Катарина Масетти - Парень с соседней могилы
Примерно так же было и в ту пору, когда жену для сына выбирали родители. Ты точно знал, что тебе достанется женщина порядочная и воспитанная, а там нужно было лишь привыкнуть к ней, потому как рассчитывать на другую не приходилось. Я думаю, Аниту мать бы одобрила.
И мне кажется, мы с Анитой понимаем, что коль скоро и я, и она уже «не первой свежести», то обойдемся без романтики. Нам обоим нужна семья, обоим хочется не дать окружающим повод глумиться над старой девой и немолодым холостяком.
— Эта уже другой коленкор! — сказала Вайолет, когда впервые увидела Аниту. С Бенгтом-Йораном Анита была знакома давно.
Я выскочил на крыльцо и что было силы стукнул кулаком по перилам. Потом, правда, вернулся.
Моя двоюродная сестра не скучная и не ограниченная, хотя рассмешить меня так, как умела Креветка, она не может. С Анитой легко и просто, и она мне всегда нравилась. Но я не могу взять и влюбиться в нее… это все равно что начать вдруг распевать арии из опер. Не мое это, и все тут…
Сама она никогда не спросит: «Ты меня любишь?»
Слово «любить» применимо к массе вещей. Живешь себе на свете и любишь кошек, клубничное мороженое, водолазки и остров Ивиса[24], а потом оказывается, что надо «любить» одного-единственного человека… пока не разлюбишь его и не влюбишься в другого. По-моему, глупость на уровне «русской почты» [25].
Я отношусь ко всему этому, как к старой шутке про аиста: нет у меня веры в аистов, хотя я сам их видел.
Так и тут можно сказать: нет у меня веры в Любовь с большой буквы, хотя я сам испытал ее.
Когда мне не удается заснуть, я думаю о том, что, наверное, не дал своей любви ни малейшего шанса. Не сообразил поставить ее на первое место.
А иногда я думаю, что еще не обрел под ногами твердую почву… если мне вообще суждено это сделать.
Когда мои мысли доходят до обзаведения семьей, перед глазами неизменно возникает Креветка с выпяченным вперед животом, Креветка, носящая в своем худом белом теле мое дитё. Если б я только мог обрюхатить ее… Наградить ребеночком, о котором она мечтает…
Я понимаю людей, у которых от встречи с инопланетянами в башке происходит короткое замыкание, так что они вытесняют из сознания всякую память о них. Инопланетяне не вписываются в нашу картину мира, и ее приходится строить заново. Но уж будьте уверены: я вытесню Креветку из сознания настолько, что в конце концов забуду, где находится библиотека.
53
Чинить лопнувшие мыльные пузыри
или смешить куклу с закрывающимися глазами
можно до бесконечности
Мне приснилась обувная распродажа. В груде обуви на одном из столов я обнаружила изумительно красивую замшевую туфлю с ремешками — синего цвета, на правую ногу. Я примерила ее. На самом деле ноги у меня белые и тощие, как бейсбольные биты, но в этой туфле нога посмуглела и приобрела округлости, не говоря уже о высоком подъеме балерины. Я стала искать левую туфлю, но нашла только очень маленькую, на пятилетнюю девочку. «Бывает, — равнодушно бросила продавщица. — Это у нас единственная пара. Хотите — берите, хотите — нет». Как можно купить разные туфли? Она что, предлагает мне отрезать полноги? Расстроенная, я ушла из магазина — и проснулась.
Теперь при малейшей попытке хорошо думать о Бенни я заставляла себя вспоминать сон про полноги.
Тем не менее в мой процесс самовосстановления входило и изменение внешности. Сначала я стала подкрашивать ресницы (чтобы скрыть припухлость глаз) и пудриться (чтобы не было видно темных кругов под ними). Потом дошла очередь до помады, и я заметила, что мне приятно повышенное внимание мужчин. Стоило одному из них задержать на мне взгляд, как я злорадно думала: «Вот тебе, Бенни! Кое-кому я нужна!» А еще я купила себе красивую новую одежду, всего два-три предмета, зато ярких тонов — чтобы доказать себе, что я пока жива. И вполне в этом преуспела.
В мае библиотека послала меня на двухнедельные курсы повышения квалификации в Лунд. Оттуда было рукой подать до Дании, и я съездила в Копенгаген, зашла в тамошнюю Глиптотеку. Прямо в вестибюле у них выставлена скульптура Ниобы в окружении многочисленных детей. Поскольку у меня был с собой аппарат, я сняла ее во всех ракурсах. Затем несколько часов ходила по залу с бюстами римских императоров и императриц. Во втором-третьем веках нашей эры их изображения становятся четкими и реалистичными, как фотографии: можно проследить за внешностью человека с детства до старости.
Интересно, как я буду выглядеть через пятьдесят лет? А Бенни?
Я обещала себе непременно встретиться с ним, когда мне стукнет восемьдесят. Едва ли он откажет мне в этом удовольствии.
Отпуск я провела на западном побережье Ирландии, записавшись на курсы акварели. Мы днями напролет сидели у скалистого обрыва и под крики чаек пытались уловить солнечные блики на воде. Двое американцев, брат с сестрой, пригласили меня на Рождество к себе в Висконсин. Брат преподавал там в колледже, и с ним рядом было хорошо молчать.
В крохотном пыльном пабе поселка Баллилэаре я увидела старый холодильник, похожий на тот, что стоит в кухне у Бенни. По крайней мере, стоял. Может, теперь там все иначе?
Однажды (но лишь однажды) я взяла у друзей машину и проехала через деревню, где находится усадьба Бенни, — притворившись перед самой собой, что еду к следующей деревне собирать на вырубке малину. В одном месте навстречу мне ехали на велосипедах Бенни и темноволосая загорелая женщина. У Бенни на руле висела корзинка, и он что-то объяснял спутнице, указывая на окрестные поля. Меня Бенни, разумеется, не заметил. Он был худой и тоже загорелый, с новой стрижкой. Вроде бы довольный.
Его спутница показалась мне скучной. Наверняка хорошо ладит с Вайолет, подумала я, а дальше возник вопрос: так ли он ведет себя с новой пассией в постели, как вел со мной? Мне стало нестерпимо больно, я еле добралась домой и решила больше никогда не ездить в ту сторону.
Мэрта все больше приходила в себя — по крайней мере внешне. И все же она напоминала мне одну игрушку из моего детства: желтую утку, которая, если ее завести, вразвалку шлепала по полу и крякала. Однажды я слишком сильно нажала на ключик и он сломался. Я так и не поняла, почему утка перестала ходить, ведь на вид она была совершенно такая же, как раньше.
У Мэрты тоже сломался ключик…
Впрочем, люди отличаются от заводных уток тем, что наши ключики со временем чинятся. У нее появился новый друг — инвалид, который передвигается только в коляске. К тому же он подвергся колостомии[26] и обладает необычайно капризным, злобным характером. «Зато с ним можно быть спокойной, что не убежит!» — говорит Мэрта. А вот его жизнь со времени их знакомства явно стала более рискованной. Поскольку Мэрта убеждена, что инвалиды могут не меньше нас, здоровых, она потащила его в горы и там, на довольно крутом склоне, упустила коляску. Коляска опрокинулась, друг наорал на Мэрту, но та лишь встряхнулась и поволокла его дальше.
С сентября я возобновила в библиотеке «Сказочный час». На мои чтения всегда приходил светленький мальчик с карими глазами: обычно он садился в первом ряду и предлагал к сказке разные дополнения. Его сидевший у стены отец гордился сыном и в то же время выглядел смущенным. Однажды они остались поговорить со мной, а потом мы все вместе пошли в кондитерскую. Отца зовут Андерсом, они с сыном живут вдвоем. Мы начали встречаться и вне библиотеки: ходили в музей, ездили на экскурсии, время от времени приглашали друг друга на ужин. Андерс — историк и иногда так забавно (вроде бы легкомысленно) рассказывает о прошлом, что я не знаю, верить ему или нет. Во всяком случае, он умеет рассмешить меня.
Я тешила себя надеждой, что влюбляюсь в него.
Как-то мы втроем гуляли в парке, и его сынишка Даниэль сказал (с дрожащей губой):
— Мне жалко орлов!
— Почему? — удивился Андерс.
— Они не влезают в скворечники.
И тогда я поняла, что влюблена не в Андерса, а в Даниэля.
В октябре случилось обыкновенное чудо. Я увидела в витрине красивые туфли — синие, замшевые, с ремешками. Туфли были те самые. Я зашла в магазин, купила их, тут же надела и, вернувшись домой, позвонила одному человеку.
54
Я думал, чудесами меня не удивишь.
Я творю их сам, когда засеваю поля и убираю урожаи.
Но чудо бывает нежданно-негаданным.
Оно может подкрасться сзади
и схватить тебя за загривок.
Анита хотела обручиться со мной.
«Ничего не выйдет, у меня нет пальца, на который надевают кольцо!» — отвечал я. Потом мне надоело изворачиваться. В конце концов, она имеет на это право.
И вдруг октябрьским вечером позвонила Креветка. Я только что заявился из хлева, Анита жарила на кухне свиные отбивные, и они громко скворчали. По радио грохотал рок. Я пошел разговаривать наверх, в спальню.
