Аравинд Адига - От убийства до убийства
Следует отметить, что лишь немногие города Индии способны соперничать с Киттуром в том, что касается его уличного языка, столь богатого бранными словами, заимствованными из урду, английского, каннада и тулу. Наиболее распространенное здесь выражение «сын лысой женщины» требует особого объяснения. Когда-то вдовам высшего класса запрещалось снова выходить замуж, а чтобы сделать их непривлекательными для мужчин, им обривали головы. Таким образом, сын лысой женщины – человек почти наверняка незаконнорожденный.
День четвертый (утро): Зонтовая улица
Если вы, оказавшись в Киттуре, захотите что-то купить, уделите несколько часов прогулке по Зонтовой улице, коммерческому центру города. Вы увидите мебельные магазины, аптеки, рестораны, кондитерские, магазины книжные. (Здесь еще сохранилось и несколько продавцов изготовляемых вручную деревянных зонтов, хотя зонты эти уже стали редкостью вследствие импорта из Китая дешевых металлических.) На этой же улице находится и самый известный из киттурских ресторанов, «Продажа Наилучшего Мороженого и Самые Свежие Фруктовые Соки», а также редакция «Герольда Зари» – «единственной и лучшей газеты Киттура».
Каждый четверг в расположенном неподалеку от Зонтовой улицы храме Рамвиттала происходит интересное представление: двое традиционных музыкантов усаживаются на паперти и ночь напролет поют стихи из «Махабхараты», великого индийского эпоса, повествующего о героизме и стойкости.
Служащие мебельного магазина выстроились полукругом у стола мистера Ганеши Паи. День был особый: магазин посетила сама миссис Инженер.
Выбрав столик для телевизора, она направилась, чтобы завершить покупку, к письменному столу мистера Паи.
Лицо мистер Паи умащивал сандаловым маслом, а одевался в свободного покроя шелковые рубашки с треугольным вырезом, выставлявшим напоказ темные заросли, покрывавшие его грудь. На стене за его столом висели выполненные из золотой фольги изображения богини богатства Лакшми и жирного бога-слона Ганапати. Под изображениями курились благовонные палочки.
Миссис Инженер неторопливо уселась у стола. Мистер Паи выдвинул ящик, достал четыре красные карточки и предложил их почтенной покупательнице. Миссис Инженер прикусила губу, помедлила, а затем выдернула одну из его руки.
– Набор чашек из нержавеющей стали! – сказал, взглянув на выбранную ею бонусную карточку, мистер Паи. – Воистину волшебный подарок, мадам. Вы будете бережно хранить его многие годы.
Миссис Инженер довольно улыбнулась. Она открыла маленькую красную сумочку, отсчитала четыре бумажки по сто рупий и положила их на стол перед мистером Паи.
Мистер Паи окунул кончик пальца в чашу с водой, которую держал на своем столе для этой именно цели, пересчитал банкноты, а затем с улыбкой взглянул на миссис Инженер, словно ожидая чего-то.
– Остальное после доставки, – сказала, вставая, миссис Инженер. – И подарок прислать не забудьте.
– Она, может, и жена самого богатого в городе человека, но все равно остается скаредной старой мандой, – сказал мистер Паи после того, как миссис Инженер покинула магазин; стоявший за его спиной служащий фыркнул.
Мистер Паи обернулся и смерил его – маленького, смуглого юношу-тамила – гневным взглядом.
– Отправь кули, пусть доставит покупку, и быстро, – сказал мистер Паи. – Нужно получить с нее деньги, пока она о них не забыла.
Тамил выскочил из магазина. Велосипедисты-возчики занимали обычные их места – лежали в своих тележках, покуривая биди и глядя в пространство. Некоторые из них с унылой алчностью посматривали на другую сторону улицы – на лавочку «Продажа Наилучшего Мороженого», у которой стояли, облизывая вафельные фунтики с ванильным мороженым, полнотелые юноши в футболках.
Тамил ткнул пальцем в одного из возчиков:
– Твой черед, Ченнайя!
Ченнайя усердно жал на педали. Ему велено было ехать в переулок Роз кратчайшим путем, а для этого пришлось затянуть тележку с привязанным к ней столиком на Маячную гору. С верхушки горы тележка покатила самоходом. Спустившись в переулок Роз, он сбавил скорость, нашел дом, номер которого ему назвали в магазине, позвонил в дверь.
Он ожидал увидеть слугу, однако дверь открыла полная светлокожая женщина, и он понял, что это сама миссис Инженер.
Ченнайя втащил столик в дом, опустил его на указанное хозяйкой место.
Потом он вышел из дома и вернулся в него с ножовкой. В дом Ченнайя вошел, прижимая ее к ноге, но, когда он добрался до гостиной, в которой оставил еще не собранный столик, миссис Инженер увидела, как он вытянул перед собой державшую пилу руку, и инструмент этот вдруг показался ей огромным: в восемнадцать дюймов длиной, зубастый, весь в ржавчине, из-под которой местами проглядывали пятна первородного металлически-серого цвета, – ни дать ни взять акула, изваянная скульптором-примитивистом.
Ченнайя заметил страх в глазах женщины и, чтобы развеять его, заискивающе улыбнулся – преувеличенной, смахивающей на оскал черепа улыбкой не привыкшего унижаться человека, – а затем огляделся вокруг, словно припоминая, где он оставил столик.
Ножки у столика оказались разной длины. Ченнайя, закрыв один глаз, поочередно осмотрел ножки и начал пилить их, осыпая опилками пол. Движения его были до того медленными и точными, что казались лишь репетицией настоящих, только опилки, понемногу покрывавшие пол, и доказывали противное. Снова закрыв глаз, он сравнил ножки – теперь длина их была одинаковой – и отложил пилу. Затем Ченнайя отыскал на своем грязном белом саронге – единственном его одеянии – место почище и протер столик.
– Готово, мадам. – Он сложил на груди руки и замер в ожидании.
Постояв так, Ченнайя снова заискивающе улыбнулся и протер столик еще раз, дабы произвести на хозяйку дома хорошее впечатление столь бережным обращением с ее мебелью.
Однако миссис Инженер ничего этого не увидела, поскольку удалилась в одну из дальних комнат. А вернувшись оттуда, отсчитала семьсот сорок две рупии.
Потом поколебалась немного и добавила к ним еще три.
– Может, дадите немного больше, мадам? – выпалил Ченнайя. – Еще три рупии, а?
– Шесть рупий? Держи карман шире! – отрезала она.
– Путь-то неблизкий был, мадам. – Он поднял пилу, ткнул себя пальцем в шею. – Я привез столик в такую даль. У меня даже шея разболелась.
– Держи карман! Убирайся отсюда, бандит, не то я полицию позову, – убирайся и нож свой прихвати!
Сердито ворча, он вышел из дома, свернул деньги и завязал их в узел на подоле саронга. У калитки росло дерево ним; Ченнайе пришлось, выходя, нагнуться, чтобы не зашибить голову об ветку. Велосипедная тележка его стояла у дерева. Он бросил в нее пилу. Седло велосипеда было обмотано белой тряпицей. Ченнайя снял ее с седла и повязал тряпицей голову.
Мимо опрометью пронеслась кошка, за которой гнались две собаки. Кошка взлетела на дерево и метнулась вверх, с ветки на ветку; собаки, лая, принялись драть когтями кору. Усевшийся было на седло Ченнайя задержался, чтобы понаблюдать за происходящим. Начав крутить педали, он ни на что творящееся вокруг внимания обращать уже не будет, станет машиной для их верчения, движущейся к магазину хозяина. Ченнайя помедлил, вглядываясь в животных, наслаждаясь работой своего сознания. Потом подобрал с земли кожуру банана и пристроил ее на листву дерева – пусть напугает хозяев, когда те выйдут из дома.
Эта выдумка так порадовала Ченнайю, что он даже улыбнулся.
А налегать на педали ему все еще не хотелось – это было все равно что отдать ключи от себя усталости и повседневной рутине.
Однако десять минут спустя он уже возвращался к Зонтовой улице. Работал ногами, привстав, как обычно, над седлом, наклонившись вперед под углом в шестьдесят градусов. Только на перекрестках он распрямлял спину и расслаблялся, опускаясь на седло. По мере приближения к Зонтовой улице движение становилось все более плотным, замедлялось, и Ченнайя, утыкаясь передним колесом велосипеда в багажник какой-нибудь из машин, кричал: «Пошевеливайся, сукин сын!»
Наконец он увидел справа от себя вывеску: «Ганеш Паи: Вентиляторы и Мебель» – и остановился.
Ченнайе казалось, что деньги прожигают в его саронге дыру, ему хотелось как можно скорее отдать их хозяину. Он вытер ладонь о саронг, толчком открыл дверь магазина, вошел, присел на корточки рядом с углом стола мистера Паи. Ни сам мистер Паи, ни его служащий-тамил никакого внимания на Ченнайю не обратили. Развязав узел на подоле саронга, он опустил ладони между коленями и уставился в пол.
Шея снова заныла, Ченнайя, пытаясь расслабить ее, повертел головой из стороны в сторону.
– Прекрати.
Мистер Паи протянул руку за деньгами.
Ченнайя встал, медленно приблизился к хозяину, вручил мистеру Ганешу Паи банкноты. Тот окунул палец в воду, сосчитал деньги – семьсот сорок две рупии. Ченнайя смотрел на чашу с водой; на ней были вырезаны лепестки лотоса, а вдоль дна изготовивший ее ремесленник даже решетку для цветов изобразил. Мистер Паи щелкнул пальцами, надел на пачку круглую резинку и снова протянул к Ченнайе ладонь:
