Григорий Ряжский - Муж, жена и сатана
— Лёв, призрак этот есть. Это точно. Не знаю, слышит он нас сейчас или нет, но только он есть все равно. И это Гоголь, Лёв, настоящий Гоголь. Не очень понимаю пока, в каком он облике присутствует и для чего мы с тобой ему понадобились, но уверяю тебя, так или иначе мы вышли с ним на контакт.
— Он — с нами, — поправил ее Гуглицкий, — не мы, а — он. Вот только не понимаю, как он в сеть забрался. Домен какой-то там зарегистрировал, адрес свой имеет. Чушь какая-то. Ну как призрак может командовать в сети, сама подумай. Да, в конце концов, как печатает на клавишах-то Гоголь этот самый — носом, что ли, своим длинным кнопки нажимает? — Снова на лицо его наползла маска человека крайне сомневающегося. — И кто ему Интернет дал, тоже любопытно бы знать, и платит кто, кстати? Он что, по ночам виртуальным дворником подрабатывает, а бабки за него сами провайдеру падают? Безналом?
Это было то, о чем Аделина не подумала вовсе. Действительно, если так, то одно с другим не увязывалось совершенно. Если это субстанция души, призрака, духа или кого-то еще из бытующих воплощений, то по любому оно, вещество это одушевленное, не сумеет пользоваться компьютером, требующим приложения рук или, если угодно, любого другого предмета, руки заменяющего.
— Слушай, а может, это тараканы твои бесятся, с факультатива? Придумали себе развлечение и осуществили, чтобы ты их каким-нибудь Гоголь-моголем меньше доставала? Может такое быть, а? Они же с сетью на «ты» все, не то что мы, убогие.
— Лёва, не неси чепухи, они его так же, как я, боготворят. Да и потом, откуда им знать, что тут у нас делалось все это время в квартире, включая ручку эту, княгиню, птицу, оскорбления ее безобразные, шумера нашего, пострадавшего в бою, и все остальное! Я уж не говорю про Акаки… — тут она запнулась, не желая развивать тему, и закончила фразу неопределенно, — и все прочее.
— А давай его спросим, через ручку, тут он или нет? — неожиданно предложил Лёвка. — Хотя бы знать будем, слышит он сейчас нашу с тобой перебранку или отпуск взял по уходу за самим собой?
Она молча кивнула, соглашаясь. И спросила в никуда:
— Николай Васильевич, я прошу меня простить, мы бы просили вас, в том случае, если вы присутствуете здесь сейчас, дать нам знать об этом один раз. Как всегда, ручкой.
Ответом была тишина. Ручка оставалась пребывать в неподвижном состоянии, несмотря на изысканно вежливый Адкин призыв.
— Ну вот, — разочарованно пожал плечами Гуглицкий, — видишь, нет его. Как не было, так и нет. А кастрюля сама упала, от обычного полтергейста. И все остальное. Но полтергейст, по крайней мере, писем никаких никому не пишет и не разговаривает через ручки. — Он поежился, как от холода. — Чего делать-то будем, Адусь? А может, плюнем да забудем?
— Что делать? — переспросила она. — Я ему сейчас снова напишу, попрошу конкретных объяснений. А если он их нам не предоставит, вот тогда и подумаем насчет того, чтобы плюнуть.
И она крутанула стул обратно к экрану.
«Милостивый государь!
Дела наши нынче обстоят таким образом, что как сама я, так и супруг мой достигли в сомненьях своих той самой драматической точки, после какой, полагаем, всем нам всенепременно следует прийти к общему осмысленью содеявшегося. Оба мы самым внимательнейшим образом изучили ваше к нам посланье и не можем не признать того обстоятельства, что отдельные положенья, нами в нем выявленные, к великому огорченью, не имеют почвы для разумных объяснений. Мы не берем ситуацию в целом, говоря о разумности, как о таковой, в отвлеченных вариациях и смыслах. Нас скорее смущает — и не хотелось бы подобного от вас утаивать — обилие ссылок на применение вами с легкостью, необычной для вашего теперешнего нематерьяльного, как мы понимаем, состоянья тех нынешних приемов, каковые присуще применять лицам, обладающим свойствами исключительно физических тел…»
Лёвка, внимательно отслеживающий глазами возникающий на экране текст, внезапно остановил ее движением руки:
— Постой, Адусь, надо убрать про физические лица, а то он может перепутать с юридическими и не въедет в содержание. Ты и так на слишком уж классический стиль перешла, совсем его запутаешь.
Она отмахнулась:
— Это я в такой манере ответную вежливость выказываю, в его же духе, чтобы оценил и отстал. Или объяснил, наконец, кто он и зачем нас мучает.
И продолжила:
«…Так вот. Мы нижайше просили бы вас, Николай Васильевич, приложить еще сколько-то усилий, с тем, чтобы, независимо от теплого и самого искреннего к вам отношенья, совершенно снять мои и моего супруга последние подозренья касательно как самой вашей личности, так и природы и способов ваших действий, предпринимаемых вами для вхожденья в нематериальные контакты подобного рода.
Заранее благодарим и ждем ответных слов ваших, проясняющих дело.
С не меньшим почтением, от имени семейства Гуглицких
Аделина Гуглицкая (Урусова), княгиня.
P.S. Хотелось бы также добиться от вас объяснений, отчего с эдакой приятной для меня настойчивостью вы, Николай Васильевич, изволите величать меня княгиней. Мне, право, лестно это необыкновенно, однако могу ли я рассчитывать быть посвященной и располагать сведеньями большими, нежели те, каковыми располагаю я сама?»
Это письмо она написала больше для того, чтобы не оказывать противодействия Лёвке, иначе — понимала — скоро оба они дойдут до ручки. Проще согласиться и далее взять паузу, дожидаясь ответной реакции. Та, впрочем, не заставила себя ждать. Ответ пришел уже через час с небольшим. И содержал в себе следующее:
«Многоуважаемые княгиня Аделина Юрьевна и Лев!
Несказанно обрадовался вашему письму. Хотя и не смог прочесть его сразу же по поступлении — был занят компьютер, и, к несчастью, не мною. Наверное, как вы сразу же подумаете, такое мое объясненье выглядит совершенно слабым и неубедительным касаемо даже такой малости, как невозможность употребить компьютер по принадлежности в любое по моему же выбору время. Огорчу лишний раз себя и вас — так оно и есть на деле. Компьютер, к какому я имею доступ, располагается в месте моего постоянного обитания, а именно в городской библиотеке на Никитском бульваре, дом № 7а, в бывшем городском имении Толстых. Неподалеку от него же вы, милейший Лев, и отжали ручку старинной ограды от калитки ее, к какой была она креплена, еще начиная от существенно более ранних, нежели мои, времен. Сей компьютер, однако, помещен в ту часть музея, где ютится научная библиотека. И коли по рассеянности милейших сотрудниц библиотеки сей ценный инструмент остается на ночь неотделенным от питающих его электрических сил, то именно такое совпаденье и предоставляет для меня счастливую оказию быть связанным с вами почтовый перепиской.
Касаемо же справедливых сомнений ваших, Лев и княгинюшка, соглашусь, что они требуют от меня незамедлительных прояснений. Однако помышляю, что подобное действо, исполненное наспех, абы как, лишь усугубит ваше недоверие ко мне и сделает дальнейшие отношенья наши не столь обнадеживающими для меня. И потому я прошу вас… Нет, я вас умоляю, драгоценные мои друзья, об одолженье великом, какое в огромной мере облегчит нашу переписку. Позже я поясню все надлежащие резоны. А теперь скажу лишь, что надлежит купить, присоединив ее к вашему компьютеру, добавочную вещицу. Названье ее — планшетная доска «Ваком» («Wacom» по названию бренда — прошу вашего прощения за сбивчивость и уход в современный и столь ненавистный мне язык) — при ее посредстве общение наше станет полноценным, лишившись тягостных пауз».
— Это еще чего такое? — удивился Лёва. — Какая дощечка? Что за дела?
— У ботаника узнаем, не мешай! — не отрывая глаз от экрана, бросила жена. — Слушай лучше, не отвлекайся на ерунду.
«…Именно это приспособленье выручает меня теперь. Как только ваш компьютер обзаведется таким же устройством, я тотчас объявлюсь и смогу дать вам самые удовлетворительные объяснения по существу высказанных вами сомнений.
Преданный друг ваш, Николай Гоголь.
P.S. Касаемо моего обращенья к вам, княгиня, то (уж не судите строго) явился очевидцем ваших с супругом бесед об истории семьи Урусовых. И за это обстоятельство я теперь всякий раз благодарю путеводную звезду, проявившую ко мне благосклонность, направив в спасительном направленье. С князем Михаилом Александровичем Урусовым, милейшим и благороднейшим человеком, губернатором Нижегородским, помнится, сошелся я дружеским образом, когда Его высокопревосходительство принимал меня в вотчине своей, в Нижегородской губернии, и не один раз: хлебосольством славился, а еще строитель был великий — преобразился город под его началом. Водопровод провел предок ваш, фонтаны установил, многое и другое из замыслов своих осуществил. Супругу его дражайшую, Екатерину Петровну, также не забываю самой наилучшей памятью — лично попечительницей двух детских приютов стала — усердствовала, чтоб ни в чем, что в силах ее, от вашего прапрадеда не отставать. Сам он, запомнилось мне еще, с бароном Дельвигом в ближайших друзьях состоял, стихи почитал многие и знал на память, а вместе с этой страстию своей придавал он огромное к тому же значенье развитию и поддержанью словесности русской в целом. Характер имел прародитель ваш радостный, легкий, шутки обожал всяческие. И не придавал недоброжелателям своим вниманья особенного. Те недовольные, кто с губернаторством его не соглашался, больше Урус-ханом князя именовали, а само правленье его — татарским игом. А только князь шутил больше, не отзывался на недовольство. Дело делал. Оттого и след оставил незабываемый, и память о себе. Рассказывали, помню, при вступленье на должность свою князь Михаил Александрович принял некоего откупщика Евреинова. Так вот откупщик этот и сказал вашему предку, что, мол, Ваше превосходительство, наше положенье вам известно: губернатору целковый с ведра вина и об этом никому ни слова. Он же на такие слова улыбнулся лишь да с полным хладнокровьем ответствовал, что знаете, мол, дайте мне два рубля с ведра и рассказывайте об этом кому угодно.
