Джозеф Хеллер - Поправка за поправкой
— После того как замели моего сына, у меня появилось там несколько добрых друзей. Крепкие связи. А может, даже свадьбу сыграть? Настоящую большую свадьбу, а?
— Перестань шутить, пожалуйста. Великосветская свадьба на автобусном вокзале?
— По-моему, совсем неплохо. Ты же устраивала их в музее, в оперном театре. Вокзал гораздо живописнее.
— Ты, наверное, с ума сошел. Хотя вообще-то мысль интересная. О Господи! — Она вдруг резко выпрямилась. — Нет, ты посмотри на этих людей! Они кто, мужчины или женщины? И почему они делают это прямо на улице? Почему не откладывают до возвращения домой?
— Домов, дорогая моя Фрэнсис, — ответил Йоссариан, — у многих из них просто-напросто нет. А очереди в уборные на автовокзале слишком длинны. На часы пик места в них приходится заказывать загодя. Иначе на унитаз присесть не удастся. В ресторанах же и отелях в уборные, как то значится на их дверных табличках, допускаются лишь постоянные клиенты. Ты когда-нибудь замечала, Фрэнсис, что люди, которые отливают на улицах, обычно делают это подолгу?
— Нет, не замечала, — ледяным тоном отрезала Фрэнсис. — Ты так ожесточился в последнее время, — добавила она. — Раньше был куда веселее.
— Они уже и до Таймс-сквер добрались. Не желаешь полюбоваться?
— Я даже разговаривать о Таймс-сквер не желаю.
— Но я настаиваю, — пробормотал он.
— Стал таким циничным.
Много лет назад, еще до того как Йоссариан женился, а Фрэнсис вышла замуж, между ними случилось то, что теперь назвали бы романом, хотя ни он, ни она и не подумали бы никогда присвоить столь громкий титул тому, чем они бесперебойно и страстно занимались друг с дружкой.
— Раньше ты была куда сострадательнее, — напомнил он ей теперь.
— И ты.
— И решительнее.
— Ты тоже. А теперь ты такой пессимист, — без особого чувства сообщила она. — И всегда саркастичный, ведь так?
— Не замечал, — скромно ответил он.
— Неудивительно, что нашим мужчинам становится в твоем присутствии не по себе. Они не понимают, что ты на самом деле думаешь. И потом, ты всегда с кем-нибудь флиртуешь.
— Ну уж нет!
— Флиртуешь, — упрямо повторила Фрэнсис Бич, даже не повернув к нему головы, чтобы подчеркнуть справедливость своих слов. — Почти со всеми, кроме меня. Да ты и сам отлично знаешь, кто флиртует, а кто нет. Патрик и Кристофер не флиртуют. А ты флиртуешь. Всегда.
— Ну, обычно я ничего такого в виду не имею. Это я так шучу.
— Но женщины-то наши не знают об этом, Джон. Они думают, что у тебя есть по молодой любовнице на каждый день недели.
— По любовнице? — Йоссариан обратил звучание этих слов в помесь фырканья с гоготком. — Да у меня и одной-то нет.
— Подружка, партнерша. Как ты предпочитаешь их называть?
— Мне и одной было бы многовато.
Фрэнсис Бич рассмеялась. Напряженность, проступавшая в ее позе последние несколько минут, казалось, растаяла. Им обоим было уже за шестьдесят пять. Йоссариан знал ее, когда она еще звалась Франни. А она помнила времена, когда его называли Йо-Йо. С той поры они больше друг с дружкой не баловались — даже после того как она стороной узнала, что Йоссариан живет теперь один.
— Похоже, этих бедных, ужасных людей повсюду становится все больше и больше, — устало пробормотала она с отчаянием, управлять которым ей, как она ясно давала понять, ничего не стоит. — И что ни час, они делают на улицах какие угодно невообразимые вещи. Месяц назад у Патрика обчистили карманы прямо перед нашим домом, а проститутки стоят теперь день и ночь на каждом углу. Вот ты всегда все знал, Джон. Скажи, что с ними можно сделать?
— Ничего, — с готовностью обнадежил ее Йоссариан.
Все и так идет хорошо, напомнил он ей: на сей раз очень бедны лишь бедняки, а потребность в новых тюремных камерах намного острее потребности в бездомных. Йоссариан не стал добавлять к этому, что сам он в гораздо большей, чем прежде, мере принадлежит ныне к солидному среднему классу, которому вовсе не улыбается платить повышенные налоги ради улучшения качества жизни тех, кто не платит никаких. Строительство новых тюрем представлялось ему более предпочтительным.
Вторая жена Йоссариана все еще разводилась с ним. Всех его детей родила первая. А во втором супружестве, лет через шесть-семь после того, как он перестал заводить шашни на стороне, жена принялась обвинять его в том, что он их заводит, а когда Йоссариан устал наконец от ее обвинений, велела ему убираться, что он в итоге и сделал.
Его властная, много чего добившаяся в жизни дочь Джиллиан разводилась с мужем, добившимся много меньшего.
Его старший сын Адриан тоже много чего добился, став на Уолл-стрит большой шишкой небольших размеров, и теперь он и его жена жили в отдельных крыльях их устаревшего пригородного особняка, а адвокаты обоих уже готовы были предъявить иск и встречный иск о разводе, пытаясь между тем достичь невозможного — разделить имущество и детей так, чтобы обе стороны остались совершенно довольны.
Йоссариан чувствовал, что осложнения назревают и в супружеской жизни его второго сына, Джулиана, химика без ученой степени, работавшего в штате Нью-Джерси у производителя косметики; его жена поступила на образовательные курсы для взрослых.
Майкл, неженатый и все еще не имевший постоянного места работы, пошутил однажды, что собирается начать откладывать деньги, которые понадобятся ему для развода, прежде чем начнет копить те, которые понадобятся для женитьбы, и Йоссариан с трудом воздержался от ответной остроты насчет нешуточности этой шутки.
Майкл нравился женщинам, в особенности тем, что уже побывали замужем, — они какое-то время жили с ним под одной крышей, потому что Майкл был человеком миролюбивым, понимающим, нетребовательным, а потом уставали от такой жизни и съезжали от него, потому что он был человеком миролюбивым, понимающим, нетребовательным и оттого неинтересным. Йоссариан питал к нему уважение, подозревая, что тихоня Майкл прекрасно понимает, что делает — и в смысле женщин, и в смысле работы.
Когда Майклу требовались деньги, он брал, как свободный художник, заказы у разного рода организаций и журналов, или заключал договор с какой-нибудь художественной студией, или с чистой совестью принимал нужную ему сумму от Йоссариана.
* * *Слежка за Йоссарианом так и продолжалась. Об этом свидетельствовал маленький белый «фиат», стоявший на улице у его дома — там, где стоянка была запрещена; водитель «фиата», один только раз встретившись с Йоссарианом глазами, немедленно укатил; о том же свидетельствовала и красная малолитражная «тойота», появившаяся полчаса спустя по другую сторону его авеню — там, где стоянка была запрещена, — на расстоянии в полквартала от знакомого Йоссариану по больнице тощего секретного агента с невнятно азиатской физиономией — этот большую часть времени прятался за журналом мод и работал, похоже, в паре со своим помощником французом, который держался в отдалении: поедал круассаны и попивал кофе, одиноко сидя за щеголеватым белым, кованого железа, столиком зеленого углового кафе («Кофе и свежая паста»). На следующий день объявился новый агент — здоровенный костлявый американец с морковного цвета, коротко остриженными волосами, позволявшими с первого взгляда распознать в нем американца, приехавшего в город откуда-то издалека, или одного из тех работающих под прикрытием оперативников, что нарочно обзаводятся внешним обликом, позволяющим человеку с наметанным глазом мгновенно узнавать в них агентов в штатском, служащих в одном из государственных органов охраны правопорядка. Затем возник неизменно погруженный в раздумья ортодоксальный еврей, который то ли жил где-то по соседству и каждые два примерно часа выходил на долгую одинокую прогулку, каковую совершал, низко склонив голову и сцепив за спиной руки, то ли тоже был тайным агентом, действовавшим исходя из некоего скрытого мотива, постичь который Йоссариану оказалось не по силам. Под конец недели к ним добавился еще один долговязый рыжий детектив, работавший попеременно с первым, а на автоответчике Йоссариана обнаружилось сообщение от Мелиссы: пациент-бельгиец, присутствие которого в соседней палате выкурило его из больницы, жив, но страдает от сильных болей, температура же несчастного вернулась к нормальной.
Йоссариан голову дал бы на отсечение, что бельгиец уже помер.
Он мог худо-бедно объяснить происхождение лишь двух из этого множества «хвостов»: одного скорее всего нанял адвокат разъехавшейся с ним жены, а другого — импульсивный, разъехавшийся с женой муж женщины, с которой Йоссариан пару раз обменивался двусмысленными шуточками и рассчитывал обменяться снова, но уже наедине; муж, развивший бурную деятельность, чтобы добыть доказательства ее супружеской измены, которые составили бы противовес уже добытым ею доказательствам его супружеской измены, приставил по детективу к каждому из знакомых ей мужчин.
