Виктор Пожидаев - Чистые струи
Появился запыхавшийся Федя.
— Не дают! После семи, говорят, баста.
Он чуть не плакал, он уважал Петю и Лескова.
— Надо было мне идти! — огорченно сказал Лесков. — Небось Зинуля за прилавком. Дала бы по старому знакомству. Да теперь уж неохота!
Прибрали бутылки и замкнули бытовку.
4Петю поселили в трехместной комнате на четвертом этаже. Ничего комната, просторная — два окна. Петина кровать посередочке, изголовьем к простенку, между окон. Но чернявый сосед Слава попросил уступить место ему, чтобы быть рядом с таким же чернявым товарищем Костей. И Петя с большим удовольствием согласился: неудобно, когда они смотрят друг на друга через твое отдыхающее тело.
Два дня понадобилось Пете, чтобы усвоить правила поведения в этом приличном доме отдыха. На третий, с самого утра, он сорвался в город, поскольку жил все это время пьянящей надеждой о возможности долгожданного счастья.
В библиотеке, такой шикарной и такой тихой в эти летние дни, Петя дорвался До подшивок журнала «Здоровье». Ну что им с Надюхой стоило выписать этот журнал! Разве подозревали…
На следующий день Петя появился в читальном зале с толстой тетрадью в коленкоровой обложке и новеньким набором шариковых ручек. Особо интересующие его места переписывал красной пастой. Красной переписал и большую статью профессора Одинцова.
Утомившись, он шел на берег моря. И читал-перечитывал свои красные записи, не обращая внимания на прекрасных женщин, томящихся на прокаленном приморским солнцем желтом песке, на стоящие на рейде величественные самоуверенные корабли, на пивные ларьки и закусочные. Он чувствовал, что становился каким-то совсем-совсем другим человеком — повзрослевшим, помудревшим наконец, получившим доступ к чему-то такому важному, что совершенно необходимо для того, чтобы стать еще более другим человеком. А ведь он мог не поехать сюда, мог не постичь всего этого! И с жалостливой болью Петя смотрел на себя недавнего. Вот он в бытовке с Лесковым и Лыковым. Вот он на перроне с Надюхой…
Он отправил Надюхе большое трогательное письмо и с нетерпением стал ждать ответа. Он понимал, что торчать здесь, когда уходит время, от которого зависит все счастье их дальнейшей совместной жизни, кощунственно, и заказал билет на Излучье. Он бы уехал и сразу, но чувствовал, что библиотека таит в себе еще столько важного, совершенно необходимого! Да и Надюха может заинтересоваться какой-нибудь деталькой, какой-нибудь подробностью, а где тогда ее обнаружишь?..
В доме отдыха кипела жизнь. Счастливые липа, легкое веселье. Петя и не пытался понять — отчего это все. Да у него самого, наверное, было сейчас счастливое лицо. Костя и Слава оказались приятнейшими современными людьми, уделяли Пете постоянное внимание, все время приглашали на какую-то дачу, но Петя ждал от Надюхи весточки и не мог отлучаться.
Он представлял, как читает она неожиданное письмо. Небось думала о нем что-нибудь тревожное, бабье, а вот на тебе! Стоит она такого письма, ох как стоит! Все будет теперь, Надюха, все! Только слез больше не будет.
5И вот он получил ответ. Надюха писала неузнаваемым почерком, с ошибками, пропускала слова. Видно, на обдумывание фраз и выражений у нее не было сил. У Пети в ушах стоял звон — невыносимо протяжный и сухой. Оказывается, Надюха чувствовала, что эта поездка добром не кончится, что спутается он с какой-нибудь сволочью, с продувной бесстыдницей. Так оно и случилось. Быстро же он набрался подробных сведений о половой жизни!
И еще много всякого писала его Надюха, не жалея ядовитой желчи. С маху она решила, что дальнейшую совместную жизнь считает немыслимой и пусть он, Петя, живет у той сучки, с которой ему так интересно…
Петя — мужик жилистый и спокойный — тут не выдержал: купил бутылку.
Вечером, одичавший спросонья и уставший от изнурительной борьбы с подступавшей к горлу тошнотой, он выбрался на свежий воздух. Переливались разноцветными огнями огромные карусели, группы отдыхающих шли с электрички и были возбуждены потрясающим широкоформатным фильмом. У танцплощадки по случаю воскресенья было многолюдно. Все готовились к предстоящему веселью и уже начинали веселиться.
Странное состояние овладело Петей. Словно треснул и рассыпался тяжелый обруч, когда-то насаженный на его растущую голову. И стало необычно легко не только голове, но и всему телу, в котором с неудержимой и звонкой радостью забилось в полную мощь новое сердце. Старое же тикало все тише, засыпало и растворялось под напором невиданного потока молодой бурливой крови.
Петя понял, что надо, что будет жить, как живут вот эти люди — смеющиеся и красивые.
Он и не надеялся, что отчаяние, порожденное неумной жестокостью жены, так быстро перегорит в нем.
Петя вернулся в комнату и стал торопливо приводить себя в порядок. Освежившись в душевой, он пристроился с электробритвой к помутневшему от времени зеркалу. Разным помнил Петя свое лицо. Оно у него постоянно почему-то менялось — видимо, от настроения и характера занятий. Сегодня каким-то. возбуждением горели серовато-голубые глаза, светлые чистые волосы красиво рассыпались по лбу и вискам, чуточку закрывали воротник белой рубашки. Крупный в веснушках нос не портил полученной еще в детстве кривинкой приятности загорелого, суховатого лица. Правда, плечи узковаты, но, чувствуя в них тяжесть накопленной в постоянной борьбе с деревом силы, Петя особенно по этому поводу не сокрушался.
На улицу он вышел окончательно воскресшим и готовым ко всяким небольшим и безопасным подвигам. Чего и не хватало сейчас ему — так это нахальства и красноречия прожженного морехода Михаила Лескова.
Походив у фонтанов, газонов, киосков, Петя погрустнел: что-то не то! Общее веселье обтекало его, даже не обдавая брызгами. Не пива и мороженого жаждала сейчас его надсадно дышавшая душа. А чего? — стал он допытываться у нее, стоя на одном месте и разглядывая свои только что вымытые под краном умывальника еще не старые коричневые туфли. Душа молчала. Не привыкла отвечать на подобные вопросы или же просто стеснялась выразить суть творившегося в ней.
Петя очнулся и закрутил головой. В сердце его сдавленно и горько заплакали крошечные девочки. Он сжал зубы, застонал, но вдруг понял: танго! Ребятишечки уже смеялись в нем колокольчиками, что-то затевали, не то плясать, не то петь. Петя радовался за них, чуть сжимая рукой взбухшее сердце.
Танго разошлось вовсю! Ноги сами принесли Петю к танцплощадке. Милиционер решительно, но нежно придержал его за локоть;
— Что с вами?
А Петя посмотрел на него с таким наивным удивлением, что тот растерялся.
— Но… вы же держитесь за сердце…
— У меня там девочки, — сказал Петя.
Милиционер усмехнулся.
Петя прошел в дальний угол площадки. Сюда начали стекаться пары. Под властью обнажившей души музыки они переживали несколько неповторимых минут и теперь начинали говорить шепотом. Им словно уже было стыдно этой внезапно происшедшей обнаженности. Женщины смущенно поправляли прически, мужчины нервно закуривали, просили у Пети спички и были с ним вежливы. Петя понимающе кивал и одаривал их отцовской ободряющей улыбкой.
Где-то рядом, за спинами, булькало из бутылки, звякало и снова булькало. Слышался смешок и шепот: «Всем хватит!»
— Петро! — позвали тихонько. — Петро, иди сюда!
Да, звали его, Петю. И он, заволновавшись, вошел в кружок мужчин и женщин, накручивающих на пальчики конфетные бумажки.
Разливали Петины товарищи по комнате — смуглые, как татарчата, Слава и Костя. Петя принял стакан, прошептал «спасибо» и был вознагражден кругленькой конфеткой «батончик».
Потом, начавшись длинным пронзительным звуком, ударил в уши разнузданный танцевальный хаос. Петя вмиг остался один. Слава с Костей уже выламывались на середине площадки. Под стать им с наслаждением срамились остальные. «А ведь чьи-то жены, матери!» — по-излученски подумал Петя, но то ли обида на Надюхино письмо, то ли шалопутное зеленое вино толкнуло его в людскую кутерьму. И он, ничего не понимающий в современных танцах, страшно стеснительный от природы, запрыгал, завихлялся, наливаясь яростью и утоляя неведомую до сих пор жажду откровенных и дерзких движений.
6Утром Петя был спокоен и счастлив. Черноглазые приятели уже куда-то исчезли, и он, чувствуя небольшой прилив нежной благодарности, аккуратно перезаправил их постели.
И до, и после завтрака Петю распирало совершенно непонятное волнение. А впрочем, впереди — огромный летний день с гомоном пляжей, весельем аттракционов, ароматами вин и пива, с чем-нибудь еще, на что он, просиживая в пустом читальном зале, не обращал внимания. Обида на жену теперь перерастала в чувство глухой, тихой ненависти. Пете вдруг показалось, что он ненавидел ее всегда — уравновешенную, ленивую в ласках и проявлении чувств к нему, необязательную в домашних делах, любящую сладко поспать и вкусно поесть.
