперёд и истошно орёт: Такси! Такси! Эй!
Трактор галантно останавливается.
— В каком смысле? — спрашивает Димка, гадая о моей последней фразе.
— Ну, я из вежливости вас с Ринкой уже наедине оставляла, она нас — тоже. Следующим будешь ты. Должен будешь побороть себя, и оставить нас наедине, подозревая в страстных, отнюдь не платонических, нуждах…
— Ну, вот еще! — отмахивается Димка. — Блин! С Ринкой нехорошо получилось… Я как раз хотел сказать ей, что… А какого черта, собственно, я должен отчитываться? У нее ж мужиков, как Васят нерезаных…
Похоже, настроение у Димочки резко испортилось. Эх, Димка, не хотел ты, видать, Рину посвящать в свои планы восстановления наших отношений. Снова, мудришь, дружище… Нехорошо. Неблагородно.
Мой профилактический период моментально растягивается на ближайший месяц, мило выставляю Димку за дверь, уверяя, что хочу поработать, пока есть освещение, и снова хватаюсь за свой дневник.
Вот оно, откровение. Видит бог, я старалась его оттянуть до последнего. Не спрашивала, не отвечала, не касалась запретных тем. Ведь потом, когда всё окончательно делается ясно, уже нет никаких возможностей сохранить прежнюю беззаботность. Димка-шалопай, Димка-изменник… Таскается за нами с Ринкой, и от обеих хочет скрыть наличие соперницы. И ничего это не случайно получилось, раз даже после разоблачения, он продолжал пудрить нам мозги.
Нельзя сказать, что я обрадовалась подобному откровению, но и особого расстройства, кажется, не испытала. А может, и испытала, но сейчас не помню, потому что дальнейшее стерло все предыдущие эмоции того дня. Дальнейшее…
* * *«Смерть. Дальше была смерть. Смерть и помешательство, помешательство и смерть…» Бьюсь этой мыслью-заикой о расставленные сознанием блоки и чувствую вдруг, что задыхаюсь.
Странная штука — память. Самые острые воспоминания хранит под замком. Не от кого-то — от меня же оберегает. Жду памятных картинок, только что цыганкой озвученных. Хочу подобраться к тому самому страшному, хочу прокрутить вновь ощущения. Нет. На этот раз видео отстает от звука. Прикрываю глаза — пустой экран.
Нет, не сдамся! Вытяну из мыслей подробности!
Мозг тянет резину, выдает околосутевые события, отвлекает безделушками. Боится бедный, что не выдержу, разревусь, на стенку полезу… Такие вот неконтролируемые инстинкты самосохранения.
Сижу, опустив веки, и выжимаю память, как тряпку. Жду, жду, когда перейдет к главному. Сердце щемит уже потихоньку. Значит, скоро. И реветь я больше не буду. Я должна с этим справиться. Чувствую, что если сейчас не заставлю себя отсмотреть хладнокровно, то потом никогда с горечью потери уже не справлюсь. И с ума сойду, и на людей бросаться начну, и сама себя этой болью загоню в нечеловеческое обличие. Навек останусь оборотнем — днем механической человекообразной куклой, а ночью, при малейшей вспышке воспоминаний, куском нервов, воющим по-звериному.
Есть. Поехало. Блок снят. Я должна вспоминать. Я должна расплачиваться…
Неконтролируемый, нежелательный, но желанный поток воспоминаний (НЖП)
* * *Вечер докладывает о своем визите сумерками. Дмитрий — тихим стуком в дверь. Злюсь, потому что не хочу сейчас никаких визитёров. Драгоценное освещенное время уходит, а я еще не дошла и до середины тура.
— Марин, мне б поговорить. — непривычно мягко скребется Димка. Чувствует, зараза, что ему не рады, потому атакует робостью. Впускаю, конечно, куда ж девать-то.
— Слушай, тут мне письмо пришло. От поклонницы. Как думаешь, мне идти на свидание?
Господи, что только не выдумывают люди, лишь бы не дать другим работать и привлечь к себе внимание!
— Конечно, иди, — говорю невозмутимо и снова возвращаюсь к записям. — Что зря в девках просиживать…
— Ну что ты грубишь мне! — возмущается Димка, трясёт перед моим носом письмом, и по-хозяйски усаживается на Ринкину полку. — Я честно тебе говорю. Я посоветоваться пришел. Где такое видано, чтоб поклонницы письма в купе подбрасывали? Вот слушай: «Вы — мой идеал. И на сцене, и вообще. Сердце трепещет при мысли о встрече. Как подумаю, эти мужественные губы — и вдруг на моей шее. Эти…» — ну, это тебе не интересно, всякие подробности интимного характера… Хм, скажем так, очень многообещающие подробности. Дальше вот: «Приходите сегодня в девять на волейбольную площадку за ДЕПО. Поклонница».
Похоже, Димка не выдумывает. Почерк женский, взволнованный. Бумага пахнет чем-то цитрусовым. Стоп… Именно такой запах у нашего поездного постельного белья, когда оно свежее. Нет, до такого подлога Димка бы не додумался.
— Димка, поздравляю! — констатирую очевидное. — У тебя очередной роман.
— Стоп! — обрывает он нервно. — Роман — это когда обоюдно. А так — это навязывание… Приятно, конечно, но…
— Что тут думать! — заливаюсь нервным смехом от мысли, что в нашу с Ринкой дурную компанию записываются новенькие. Своим шоу мы наверняка пробудили в массах интерес к Дмитрию. Вот что делает артиста звездой! Ни талант, ни зрители, ни продюсеры никогда не сделают такой промоушн, как парочка крепких постельных скандалов, связанных с наличием нескольких любовниц или еще каких лестных для сорокалетнего мужика фактов. — Что тут думать, Димка? Письмо наверняка подбросил кто-то из работниц поезда. Они — бабы работящие и щедрые. Молоденькие, к тому же. Чего тушуешься? Пойди встреться, от тебя ж не убудет.
— Малой меня прибьет! — вдруг хватается за сердце Дмитрий. — Знаешь, я давно заметил, что Валентина как-то не так на меня смотрит. Все добавки подсунуть норовит, а вчера улыбалась весь день. Эх, ну что ты будешь делать, а?
Валюшка считается самой симпатичной из работниц поезда, поэтому о том, что написать мог кто-то другой, Дмитрий даже не задумывается. Его эгоизм и себялюбие столь чудовищны, что даже не вызывают раздражения — смех сплошной.
— Улыбки — не показатель. — восстанавливаю справедливость. — С позавчерашнего вечера любое внимание к тебе не показатель. Все-таки, мы с Ринкой не просто так себя на всеобщее обозрение выставляли. Добились своего — вслед тебе теперь шепчутся и пересмеиваются.
— И ты с таким спокойствием об этом говоришь?! — вскакивает Димка, и его неприлизанные сегодня бакенбарды вздымаются и падают, словно уши спаниеля. — Нет, чтоб раскаяться, попросить прощения… Ладно, — это уже сухим деловым тоном и внимательно глядя в глаза. — В качестве искупления вины, пойдешь на это свидание со мной. Если это кто-то прикалывается — не будет повода меня на смех поднимать, мол, «понадеялся, старый дурень, прибежал, запыхавшись…» А если девочка всерьез — покажу, что я человек занятой и на глупости не падкий. С «без пяти минут женой» не на секунду не расстаюсь, несвободу свою всем наглядно демонстрирую, чтоб не липли. И вообще, я человек порядочных и строгих правил. Думаю, у нее сразу отпадет охота меня обхаживать, если я с тобой на ее зов явлюсь.
— А разве это хорошо? — настораживаюсь. — Дим, ведь ты же любишь, когда тебя обхаживают…
