Томас Мартинес - Он поет танго
Один из них страстно мечтал сделаться красавцем и сердцеедом — исполнителем танго, другой хотел стать великим фотографом. Инвалида Эстефано приводили в отчаяние рахитичные ноги, отсутствие шеи, постыдный горб. Курчавый был не в ладах со своим голосом: он и в двадцать лет то и дело взвизгивал и пускал петуха. В ноябре 1963 года вместе с двумя другими заговорщиками он протащил по улице Свободы, в самом центре Буэнос-Айреса, бюст Доминго Фаустино Сармьенто[80] и при этом кричал в мегафон: «Вот он, бесчеловечный убийца Чачо Пеньялосы[81]!». Эта сцена должна была стать оскорблением; голос Курчавого превратил ее в комедию. Хотя он и явился на акцию с фотоаппаратом на шее, чтобы запечатлеть негодование прохожих, запечатлели именно его на первой странице вечерней газеты «Нотисьяс графикас». В том же году Эстефано начал выступать в клубах. Его друг появлялся посреди представления, пробирался прямо к сцене и делал несколько снимков со вспышкой. А потом исчезал. В самом начале осени 1970 года они встретились за столиком в глубине и выпили за прошлое. Мартель уже был Мартелем, все называли его только так, но для Курчавого он все равно остался Тефано.
На днях я еду в Мадрид, сказал тогда Курчавый, а вернусь в черном самолете, с Пероном и Эвитой.
Перона сюда не пустят военные, поправил друга Мартель, и никому не известно, где сейчас тело Эвиты, если, конечно, его не выбросили в море.
Подожди, сам увидишь, гнул свое Андраде.
Через несколько месяцев Арамбуру был похищен какими-то юнцами, которые явились за ним прямо домой. Суд длился двое суток, на рассвете третьего дня его приговорили и всадили пулю в сердце. Заговорщиков искали несколько недель, и все без толку, пока однажды июльским утром кордовское отделение этой маленькой армии, бойцы которой называли себя партизанами, не порешило захватить поселок Ла-Калера, высоко в горах. Похищение Арамбуру было шедевром стратегической мысли; взятие Ла-Калеры, напротив, явилось верхом бездарности. Двое партизан погибли, остальные были ранены, а среди документов, которые в тот вечер попали в руки полиции, были и ключи к похищению Арамбуру. Удалось расшифровать имена всех заговорщиков, кроме одного: ФАП. Военные следователи посчитали, что эта аббревиатура относится к названию другой организации — Фронту атакующих перонистов, который за два года до этого удерживал в своих руках горы Тако Рало, к югу от города Тукуман. На самом же деле это были инициалы Фелипе Андраде Переса, он же — Волшебный Глаз, он же — Курчавый.
Шесть месяцев прожил Андраде в одной из комнат дома цвета охры на улице Букарелли. Он и другие заговорщики просиживали там до утра, обговаривая детали похищения Арамбуру. Задача Андраде состояла в том, чтобы помочь хозяину дома, который видел только одним глазом, да и то плохо, начертить план квартиры, где жил экс-президент; Курчавый также должен был сфотографировать гараж на улице Монтевидео, который соприкасался с домом Арамбуру, бар «Лебедь» — он располагался на углу — и газетный киоск на проспекте Санта-Фе, где всегда было полно народу. Конспираторы запоминали изображения на фотоснимках, что-то для себя записывали, а потом уничтожали негативы. За две недели перед запланированной датой похищения Курчавый начертил план отхода. Именно он выбирал пустыри, на которых пленника следовало пересаживать из машины в машину; он же принял решение, что в последней машине, грузовичке марки «Гладиатор», будут находиться мягкие тюки с люцерной — в них-то и спрячутся похищенный и его стража. В этом предприятии Курчавого больше всего заботило отображение всех операций на камеру, шаг за шагом: выезд Арамбуру из здания на улице Монтевидео под охраной двух поддельных армейских офицеров; ужас на его лице при пересадке в «Гладиатор»; допросы в поместье Тимоте, где будет проходить судебный процесс; оглашение смертного приговора; исполнение приговора. Однако в последний момент Андраде приказали оставаться в доме на улице Букарелли, чтобы на всякий случай подготовить путь к отступлению. Заговорщики записали на пленку каждое слово, которое Арамбуру произнес или пробормотал в те дни, но снимков не осталось. Руководитель операции, фотограф-любитель, попытался заснять экс-президента на фоне белой стены, однако на пятом кадре заело затвор и порвалась пленка, и негативы сохранить не удалось.
То, что Курчавого оставили за бортом этой операции, расстроило фотографа до такой степени, что он, никого не предупредив, ушел из Парка Час — как частенько делал и раньше. Заговорщики опасались доноса, но Курчавый по натуре не был предателем. Он под вымышленным именем заселился в третьесортный пансион, а на следующей неделе вернулся на улицу Букарелли забрать свою одежду. Дом был пуст. В фотолаборатории, на кювете с проявителем Курчавый обнаружил негативы трех снимков, сделанных, несомненно, неуклюжим и полуслепым хозяином этого дома. Курчавый тотчас узнал эти фотографии — его товарищи разослали их во все утренние газеты, в некоторых изданиях они даже появились на первой полосе. На одном снимке были две ручки «паркер», маленький календарик и булавка для галстука, которая была на Арамбуру в день похищения, на втором — его наручные часы, а на третьем медаль, врученная ему в мае 1955 года Пятым пехотным полком. Андраде подумал, что не уничтожить негативы — это верх беспечности, и сжег их на месте, с помощью зажигалки. Он не заметил, что маленький прямоугольник с изображением медали не сгорел, а завалился в почти незаметную щель между кюветой и кирпичной стеной. Военные следователи обнаружили его там через сорок дней, когда провал операции в Ла-Калере помог им раскрыть все загадки похищения.
История, которую ты от меня слышишь, должна была бы закончиться в этой точке, сказала мне Альсира, однако на самом деле она здесь только начинается. На следующий день после событий в Ла-Калере, когда во всех газетах появились фамилии и фотографии похитителей Арамбуру, Курчавый пришел в дом к Мартелю и попросил убежища. Он не объяснил, от чего убегает и кто идет по его следам. Просто сказал: «Тефано, если ты меня не спрячешь, я убью себя». Курчавый весь переменился. Он выкрасил волосы в белый цвет, но поскольку они у него были жесткие, как проволока, сделаться незаметнее у Андраде не получилось — наоборот, теперь он сверкал как фотовспышка. Ногти сделались подозрительно ржавого цвета — от постоянного контакта с фотографическим проявителем, а над губами образовались щетинистые усики, которые покраска не взяла. Голос Курчавого ни с чем нельзя было перепутать, но он почти не открывал рта. Если же ему было нужно что-то сказать, фотограф объяснялся почти что шепотом, но, конечно же, шепотом писклявым, похожим на скулеж умирающей собаки.
В те времена Мартель занимался лотереей в похоронной конторе и балансировал на грани закона, опасаясь, как бы кто-нибудь из разозлившихся игроков не донес на него в полицию. Он тоже ни во что не хотел ввязываться. Сеньора Оливия спрятала Курчавого в комнате для шитья, тот отгородился от мира, часами напролет слушая радио и невозмутимо ожидая, что вот-вот разразится какая-то трагедия, хотя точнее объяснить не мог. Ничего не происходило. В последующие дни Курчавый поднимался ровно в семь утра, делал гимнастику во внутреннем дворе, запирался в комнате для шитья и читал «Братьев Карамазовых». По всей вероятности, фотограф прочел этот роман не меньше двух раз, так как ни на что, кроме новостей по радио, он не отвлекался. Когда Эстефано возвращался из похоронной конторы, они с Курчавым играли в карты, как в детстве, и певец давал другу читать тексты доисторических танго, которые он возрождал к жизни. Однажды ночью в начале августа фотограф исчез без всяких объяснений, как и всегда. Эстефано ожидал, что его друг объявится в канун Рождества того же года, когда сеньору Андраде с обширным инфарктом увезли в больницу Торну, но, хотя соратникам удалось сообщить об этом по телевизору, Курчавый не пришел навестить мать, не было его и на похоронах два дня спустя. Казалось, земля его поглотила.
В последовавшие за этим годы чего только ни происходило. Военное правительство вернуло Перону мумию Эвиты, которая до этого покоилась, нетронутая временем, в безвестной миланской могиле. Сначала генерал не мог придумать, что с ней делать; в конце концов он решил оставить ее в комнатке на самом верху своего мадридского дома. Потом Перон вернулся в Буэнос-Айрес. Возле аэропорта Эсейса его встречали около миллиона человек; в то же время люди нападали на армейские подразделения, выступавшие против перонизма, с ружьями, арканами и кастетами в руках. Около сотни нападавших погибли; самолет с генералом приземлился вдалеке от этой бойни. Перон в третий раз был избран президентом Республики, но теперь он был уже слаб, болен и покорен воле своего секретаря и астролога. Перон правил девять месяцев, пока усталость его не доконала. Власть прибрали к рукам астролог и вдова президента, женщина недалекая и малограмотная. В середине октября 1974 года партизаны вторично похитили экс-президента Арамбуру. Заговорщики вынесли гроб с его телом из роскошной усыпальницы на кладбище Реколета и потребовали, если тело хотят получить обратно, чтобы останки Эвиты были возвращены на родину. В ноябре астролог втайне отправился в Пуэрто-де-Йерро на специальном самолете Аргентинских авиалиний и вернулся со знаменитой мумией. В то же утро гроб Арамбуру был обнаружен в белом грузовике, оставленном на улице Сальгеро.
