Амос Оз - Черный ящик
178-а. НАСТОЯЩЕЕ, стало быть, – это лишь мутный эпизод, пятно на полотне ВЕЧНОСТИ: его следует стереть (кровью и огнем) с лица действительности и даже из памяти, чтобы уничтожить всякий барьер между сиянием ПРОШЛОГО и сиянием БУДУЩЕГО и открыть возможность для мессианского слияния этих двух сияний. Отделить «святое» от «будничного» и полностью удалить «будничное» (НАСТОЯЩЕЕ и собственное «Я»). Только так замкнется круг. Так восстановится сломанное кольцо.
178-б. Время, предшествующее рождению, и время, наступающее после смерти, это – единое целое. Их смысл: уничтожение собственного «Я». Полное уничтожение ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. Уничтожение ЖИЗНИ. «Вознесение».
179. Воплощение идеала: возвышенное ПРОШЛОЕ и сияющее БУДУЩЕЕ сливаются воедино, раздавив при этом скверну НАСТОЯЩЕГО. Опускается, заполняя всю вселенную, некое грозно- великолепное, вечное ВНЕВРЕМЯ, сущность которого – над ЖИЗНЬЮ, вне ЖИЗНИ, диаметрально противоположна ЖИЗНИ: «Этот мир – всего лишь коридор». Или: Царство мое – не от мира сего.
180. Древний язык иврит выражает это в своей глубинной структуре: в нем вообще нет настоящего времени. Вместо него есть только некая средняя форма, переводимая на английский и русский как причастный оборот, а иногда – как настоящее время (впрочем, в отдельных случаях не исключена и возможность перевода в форме прошедшего времени): «Авраам, СИДЯЩИЙ при входе в шатер» То есть не «когда-то СИДЕЛ Авраам», и не «Авраам имел обыкновение СИДЕТЬ», и не «в момент написания этих слов СИДИТ Авраам», и не в момент чтения этих слов, а, подобно режиссерским ремаркам в пьесе: всякий раз, когда поднимается занавес, – открывается нашему взору Авраам, СИДЯЩИЙ при входе в шатер свой. С начала и до скончания времен. И он сидел, и он сидит, и он будет сидеть вечно при входе в тот шатер.
181. Но парадоксальным образом стремление разрушить НАСТОЯЩЕЕ от имени ПРОШЛОГО и БУДУЩЕГО заключает в себе нечто совершенно противоположное: уничтожение всех ВРЕМЕН. Замерзание. Вечное НАСТОЯЩЕЕ. Когда возобновятся дни, что были в незапамятные времена, и возникнет Царство Небесное, все остановится. Вселенная замрет. Движение исчезнет, и при этом горизонт отдалится. Высвободится бесконечное НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ. История – вместе с поэтами – изгнана из идеального государства Платона. И из идеальных миров Иисуса, Лютера, Маркса, Мао и всех остальных. И волк будет жить с ягненком – не временное перемирие, но отныне и вовеки: тот же волк и тот же ягненок. Ни шороха, ни дуновенья ветерка. Полное упразднение смерти во всем подобно самой смерти. Мистическая ивритская фраза «в конце дней» означает именно это: в конце дней. Буквально.
182. И еще парадокс: уничтожение постыдного НАСТОЯЩЕГО во имя сияющего НАСТОЯЩЕГО, к которому примыкают ПРОШЛОЕ и БУДУЩЕЕ, означает также – «конец противостояния». Эра вечного МИРА и СЧАСТЬЯ. Которая не нуждается ни в борцах, ни в мучениках, прокладывающих новые пути, ни в мессиях, ни в избавителях. Иначе говоря, в царстве свободы нет места для освободителя. Победа революции – это ее погибель: подобно огню загадочного Гераклита. Освобожденный Град Божий не нуждается в освободителе.
183. Выход: умереть на ее пороге.
184. Вот так, с пеной на губах, он воюет со всем миром НАСТОЯЩЕГО во имя ПРОШЛОГО и БУДУЩЕГО, которые он стремится превратить в НАСТОЯЩЕЕ, лишенное ПРОШЛОГО и БУДУЩЕГО. Нечто, противоположное самому себе. Он осужден существовать в постоянном климате ужаса, преследований, подозрений. Чтобы не обхитрило его НАСТОЯЩЕЕ. Чтобы не попался он в западню искушений. Чтобы не удалось лазутчикам НАСТОЯЩЕГО, замаскировавшись, пробраться, просочиться в самое сердце стана ИЗБАВЛЕНИЯ. Его наказание: непрекращающийся ужас перед тенями измены, подступающими со всех сторон. Юркие тени измены – даже в его собственной душе. «Сатана проникает всюду».
* * *
Рахель Мораг
Киббуц Бейт-Авраам
Передвижная почта Нижней Галилеи
4.8.76
Здравствуй, Рахель!
Я должна прислушаться к твоим словам и измениться. Порвать связи с прошлым. Быть отныне только супругой и хозяйкой дома. Гладить, варить, вязать… Радоваться успехам мужа, видеть в этом свое счастье. Начать готовить занавески для новой квартиры, в которую мы переедем зимой. С этого дня и навсегда довольствоваться запахом теплого дома, запахом черного хлеба, сыра и острых маслин. Ночным запахом талька и мочи в комнате, где спит девочка. И запахами кухни, в которой постоянно что-то жарится. Напрасно я рискую «всем, что у меня есть». Нельзя играть с огнем. Никакой рыцарь не примчится на своем коне, чтобы забрать меня отсюда. А если он и появится – я не уйду с ним. А если уйду – вновь принесу всем зло, а себе – одни лишь страдания. Спасибо тебе, что ты каждый раз напоминаешь мне о моем долге. Прости мне обиды, которые я безо всякой причины нанесла тебе. Ты права, потому что ты родилась правой. Отныне я буду паинькой. Облачусь в домашний халат и вымою окна и оконные решетки. Буду знать свое место. Подавать легкое угощение для Мишеля и его гостей. Позабочусь, чтобы им хватило кофе. Я сама пойду с Мишелем выбирать ему приличный костюм вместо его бирюзового пиджака. Заведу книгу домашних расходов. Надену свое коричневое платье и буду сопровождать Мишеля на всякие общественные мероприятия, куда его станут приглашать. Ему не придется краснеть из-за меня. Когда он захочет говорить – я буду молчать. Если же он намекнет мне, что говорить должна я, – речи мои будут столь разумны, что я очарую всех его приятелей. А быть может, я пойду и запишусь в его партию. Начну всерьез думать о покупке ковра. Вскоре нам должны поставить телефон: очередь Мишеля уже продвинули – помог брат его подруги Жанин. Появится у нас стиральная машина. А затем и цветной телевизор. Я поеду с Мишелем в Кфар-Шмарьяху – в гости к его деловым партнерам. Буду записывать для него на листке все сообщения, поступившие по телефону. Позабочусь о том, чтобы его не беспокоили. Постараюсь тактично оградить его от всяких просителей. Ради него стану просматривать все газеты, отмечая карандашом места, которые могут его заинтересовать или оказаться полезными ему. Каждый вечер я буду ждать его возвращения, подавать ему вкусный ужин, готовить теплую ванну. А затем я сяду рядом, чтобы выслушать рассказ о его успехах за день. И, не вдаваясь в подробности, отчитаюсь перед ним – что нового дома, как девочка. Приму на себя все заботы, связанные со счетами за воду и электричество. Каждый вечер буду класть у изголовья его постели белую выглаженную и накрахмаленную рубашку – к следующему дню. И каждую ночь – ублажать его. За исключением тех ночей, когда ему придется – в силу обстоятельств, диктуемых работой, – ночевать вне дома. Тогда, сидя в одиночестве, я буду изучать историю искусств. Либо рисовать акварельными красками. Или примусь покрывать кресла лаком. И так усовершенствуюсь в приготовлении блюд восточной кухни, что, может быть, смогу приблизиться к уровню его матери. Сниму с него всю тяжесть забот об Ифат, чтобы он мог всего себя посвятить избранной деятельности. «Жена его, как лоза виноградная плодоносная, во внутренних покоях дома его». «Выше жемчугов – цена ее». «Слава дочери царской – в доме ее». Пролетят годы – Мишель будет идти от победы к победе. Преуспеет во всех своих начинаниях. Я услышу его имя в передачах по радио. Стану наклеивать его фотографии в альбом. Каждый день буду сметать пыль с подаренных ему сувениров. Вменю себе в обязанность запомнить семейные праздники и дни рождения всех членов его клана. Покупать свадебные подарки. Посылать письма-соболезнования. Представлять Мишеля во время церемоний обрезания. Проверять состояние его белья и следить за чистотой его носков. Так и потечет моя жизнь в русле умеренности и приличия. Ифат вырастет в доме, полном тепла и заботы, в доме, где все исключительно устойчиво. Совсем не так, как рос Боаз. Придет время, и мы выдадим ее замуж за сына заместителя министра или генерального директора. И я останусь одна. Встав утром, я обнаружу, что дом пуст, потому что Мишель уже давно ушел. Я приготовлю себе кофе, приму успокоительные таблетки, дам указания домработнице и отправлюсь в город – пройтись до обеда по магазинам. Вернувшись, проглочу таблетку-другую валиума и постараюсь подремать до вечера. Полистаю художественные альбомы. Смахну пыль с безделушек. И каждый вечер буду стоять у окна в ожидании: быть может, он придет, или, по крайней мере, пришлет своего помощника, чтобы взять из шкафа свежий пиджак и сообщить мне, что он задерживается. Буду готовить бутерброды для его шофера. Тактично уклоняться от назойливых телефонных звонков. Избегать контактов с любопытными и фотокорреспондентами. В свободные часы буду сидеть и вязать свитер для внука. Ухаживать за комнатными цветами и чистить столовое серебро. Возможно, запишусь на курс, посвященный еврейской философской мысли, – так что на исходе субботы смогу удивить его и гостей к месту сказанным стихом из Библии. Пока гости не перешли от необязательных разговоров к своим главным делам. А тогда я на цыпочках выскользну в кухню и буду сидеть там, пока они не уйдут, просматривая в поваренных книгах рецепты различных кошерных блюд. Может случиться, что в конце концов я присоединюсь к какой-нибудь комиссии, занимающейся проблемами детей, попавших в беду, и состоящую из жен общественных деятелей. Я сумею занять себя. Никому не окажусь в тягость. И тайком позабочусь о том, чтобы в пище его было поменьше соли, – как советует врач. Я и сама сяду на строжайшую диету, чтобы мои стареющие, расплывающиеся телеса не вызывали у него чувства неловкости. Займусь гимнастикой. Буду жрать витамины и транквилизаторы. Покрашу свои седеющие волосы. Или стану покрывать голову платком. Ради него сделаю пластическую операцию – подтяну кожу лица. А что мне делать со своей увядающей грудью? Или с моими ногами – отяжелевшими, покрывающимися сетью расширенных, вздувшихся вен? Что мне делать, Рахель? Ведь ты мудра и знаешь все: наверняка у тебя есть совет для твоей младшей сестренки, обещающей вести себя хорошо и не играть с огнем. Береги себя.
