Карен Бликсен - Семь фантастических историй
Когда дверь закрыли, на сеновале стало темно. Только фонарь на полу отврасывал слабый круг света. После целого дня на воде замкнутое сумрачное помещение казалось уютным. Они будто всю жизнь свою прожили здесь. Крестьяне только что убрали сено, его было много на сеновале. Оно пахло сладко, на нем мягко, удобно было сидеть. Кардинал, сморенный усталостью, рухнул на него, разметав длинные попы плаща. Фрекен Малин опустилась рядом. К ней подсела девушка, скрестив ноги, как маленький восточный божок. Когда молодой человек тоже решил устроиться, он выбрал прислоненную к стене лестницу. И таким образом он несколько возвышался над остальными. Черный пес не отходил от кардинала. Он сидел, прижав уши, и то и дело вздрагивал, будто заглатывал свое горе и страх. Так, почти не меняя поз, провели они большую часть ночи. Во всяком случае, кардинал и фрекен Малин, как дальше будет видно, до самого рассвета не двигались. Тени, отбрасываемые фонарем, лезли на потолочные стропила. Часто в течение ночи казалось, будто долгие эти тени и были живые и они-то вели разговор за спинами истомленных людей.
— Ваша милость, — сказал кардинал фрекен Малин. — Я наслышан о салоне вашем, где каждому дано чувствовать себя как дома и блистать по мере сил. А поэтому я хотел вы, чтобы и нынче ночью вы взяли на себя обязанности хозяйки, перенеся на этот сеновал светский свой талант.
Фрекен Малин тотчас согласилась с его предложением и взяла на себя ведущую роль. Всю ночь она безупречно се исполняла и потчевала гостей изящно сервированным одиночеством, тьмой и опасностью, под конец приберегая Смерть, как звезду сезона, красавца итальянского тенора, которого друг у дружки перевивают хозяйки гостиных и который за дверью дожидается выхода, дабы всех поразить.
Кое-кто умудряется чуть не лежать и на троне, фрекен Малин, напротив, умела сидеть на сене, как на одном из тех стульев, на которых сидеть — привилегия герцогинь. Она велела Йонатану нарезать хлеб и передать по кругу, и товарищам ее, наголодавшимся за день, в черствых черных ломтях чуялся свежий дух спелых нив. В течение ночи они с кардиналом, самые старые и слабые, распили вдвоем чуть не все вино из кувшина. Молодые люди к нему не притронулись.
Фрекен Малин пришлось взять бразды правления в свои руки незамедлительно, ибо едва кардинал окончил речь, он лишился чувств. Женщины, не решаясь развязать винты у него на голове, смочили их водою. Придя в себя, он сперва посмотрел на них диким взором и принялся ощупывать повязку, то тотчас оправился и попросил извинения за беспокойство, какое он им причинил, довавив, что у него был утомительный день. После обморока, однако, он изменился, словно ослаб и как-то жался к фрекен Малин, препоручив ей всю ответственность и передав главенство.
Здесь уместно будет рассказать немного о фрекен Малин Нат-ог-Даг.
Как уже сказано, она была несколько не в себе. Но те, кто близко знал ее, иной раз подозревали, что она повредилась в уме по собственной доброй воле, по капризу, причуде, ибо была она большая причудница. Да не всегда ведь и была она помешана, она была, напротив, женщина весьма разумная, изучала философию и презирала людские страсти. Если бы ей предложили снова стать разумной и будь она в состоянии понять, что это предложение означает, она бы его отклонила, сославшись на то, что жить куда как забавней, когда ты несколько не в себе.
Фрекен Малин была теперь очень богата, но и это было с ней не всегда. Она выросла сиротою в доме богатых родственников. Гордое древнее имя она, однако, носила всегда, как и гордый большущий нос.
Ее воспитывала набожная гувернантка, принадлежавшая к строгой секте хернхутеров и превыше всего ставившая добродетель. В те дни женская жизнь имела один-единственный центр тяжести и была потому куда проще, чем стапа впоследствии. Женщина могла отравить родственников, могла мошенничать в карты, но оставаться при этом honnete femme,[47] лишь вы не допускала прегрешений противу главного пункта. Дамы в те давно прошедшие времена свободно назначали цену на свое сердце и душу, если им угодно было вступить в сношения с дьяволом, но что до тепа, главного женского товара, тут уж снижение цены рассматривалось как вессовестное нарушение правил торговли, нечестная конкуренция, измена благородной гильдии honnetes femmes и непростительный грех. Да, — чем выше взвинчивала женщина цену на свое священное тело, тем больше ее почитали, и куда лучше было для нее, если о ней говорили, что она многих мужчин загубила, чем если выяснялось, что она кое-кого из них осчастливила.
Тут и собственный вкус, и воспитание побуждали фрекен Малин несколько перегивать палку. От природы фантазерка, она чуралась золотой середины. Она фантастически взвинтила на себя цену и в оценке своего юного тела стала жертвой мании величия. Сигрид Надменная, королева норвежцев, призвала к себе всех своих искателей из числа норвежских малых королей, собрала под один кров, да всех и сожгла, объявив, что теперь норвежским королишкам неповадно будет к ней свататься. Фрекен Малин могла бы с чистой совестью поступить точно так же. Ей запали в душу читанные гувернанткой слова из Писания, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем,[48] и она чувствовала себя женской парой евангельскому совестливому юноше. Если она нравилась мужчине, она, как некогда королева Сигрид, считала это смертельным для себя оскорблением, а ухаживание казалось ей преступлением столь же серьезным, как попытка ее изнасиловать. Она выказывала, таким образом, мало женского esprit de corps,[49] ей и в голову не приходило, что, если вы ее принцип осуществлялся со всею последовательностью, большая часть честных женщин осталась бы не у дел, ибо все поприще их пролегает между взглядом, упомянутым в Библии, и тем, к чему может этот взгляд повести, а совмещая оба эти понятия, вы парализуете дам из общества так же, как парализовали бы игрока на гармонике, сплющив его инструмент. И при всей своей энергии она выглядела иногда несколько жалкой, как жалким выглядит всякий, кто решился принимать Священное писание буквально. Но ее ничуть не заботило, как она выглядит.
В юности, однако, эта фанатичная девственница выглядела вовсе не плохо, ибо овладала многими дарованиями и была остроумна. Отнюдь не прекрасная собой, она была, как тогда говорили, очаровательная особа и затмевала в обществе иных несомненных красавиц. Отдаваемые ей почести она принимала как законную дань уважения имени Нат-ог-Даг и не прочь была слушать хвалы уму своему, характеру и несравненному таланту к танцам и музыке. Она и друзей предпочитала выбирать из числа мужчин, женщин находя несколько глуповатыми. И в то же время она была вечно настороже, и, как крестоносец высматривает полумесяц, а бык — красную тряпку, высматривала она тот самый взгляд, который свидетельствует о вожделении в сердце, дабы не дать грешнику погибнуть во грехе.
И тем не менее фрекен Малин не избежала общей участи. У нее была своя любовная история. Двадцати семи лет от роду, уже старая дева по понятиям того времени, она решила, что пора выйти замуж, и стала себе подыскивать достойную пару. По-прежнему готовая сжечь любого жалкого королишку, который осмелился вы к ней посвататься, она сама сделала свой выбор. Так случилось и с королевой Сигрид, извравшей христианского героя Улафа Трюгвесона, и вы можете прочитать в саге о том трагическом исходе, к которому привела встреча двух этих гордых сердец.
Что до фрекен Малин, она остановила свой выбор на принце Эрнсте Теодоре Анхальтском. Этот юноша был кумиром своей эпохи. Рода самого высокого, владея огромным состоянием, ибо по матери он происходил от русской царской фамилии, он был вдобавок хорош собою, как ангел, belle esprit[50] и храбр в бою, как лев от колена Иудина.[51] Вдобавок он овладал благородным сердцем, лишенным суетности, и, узнавая о том, как женщины направо и налево мрут от любви к нему, он огорчался. К тому же он был наблюдателен. Он кое-что замечал. Однажды заметил он Фрекен Малин и долго потом уж ничего другого не замечал.
Этому молодому человеку все радости жизни, особенно женщины, доставались слишком легко. Красота, дарования, очарование, добродетель сдавались ему, стоило ему шевельнуть мизинцем. Во фрекен Малин ничего не было несравненного, кроме цены. То, что эта тощая, большеносая нищая девушка, четырьмя годами его старше, посягала не только на его княжеское имя, на особую роль в его блистательной будущности, но требовала еще и коленопреклоненного обожания, вечной нерушимой верности, пожизненного подчинения и ни на йоту не соглашалась сбавить цену, впечатлило юного принца.
Есть люди с неисцелимой страстью к загадкам. Выложите им доводы здравого смысла, сокровища мудрости, открывающей важные тайны, — но нет же, они будут лопать себе голову над хитрой загадкой, именно и соблазнясь ее мудреностью. Пусть решение окажется пошлым и глупым, их это нисколечко не смутит, так уж они устроены. Так устроен был и принц Эрнст, и с детства он целыми днями просиживал над загадками и шарадами — времяпрепровождение, которое в его случае считалось доказательством глубокого ума. И когда ему достался столь крепкий орешек, красавицы, легче раскусываемые, поблекли в его глазах.
![Дэвид Стори - Сэвилл [отрывок]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
