Алла Герцева - У Вечного огня
— Аминь! — донеслось до ее ушей. — Прощайтесь!
— Прощайся! — шепнула ей на ухо Галина.
— Уже! Сейчас унесут! — Надя вздрогнула, невидящими глазами поглядела по сторонам. Потом наклонилась, поцеловала сына в лоб, ощутив холод окоченевшего тела и грубой бумаги. Молитву положили! Поняла она. Провела руками ото лба, до подбородка, коснулась щек. Тело женщины все ниже склоняется над гробом. Концы черного платка, упали на лицо покойника. Ее щека коснулась его лица. Ноги онемели, согнулись в коленях.
— Уведите ее! — повернулся к толпе, священник. — Она упадет, разве не видите!?
Андрей и Георгий Львович подхватили Надежду под руки, отвели от гроба.
— Идти можете? — наклонился к ее лицу, главврач.
— Только постою немного! — понял по движению губ, Георгий Львович.
Глаза Надежды неотрывно следят за происходящим, стараясь запечатлеть в памяти. Подняли гроб, понесли. Люди двинулись следом. Она выпрямила спину, медленно пошла по узкой дорожке.
— Держи ее! — шепнул Андрею Георгий Львович. — Откуда только силы взяла! — они догнали женщину, взяли под руки.
К Митеньке идут! Надя бросилась к открытой могиле. — Митя! Принимай сына!
В наступившей тишине, хрип, вырвавшийся из ее рта, прозвучал, как гром. Анестезиолог, Миша, сжал в кармане, листки, с заготовленным текстом. — Не могу! Хоть убейте! — прошептал, наклонившись к Георгию Львовичу.
Гроб закачался на ремнях, медленно опустился в яму.
— Стойте! — оглушил всех пронзительный, голос. — Как вы могли! Я же не простилась! Сереженька, родной! Они ушли без меня, не разбудили! Прости, меня, миленький мой! Прости!
Наташу невозможно узнать. Из-под плаща, видна ночная рубашка, домашние тапочки надеты на босу ногу. По плечам распущены нечесаные волосы. Лицо распухло от слез.
— Я с тобой! — она подбежала к краю могилы. Тапочки, на ее ногах скользнули по сырой насыпи. Взмахнув руками, как крыльями, девушка чуть не упала в яму. Георгий Львович успел ее подхватить.
— Отпустите! Я хочу к нему! Дайте мне хоть взглянуть на него в последний раз!
— Наташенька! Доченька! Посмотри на меня! — Люба взяла в руки холодные ладони дочери. — Успокойся! Я с тобой! Ему никто уже не нужен! Я без тебя не смогу жить!
— Почему вы без меня ушли? Как вы могли! Вы жестокие, злые! Вы хотите моей смерти!
Надежда бросила горсть земли.
— Прощай сынок! Спи спокойно!
Наташа разжала пальцы матери, оцарапав ее до крови, бросилась ко рву. — Сережа! Подождите! Пустите! Не хочу жить! — девушка, яростно вырывается из рук, словно цепями, сдавивших ее. — А, а, а! Ненавижу вас всех! Ненавижу! Отпустите!
Толпа людей оттащили Наташу от могилы. Варвара Михайловна сжала голову внучки в ладонях. — Деточка, Наташенька! Да, что, же, это такое! Помогите!
Георгий Львович, завернул рукав плаща на руке девушки, вколол шприц с успокаивающим лекарством.
Влажный холмик, украсили венки. Улыбается молодое лицо на портрете, обрамленном черной рамкой. Надежда Ивановна застыла у могилки. Вот и все! Его больше нет! Будто и не было.
— Наденька, столы для поминок накрыли в больнице. Поедем! Уже все разошлись! Наташу с мамой и бабушкой Вадим повез домой. Бедная девочка! — Галя положила руку на плечо женщины.
— Что с нею? — обернулась Надя.
У Галины от удивления округлились, глаза. Она ничего не слышала и не видела. Ей нет дела до всего происходящего. Только бы умом не тронулась. — Пойдем. Я тебя здесь не оставлю! — потянула Галина руку Нади.
— Куда! — попыталась освободить пальцы, Надя. — Я здесь хочу побыть!
— На поминки!
— Я не хочу! — оттолкнула ее женщина. — И поминки мне ни к чему!
Маша приблизилась к женщинам, протянула наполненную кутьей ложку.
— Что это? — Надя отодвинулась.
— Кутья!
—Не могу! Меня сейчас стошнит! Что вы ко мне привязались! — Надежда сделала резкий шаг назад, поскользнулась и упала.
— Только этого не хватало! — Галина Семеновна и Маша подняли Надю, отряхнули испачканный подол. Взяли под руки, повели к ожидающей машине.
— Все хорошо, Наденька! — Георгий Львович сжал ее локоть, усадил на сиденье, погладил по плечу.
— Что вы со мной, как с маленькой! — дернула плечом, Надежда Ивановна. — Сама знаю! Не хочу, не могу, есть! В рот ничего не лезет!
— Посидишь с людьми!
Зря не сделал ей успокаивающий укол. Подумал мужчина. Злится, не плачет! Это очень плохо. Лучше бы кричала и рыдала! Держит в себе боль! Так и до помешательства недалеко!
Надя, боком уселась на сиденье, спрятала ноги под лавочку, отвернулась к окну. Глаза, будто пеленой застлало, ничего не вижу! Удивляется женщина, следя за мелькающими улицами. Только тень движется. Ни одна краска не проглядывает. Звонкая капля стукнула по стеклу. Дождь начинается. Голова пуста! Ни одной мысли! О чем я недавно думала? Галка подошла, потащила! И я все забыла! Что сегодня утром делала?
— Приехали! Выходите!
Надя, увидела, как все выпрыгивают из автобуса. Куда они меня привезли? На какое торжество? Подошла к двери, увидела протянутые к ней руки Георгия Львовича. Он ухватил ее за талию, поставил на землю. Вот привязался, мужик! Женщину охватило раздражение. Она оправила платье, пошла к главному входу больницы. Галина догнала ее.
— Посидишь немного, я тебя провожу!
Надя кивнула головой. Вошла в вестибюль, пошла по коридору к актовому залу. Стоящие девушки, медсестры, перешептываются за ее спиной. Вертихвостки, одежда моя не нравится. Ей вспомнилось, как на первое Мая, надела белое в черный крупный горох, новое платье. Галина в восхищении округлила глаза. — Помолодела на десять лет! Совсем, как девочка! Весь коллектив, не отводил завистливых глаз. Тетка Клава, санитарка, проработавшая двадцать лет в больнице, поджала губы. «Женщина, сын взрослый, а ты коленки открыла!». Так я еще не старая, теть, Клав! Обняла старушку, Надя.
Она прошла в зал. Длинный стол, застелен белой клеенкой. Бутылки водки, красного вина, тарелки, стаканы, блюда с закуской. Остановилась возле двери. За ее спиной прозвучал голос Галины.
— Садитесь, товарищи! Сейчас борщ подадут! Пойдем, тебя посажу! — Галя сжала ее локоть, подвела к стулу в центре стола.
Надежда села, положила руки на колени, расправила юбку. Обвела, рассевшихся за столом, людей, долгим взглядом. Галина поставила перед ней тарелку с борщом. До нее дошел запах пищи, и она почувствовала резкий приступ тошноты. Глаза задержались на руке Георгия Львовича, разливающего по стаканам, водку.
— Выпей, легче станет! — Галя поднесла к ее рту, маленький стеклянный стаканчик, доверху наполненный спиртным.
Надя потянула в себя жидкость. Обожгло гортань, она закашлялась. На тарелке, перед собой увидела винегрет, кусок колбасы. И снова ощутила во рту, тошноту. Отодвинула стул, встала. Никто не заметил, как она побежала к выходу. Выпитый алкоголь, вкусная, щедрая закуска заняли внимание присутствующих. Надя прошла коридор, прислушиваясь, к своим шагам, громко звучащим в пустом помещении, вышла в вестибюль приемного покоя, толкнула дверь на улицу. Спустилась по ступенькам, остановилась, вдохнула всей грудью прохладный воздух.
Домой! Запереться на все засовы, и заснуть! Она медленно пошла по тротуару. Почему не слушаются ноги! Ощутив резкий толчок в теле, остановилась. Оперлась рукой на фонарный столб. Я пьяная! Дошло до нее! Галка, зараза, заставила выпить водку! Протянула перед собой руку, словно отодвигая от себя, что-то мешающее ей идти, и снова пошла. Не дать себе расслабиться! Прошептала она. Дойти до дома! Только дойти до дома! Как нехорошо, как неудобно! Напилась! Вдруг соседи увидят! Надя споткнулась, задержалась ладонью о землю. Почувствовала острую боль. С трудом выпрямилась, поднесла ладонь к лицу. Длинная кровавая царапина пролегла от указательного пальца до запястья. Лизнула языком, ощутив во рту привкус крови. Подняла голову. Аллея парка, высокая стрела, сквозь решетку, вделанную в гранит, пробивается пламя. — Вечный огонь! — прошептали губы. Я пришла к вечному огню. Первая, пришедшая мысль в голову, взять палку и громить, бить по этому, теперь, проклятому для нее месту. Гнев захлестнул. Подняла длинный шест, валявшийся на газоне и, волоча по земле, двинулась к памятнику. Добредя до решетки, почувствовала, как ноги словно налились свинцом. Села на выступающий угол низкой ограды. — Сережа! — тихо произнесла женщина. Голова поникла, и она будто погрузилась в тяжелый сон.
Степан смел в кучу сухие листья. Поправил старенькую кепку на голове. Сейчас приду домой, заварю чай. Парень вздрогнул, заметив возле памятника что-то темное. Мешок или человек сидит!? В сумерках, не разобрать! Не дай, Господи, опять, покойник! Он перекрестил лоб. Пересилив страх, подошел ближе.
