Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
Ирена возвращает записную книжку в благоговейном молчании. Губы слегка приоткрыты. Волосы еще сильнее приглажены, если это возможно. Они отправляются дальше, Андреа читает: «Персик шершавый и сочный. Висит на ветке, а созрев — падает. У персика красный наряд. Добравшись до косточки, ее выбрасывают».
Наутро Каспер подвозит Ирену на вокзал. Они шепчут в прихожей, чтобы не разбудить Андреа. Андреа давно не спит и слушает их доверительный шепот. Наполненный тайным смехом. Взгляд Каспера на груди Ирены. Андреа видит сквозь стену. Лежит, застыв, без тени сна. Слышит ужасный совместный взрыв смеха, как только закрывается дверь. Слышит, как он отзывается эхом в животе, видит, как Ирена просовывает пальцы в дырки на джемпере Каспера, сидя позади него на синем велосипеде. Видит его руки под ее рясой, когда их тела тесно переплетаются на прощание. Глубокий поцелуй перед поездом, перед самой посадкой.
«Я не хочу уезжать, Каспер».
«Знаю, но я женат. Скоро мы увидимся снова».
Твой язык, Каспер, у нее во рту.
Игры с Иреной
— Ну, что ты о ней думаешь?
Завтрак — единственная трапеза, не отравленная тоской и страхом. Ее нельзя портить.
— Ну да. Хочешь еще кофе?
— Что — «ну да»?
— Ну, она… немного странная.
Как хорошо, что бутерброды уже съедены, что остался только кофе, что уже можно убирать со стола.
— Немного странная?
— Что? Какая разница, она же твой друг.
— Но ты же понимаешь, что мне важно знать твое мнение?
— Хорошо. Я вообще не понимаю, что ты в ней нашел. Если бы она была симпатичной или хотя бы обаятельной, но она же просто… жуткая. Я действительно не понимаю, как она может тебе нравиться.
— Может быть, дело в том, что я ее знаю? И кстати, не очень-то приятно, что ты говоришь такие вещи… о моих друзьях.
— Остальные друзья меня вполне устраивают.
— Мне это очень неприятно, Андреа.
Он принимается листать утреннюю газету, отхлебывает кофе.
— Ты сам спросил.
— Но я думал, что ты взрослее. А ты говоришь — жуткая…
Каспер хмыкает и встает с места. Моет свою чашку. Сворачивает газету.
— Ну что я сделала не так? Может быть, объяснишь?
Каспер молчит. Убирает со стола. Не замечает Андреа.
— Что ты делаешь?
Вот он, холодный взгляд. Ледяной взгляд Каспера.
— А ты что делаешь?
— Я просто пытаюсь понять, что я сделала не так. Мне не нравится Ирена, вот и все. Мне плохо оттого, что вы так часто встречаетесь, а теперь я вдобавок не могу понять, почему она тебе так ужасно нравится!
— Значит, я ужасный человек, да? У которого отвратительные друзья. Ты это хочешь сказать?
— Нет, вовсе не это. Я просто хочу…
— А что ты тогда имеешь в виду?
— Прекрати меня перебивать!
Каспер замирает и останавливает на ней взгляд, который куда хуже ледяного, совершенно пустой.
— Слушай, я снова лягу спать. С тобой невозможно говорить, когда ты такая.
— КАКАЯ — ТАКАЯ?
Каспер уходит. Закрывает дверь в спальню.
Оставить, прежде чем оставили тебя. Андреа знает, что все должно быть именно так. Она сидит на кухне, дожидаясь, когда Каспер снова проснется. Она приняла утренние таблетки; когда-нибудь пойдет на поправку. Станет спокойнее, перестанет драматизировать, не будет такой злой и ревнивой. Ирена возникла как из-под земли. Если у тебя еще есть в запасе бомбы, Каспер, то бросай их! Зачем ждать? Они тикают, не дают уснуть, не дают проснуться — тик, тик, тик. Не совсем как шум в ушах, но все равно очень неприятно.
Нужно уходить первой. Андреа воображает, что это такая игра. Невеселая игра, в которую все-таки приходится играть. Вот бы узнать, как Ирена выглядит в мыслях у Каспера. То есть Андреа знает, как выглядит конкретная Ирена: серая мышь, да еще и безвкусно одетая, но ведь неизвестно, какой она отображается в голове у Каспера. Загадочная художница с таинственной улыбкой. Невротичная, но не так, как Андреа, а интереснее.
Андреа вынуждена думать, что это такая игра, из которой кто-то должен выйти, чтобы оставшиеся процветали в счастливом союзе.
Она на кухне с видом на детскую площадку и играющих детей: две девочки со светлыми косичками. Андреа видит, что они смеются, и ей хочется в больницу — комната для занятий, прогулки в лесу со всеми его запахами. Помнится, они с Эйрой однажды вышли и стали просто кричать — такое разрешалось… потому что были ненормальные, не по-настоящему взрослые. Сесть бы на качели и раскачиваться все сильнее, лечь на лужайку и плакать — громко!
Она сидит-и-смотрит, не сводит взгляда с картин на стене. Гравюры Лины-Саги: тонкие узоры, простые черно-белые формы. Подарок на свадьбу двум сумасшедшим.
«Тянуть время — это тоже часть игры», — думает она. Постоянно наблюдать за партнером, следовать по пятам и копаться в его мыслях, словах. Будь готова. Вот сейчас: не намерен ли он уйти? Не кажется ли тебе, что ему хочется гладить чьи-то чужие волосы (например, сальные, бесцветные)?
Уходить можно по-разному. Необязательно уходить по-настоящему, необязательно даже изменять. Можно просто уйти в себя так глубоко, что второй человек окажется ни с чем. Можно сосредоточиться на одежде, теле, собственной недостаточности. Молчание производит впечатление. Еще можно сделать вид, что партнер тебя недостоин. Будь начеку, и ты не проиграешь.
Весь секрет в том, чтобы не привязываться, не открываться. Нужно быть таинственным и видеть в другом такую же таинственность, необъяснимость. Если ты считаешь партнера сложным и неуловимым, то сам оказываешься настойчивым и неотступным. Таким образом можно избежать угрызений совести. Чувство вины способно многое испортить, поэтому нужно уметь преувеличивать недостатки второго игрока. Придавать особое значение пустяковым словам. Преувеличивать стальные ноты в его голосе, холод его руки, гору грязной посуды. Таких приемов не меньше, чем способов уйти. Андреа вздрагивает, услышав звуки Каспера. В животе — злобные бабочки: почему он не идет обнять меня? Бабочки шипят: «Почему ты еще не здесь, почему до сих пор не попросил прощения, не обнял крепко-крепко?» Андреа слышит, как открывается дверь на балкон. Он курит на балконе и думает об Ирене из Ада. Думает о том, какая она потрясающая, как интересно она говорит, рисует, пишет. Думает о пропахших табаком губах и о животе, который не отказывается ни от какой еды. А потом вспоминает дурацкие капризы Андреа: «Не хочу этого!» Вот он стоит на балконе и сравнивает, черт бы его побрал, глубоко затягивается — крутой! — взвешивает «за» и «против». Просчитывает. Планирует вывод войск из Андреа.
Она делает глубокий вдох, дети на площадке плывут в глазах. Чистые, простые линии, нарисованные Линой-Сагой, — тоже. Слезы подступают. Как сделать, чтобы Каспер снова хотел только ее? Если попросить его перестать говорить с Иреной, прекратить отношения с ней, будет еще хуже. Андреа станет хуже. Она слышит, как закрывается дверь на балкон. Слышит, как приближается Каспер, чувствует запах табака, бабочки бьются в истерике: «Не обернусь, не взгляну на него, не верить ответам, даже если я решусь задать вопрос». Плач из горла в живот — снова к горлу, вверх, — Андреа заталкивает его обратно, прижимает. Может быть, он уже решил ее оставить — тогда она заплачет, тогда будет причина, а пока — нет.
— Привет, — голос Каспера. Андреа прячет лицо в ладонях, в коленях. Хорошо. Пусть улыбается у нее за спиной сколько влезет.
— Привет, — бурчит Андреа. Внутри — землетрясение, почти извержение вулкана. Каспер рядом. Он так близко, а ей не хочется. Дыхание в затылок. И приговор:
— Прости.
Нелегко понять, искренни ли слова. Она тоже говорит «прости». Глухой звук из-под ладоней.
— Мне же нужно остерегаться таких треугольников, Эва-Бритт говорила, — бормочет она после тяжкого минутного молчания: немного психологии не повредит.
— По-моему, Эва-Бритт иногда несет чушь, — голос холодный, а она-то думала, что лед растаял. Сильнее прижимает ладони к лицу, к губам.
— Не говори так! — невнятно раздается из укрытия. — Мне, наверное, лучше знать, стоящие вещи говорит Эва-Бритт или нет.
— Конечно, прости. Просто мне кажется, что она не верит в нашу любовь.
Звук капели, Андреа слегка раздвигает ладони.
— Это неправда, — произносит она как можно мягче.
— Я просто говорю, что чувствую. Мне не нравится, что из-за нее ты остерегаешься того, чего тебе остерегаться не нужно.
— Еще как нужно! Ведь видно же: что-то не так, не так!
— Но ты же веришь? Веришь в нас? В то, что у нас все получится?
Конечно, нет. Ничего у нас не получится. Не выйдет. Ты слишком хорош для меня или слишком плох, но что-то произойдет. Как бы мы ни любили друг друга.
