Анне Рагде - Раки-отшельники
— Давай! Сегодня вечером?
— Уже сегодня? Да… Да, почему бы и нет.
— Ах, Эрленд, мышонок!
Они крепко обнялись.
— Как бы там ни вышло, — прошептал Крюмме, — все будет хорошо. Теперь, когда я знаю, что ты настроен об этом подумать. И все будет хорошо, на чем бы мы ни сошлись. Главное, что мы теперь на одной стороне.
Эрленд кивнул. Было как-то неуместно сообщать остальные новости об отрубленной ноге, крысах и тайной выпивке в уличном сортире. Хотя, разумеется, рассказать об этом придется. Но сейчас достаточно этого счастья, счастье разгоралось в нем, физически, и с такой силой, что превосходило даже самый ужасный страх перед детьми. Неважно, что из этого выйдет. Всегда оставалась вероятность, что Ютта и Лиззи расценят их как абсолютно непригодных к отцовству. Но попытаться все-таки стоит.
— Займемся любовью? — прошептал Эрленд.
— Кажется, ты сошел с ума, — ответил Крюмме и со смехом оттолкнул его от себя. — Брамс же увидит! Его сердце не выдержит! Давай, дуй отсюда. Я куплю еды по дороге домой, а ты позвонишь дамам и пригласишь их на обед, у меня здесь еще сотни дел.
— С этими силиконовыми титьками?
— И с ними тоже. Какие еще новости? В канцелярском магазине все прошло удачно?
— Да, с витриной все удачно. Есть еще небольшие новости с севера, но об этом поговорим позже. А сейчас я пойду покупать тебе очиститель кожи, этот диван потерял всякий вид! Прощай, мое сокровище.
Он поцеловал Крюмме в лоб и вышел, с чувством превосходства взглянул на охранников, проходя мимо.
По дороге домой он заскочил в турфирму и набрал брошюр с самыми экзотическими маршрутами.
От жуткой мысли, что придется восемнадцать долгих лет сидеть взаперти в квартире с ребенком, который никогда не научится ходить на горшок, ему вдруг показалось, что времени осталось очень мало, что счет идет на часы, если они хотят все-таки увидеть Великую Китайскую Стену или Большой Барьерный Риф. Но если взаперти они будут сидеть вместе с Крюмме, он, может быть, даже выдержит. Но только после того, как они посмотрят на Великую Китайскую Стену и Большой Барьерный Риф. Это будет его наименьшим условием. Может, Крюмме даже захочет понырять на рифе.
Крюмме в глубоководном костюме — это даже еще лучше, чем Крюмме в своем облегающем кожаном пальто.
…
Маргидо очень сочувствовал Туру и даже не мог особенно возмущаться ровному потоку ругательств, проистекавшему из брата с того момента, как он сел в машину перед больницей и до самого крыльца и кухни в Несхове, куда Маргидо провел его, поддерживая, и усадил в кресло в гостиной, положив его больную ногу на табурет. Он имел полное право ругаться после того, как врачи наложили кучу швов и перевязали ногу от бедра до середины голени, чтобы обездвижить колено. Врачи подготовили его к мысли, что потребуется пять-шесть недель, прежде чем они смогут спять гипс и повязки.
Но счастью, Тур ничего не знал об обнаруженных бутылках, в этом Маргидо и старик сошлись. Туру все равно поначалу не удастся добрести до свинарника, впрочем, там уже все шкафы проверены, и кроме пустых нашлось еще несколько полных бутылок пива. Их старик поставил к пустым в шкафчик в мойке. И показал все Маргидо.
— Сколько градусов на улице? — спросил Тур, опираясь на ручки кресла.
— Минус пять, — ответил отец. Он сидел во втором кресле, на самом краешке сиденья, волосы взлохмачены, большие пальцы трутся друг о друга в бешеном темпе.
Журнальный столик превратился в сплошную свалку из кофейных чашек, газет, очков, увеличительных стекол, тарелок с крошками и пачки изюма, открытой с обратной стороны.
— Как он? — спросил Тур.
— Кто? Помощник?
— Да. Кто же еще?
— Я не… Он сам по себе. Но вот крысы…
— Какого черта ты занимался этими проклятыми крысами? Что я сказал перед больницей? А? Что я говорил?
— Он сам их увидел. Точнее… услышал. Я так думаю, — ответил отец и уставился в пол.
— Он их увидел, — уточнил Маргидо. — Я с ним говорил. Мне звонил Рустад. Ветеринар.
— Я прекрасно знаю, кто такой Рустад! — возмутился Тур. — Теперь тут начнется полный бардак, черт его побери!
— Тут уже бардак, — заметил Маргидо. — Но страховая компания покрывает расходы на помощника, можешь потребовать возмещения. А дератизаторы уже здесь были. Это придется оплачивать самостоятельно. Они были здесь сегодня. Взломали несколько стен и расставили яд. Но они сказали, что крыс много. Ужасно много.
— Мать вашу!
— Тебе надо успокоиться, — сказал Маргидо. — Все образуется, время поможет. А тебе и так хватит дел с бухгалтерией, будет больше времени на нее, и не думай о свинарнике. Я поставлю кофе.
— Не думать о свинарнике? Успокоиться? Ты что ничего не понимаешь? Если крысы попортят моих свиней… И их не примут на бойне…
— Помощник, которого, между прочим, зовут Кай Рогер Сивертсен, сказал, что дверь между свинарником и кормовой была очень плотно закрыта, так что все в порядке. И Рустад это подтвердил, — сказал Маргидо.
— А Марит Бонсет будет приходить через день, — быстро проговорил отец.
— Что?! — негодовал Тур. — Через день?
— Я все уладил, — сказал Маргидо.
— Боже мой… — пробормотал Тур.
— Она будет делать покупки, готовить обед на два дня, помогать с одеждой и все такое. Тебе же не подняться по лестнице, я привез раскладушку, купил ее в Икее, а мыться будешь на кухне. Хуже с туалетом. Я тут привез… биотуалет.
— Это ведро на заднем сидении?
— Да. Он совершенно новый. Я залью его жидкостью, и он не будет пахнуть, так мне сказали. Поставлю его в кладовку в прихожей.
— Я смотрю, ты все продумал, — резко сказал Тур.
— Сейчас принесу белье, щетку и полотенца, и на этом все. Но сначала кофе.
— Здесь адски воняет, — сказал Тур и покачал головой, потом посмотрел на старика. — Да еще и беспорядок! Мог бы хоть немного прибраться. Может, мы и обошлись бы без домработницы!
Отец сидел все так же, уставившись в пол, не отвечая. Большие пальцы все наворачивали и наворачивали круги.
Постель Тура была не очень-то свежей. Маргидо оглядел комнату, здесь он не был годами. Ночной столик был пуст, не считая старого будильника с колокольчиками, по которым била металлическая иголка, и он звонил. Заводился будильник вручную. Он представил себе, как Тур в длинных белых трусах и майке на краешке кровати сидит и заводит будильник, в полной тишине, только звук заводящейся пружины сзади будильника, и она все поворачивается и поворачивается, пока не доходит до предела. Большой светло-зеленый шкаф стоял у стены, половик, синие занавески, сундук у стены, батарея прямо под окном со следами от дождевых капель, залетевших через открытое окно в непогоду. Вдоль всех плинтусов серые цепочки пыли, на полу перед сундуком старый отклеившийся пластырь. Он открыл ящик в ночном столике, там хранился годовой отчет Норвежского свиноводческого общества, он отодвинул его в сторону. Под ним лежала книга. Он достал ее и, затаив дыхание рассматривал несколько секунд. Потом открыл с конца. Десятое ноября тысяча девятьсот шестьдесят девятого. Он поспешил положить книгу на место, снял наволочку, пододеяльник, достал чистую простыню и полотенца, мочалку и трусы. В ванной в желтом пластиковом стаканчике стояли две щетки. Он как следует прокашлялся и потом крикнул с лестницы:
— Чья щетка красная?
— Моя, — ответил Тур.
Дома, в квартире, уже вовсю развернулись рабочие, ждать пришлось не больше недели, ведь немногие могли себе позволить такой ремонт сразу после Рождества. Через два часа было назначено отпевание, женщины займутся подсвечниками и цветами, а гроб он уже помог занести и поставить на катафалк. Он даже успел завезти сборники псалмов в типографию, перед тем как отправиться за Туром в больницу. Какое счастье, что эта Марит Бонсет согласилась приезжать сюда так часто. Организовать постоянный присмотр за такое короткое время было просто нереально, поэтому она по собственной инициативе взяла больничный, и Маргидо заплатил ей лично. Он старался не думать об этической стороне вопроса, и все равно ему было неловко. Впрочем, идея-то была ее, она сама предложила, и что он мог поделать, если коммунальный бюджет и так был нагружен до предела. Сколько раз он прибирал пожилых покойников дома, среди полного убожества, и как много для таких людей значила домработница или сиделка, которая укладывала их спать после Детского Часа по телевизору и закрывала глаза на разруху и отчаяние. Они ведь тоже были людьми и не могли успеть повсюду. И Марит Бонсет сама прекрасно это понимала, надо быть ей бесконечно благодарным за то, что она смилостивилась над ними и не думать, что ее больничный был лишней возможностью для Тура и старика получить необходимую им помощь. Несхов и без того выплачивал кучу налогов в казну, и едва ли они раньше пользовались услугами государственного здравоохранения. Еще он старался не думать о тех деньгах, которые таяли на его счетах, хотя глубоко внутри он был убежден, что все делает правильно. Никогда в жизни он не транжирил деньги, бюро работало хорошо, ипотечный кредит был давным-давно выплачен, а счета в банке разрослись настолько, что ему ежемесячно звонили банковские работники и предлагали инвестировать в фонды и акции. Но это всегда казалось ему делом ненадежным, пугающим, и теперь он радовался. Денег было в достатке, и они тратились не на всякую ерунду, а на нужные вещи.
