Евгений Гришковец - Почти рукописная жизнь
Напоследок он признался, что ему моё лицо кого-то напоминает, и на всякий случай со мной сфотографировался. А я понял, что вот такими глазами надо смотреть на наши городки и города. Но где ж их взять? Где отыскать такую незамутнённую призму?
А на следующий день после отъезда из Нижневартовска мы проехали около трёхсот километров по вполне хорошей дороге и оказались в Сургуте.
Лучшей гостиницей города Сургута считается отель «Медвежий угол». Его стены также плотно увешаны портретами артистов, которые в разные годы приезжали порадовать нефтяников за деньги оных. Лица были те же, что и в Нижневартовске, и даже одежды были те же самые. Вот только блондинки не хватало… В этой гостинице тем, кто любит тишину, спокойствие и имеет возможность подольше поспать, останавливаться категорически не рекомендую. Уникальность Сургутского «Медвежьего угла» (думаю, мировая уникальность) и его же исключительность заключается в том, что в этом невысоком здании, предназначенном для проживания и отдыха гостей города, боулинг сделан на верхнем этаже. Представляете?! Грохот от катающихся шаров и двигающихся механизмов слышен практически в любом номере. Жить я там не смог. А поесть в ресторане этого отеля порекомендовал бы. Ничего вкуснее в Сургуте не сыщете.
После беглого взгляда на Сургут может показаться, что основной род занятий людей в городе – это игра в боулинг, бильярд, а после – омовение в банях и саунах. Я нигде в стране не видел такого количества боулингов, бильярдных клубов и бань на душу населения.
Сургут – самый большой город Ханты-Мансийского автономного округа, самый большой и самый старый. Я давно слышал о нём. Со мной на курсе училась студентка из Сургута, которая всегда говорила о своём городе в превосходных степенях и стремилась туда вернуться. Всякий житель Сургута, встреченный на югах, будет вам говорить, как прекрасен город, как они в нём здорово, дружно и богато живут…
Помню первый свой приезд в Сургут. Я решил прогуляться тёплым вечером, но летало столько комаров, что прогулка не доставила большой радости. На следующий вечер комары так же лютовали, и я видел дам, которые выбегали из машин в нарядных платьях и спешили в закрытые помещения, атакованные кровопийцами. Я сказал своему знакомому, что сочувствую местным модницам, которые не могут в тёплое время года покрасоваться в открытых нарядах. А тот мой знакомый, пробитый фанат Севера и подлинный патриот города, пропустил мои слова мимо ушей и радостно сказал мне: «Это всё херня! Ты в июле прилетай. Мошка пойдёт!!!» – и, сказав это, радостно сжал кулак и потряс им, как бы показывая ядрёность и качество мошки.
Лично меня в этот раз Сургут встретил странно. Дело в том, что за месяц до моего приезда, когда больше половины билетов на спектакль были раскуплены, из местного драматического театра, где и должен был проходить спектакль, нам поступил отказ в его проведении. Для моей команды и меня это был настоящий шок. Такого с нами за все двенадцать лет работы не случалось. Билеты были в продаже, между нами ещё пятнадцатого февраля были подписаны документы. Подписывала их директор, которая спустя два месяца вдруг решила нам отказать – по той причине, что в начале мая у них должна состояться премьера спектакля «Мой бедный Марат» по Арбузову.
Наш спектакль был намечен на семнадцатое мая. И никакие наши просьбы и аргументы, мол, билетов уже куплено много, мы можем поставить спектакль очень быстро и быстро его убрать, не возымели результата. Ответ был один: у нас премьера и мы не будем разбирать декорации.
Пьеса «Мой бедный Марат», в которой всего три персонажа, обычно, во всей истории её постановок, не требовала больших и громоздких декораций. Наоборот. В лучших постановках это была лёгкая, условная сценография. Но в Сургуте могло быть иначе. Всякое бывает! Мы даже предложили закрыть занавес, чтобы я играл спектакль на авансцене. Только бы не отменять! Люди же покупали билеты больше чем за два месяца! Люди давно ждали! Да и мы, в отличие от государственного театра, все издержки приняли бы на себя… Нет – и всё! Премьера – и никаких тебе заезжих штучек!
В итоге нам пришлось перенести спектакль на другую площадку, которая не смогла вместить всех желающих. Но каково было моё удивление, когда по приезде в Сургут я ознакомился с репертуаром отказавшего нам театра на май месяц. Я выяснил, что в мае театр был задействован всего неделю. А в то время, когда мне пришлось исполнять спектакль на другой площадке, он вообще пустовал, потому что труппа была на выезде с премьерой, а стало быть, и с декорациями. То есть большой театр с репертуаром и труппой может себе позволить за целый месяц сыграть всего семь спектаклей. А задействовано в большинстве исполненных в этом месяце спектаклей всего три актёра. И при этом отказывать в сцене приезжему коллеге.
К тому же мой спектакль – это не абы какая пошленькая антреприза, не водевиль и не театральное шарлатанство. Спектакль «Дредноуты», который не пустили на сцену Сургутского театра, был в своё время номинирован на национальную премию «Золотая маска», это если сургутскому театру нужны какие-то рекомендации и знаки качества. Но помимо всего прочего в решении руководства драмтеатра ещё видно наплевательское отношение к собственной публике, к элементарной профессиональной этике, к некоему театральному сообществу и сибирскому гостеприимству.
Я изучил репертуар сургутского театра за последние годы. Это многое сообщает о культурной жизни города. Директор театра (не буду её называть), она же главный режиссёр, она же мама ведущего артиста, делает в своём театре всё что хочет. А хочет она ставить сама некие литературно-поэтические композиции, которые, разумеется, никакого отношения к настоящей театральной деятельности не имеют. В репертуаре театра идут пьесы, которые даже в мои юные годы, при советской власти, казались архаичными, или же пьесы современных авторов, не известных никому, кроме руководства сургутского драмтеатра. Ставят эти пьесы какие-то московские хлестаковы или совсем экзотические персонажи типа режиссёра из Египта. Сам репертуар театра и количество спектаклей внятно говорят об отношениях города и театра, которые живут отдельной жизнью. Если бы в городе была театральная публика и театральная общественность, никто не позволил бы местному театру жить как богадельне. А если бы театр интересовался своим зрителем, он постарался бы предложить землякам что-то более вразумительное, чем то, что есть у него на афише.
И полуразрушенный, обветшалый театр с убогой афишей, и изобилие фотографий в фойе сургутской гостиницы «Медвежий угол», а на этих фотографиях – весь набор отечественного шансона и все лица, любимые «Комсомольской правдой» и телепрограммой «Ты не поверишь!», говорят многое, если не всё, о содержании культурной жизни города.
Конечно! Гораздо труднее разбираться с местной культурой и произволом тех, кто ею руководит, труднее наполнять ежедневно жизнь города каким-то содержанием, труднее и неприятнее людям платить действительно достойную зарплату, следить за тем, чтобы продукты в магазинах (а я специально прошёлся по многим) были хорошего качества и не вдвое дороже, чем в целом по стране, чтобы медикаменты были не вдвое-втрое дороже, чем где-либо, чтобы медицина была на уровне или даже выше некоего уровня, поскольку жизнь в северных городах труднее и вреднее для здоровья, чем в не имеющих нефти регионах… Проще привозить на городские и корпоративные праздники разных персонажей из телевизора, проще в качестве игрушки и предмета гордости завести хоккейную команду, проще беспрерывно в людях поддерживать уверенность, что они живут намного лучше, чем где-то ещё…
Прибавьте к холоду северных широт, к яркому, но холодному лету, к бесконечно долгой и тёмной зиме… суровый нрав, неулыбчивость лиц, постоянные предупреждения, которые я слышал: «Аккуратнее, аккуратнее, не говори так громко, ты всё-таки в Нижневартовске», «Нет, дружище, ты лучше туда один без нас не ходи, это всё-таки Сургут», «Знаешь что, ты лучше вообще в Нефтеюганск не езди, там жопа, нечего тебе там делать»… А ещё представьте на улицах Сургута и Нижневартовска, но особенно Сургута, большое количество лихих и недобрых кавказских молодых людей. Они летают по городу на наглухо тонированных автомобилях, и многие гордо демонстрируют номера своих регионов: 05 – Дагестан, 95 – Чечня. Они чувствуют себя на этих северных землях ещё более вольготно, чем на своих южных… Их здесь гораздо больше, чем в целом по стране. Видимо потому, что денег здесь больше, чем в целом в стране. И от них исходит холод куда более лютый, чем от вечной мерзлоты.
Большинство разговоров на тюменских северах начинались местными моими знакомыми бравурно, и почти каждый тост представлял собой лозунг. Но после трёхсот-трёхсотпятидесяти принятых на грудь граммов водки начиналось другое. Начинался рассказ, что всё сложно, что детей здесь учить в высшей школе негде и пришлось отправить подальше. И что к своим пятидесяти на этих северах у всех такое количество стандартных болячек, что и пенсия, и накопления, очевидно, пойдут на лечение, и что не видят они здесь ни черта, и что жизнь как-то раз – и пролетела, как северная пурга, да и зубы… «Я, Женя, пока сюда не приехал, знать не знал, как зубы болят! А сейчас у меня своих-то… осталось… А мне лет-то всего…»
