Александр Саркисов - Система (сборник)
– Вася, ты такой занятой, у тебя время на баб бывает?
– Раз в неделю, как положено.
Дягилев и к этому вопросу подходил по-деловому. Любовниц он не заводил – не хотел привыкать, да и прошлый опыт подсказывал, что после месяца общения у подруги либо моль съедала шубу и нужно было покупать новую, либо серьезно заболевала мама и требовались дорогие лекарства. Вася предпочитал простую продажную любовь. Слез с нее, красавицы, заплатил и вычеркнул из жизни. Красота.
Он поинтересовался у олигарха:
– Ну а ты как?
– Да ну вас, мужики, у меня жена на двадцать лет моложе. Мне бы с ней справиться. Я даже на фитнес стал ходить.
– Ты, что там, хреном гири поднимаешь? – оживился Ершов.
– Нет, для общего тонуса. Ты-то сам небось не рекордсмен?
Коля расплылся в улыбке и добродушно захрюкал, видимо, давая понять, что у него все в порядке. На самом деле налево он не ходил, во-первых, потому что жил на пенсию, а во-вторых, у него банально не стоял. Жена ласково называла его прибор дохлым чижиком, но никогда – бесполезной вещью, понимая, что, например, его можно использовать в качестве отвеса на строительстве дачи.
Важную для пенсионеров тему прервал вызов домофона. Домработница доложила:
– К вам господин Пентус.
Троица одновременно заржала, корчась и притоптывая.
– Скажите, пускай пропустят, – сквозь смех пролепетал Морковин.
Минут через пять на кухне появился Пентус. Твидовый пиджак «Фергюс» из стопроцентной шотландской шерсти, белоснежная сорочка с шелковым шейным платком, коричневые брюки в клетку и английские туфли «Честер». Он выглядел солидно, как коллекционное ружье высокого разбора. Всем своим видом он старательно показывал, что не местный, и с сильным прибалтийским акцентом поприветствовал друзей:
– Рад встрече, господа! Извините за опоздание, но весь центр перекрыт. Там бегают с огнем в руках фекалоносцы, – оговорился он по Познеру.
– Присаживайся, что пить будешь?
Оглядев бар, Пентус сделал выбор:
– Пожалуй, ирландский односолодовый виски двенадцатилетней выдержки.
А вот этого Ершов уже вытерпеть не мог. Подавшись вперед и злобно сощурившись, он со скрытой угрозой прошипел:
– Ах ты, бархатная жопка – шелковые ушки. Пить будешь водку, как все! Шпрот рижский!
Пентус попробовал объяснить, что к Риге отношения не имеет, однако через пару минут он уже твердо усвоил, что Таллин и Рига – это один хрен, а конкретно ему лучше не выпендриваться.
Дягилев налил ему полный фужер водки, а Ершов, уставившись на него недобрым взглядом, негромко скомандовал:
– Пей, штрафная.
Пентус изображал несчастную Европу, насилуемую грубой Россией. Наверное, он вспоминал демократию, права человека и другие европейские ценности, но, как во всех спорах России и Европы, ему пришлось подчиниться. Пересилив себя, с трудом преодолевая рвотные позывы, Пентус опустошил фужер. Троица с интересом наблюдала за его реакцией. Несколько раз глубоко хватанув воздух, свернув шейный платок набок, он как бы сдулся и, неестественно тараща глаза, уже без всякого акцента затянул:
– Раскинулось море широко…
Тосты летели один за другим. Изрядно приняв на грудь, в соответствии с законом жанра, пенсионеры заговорили о службе. Статус военного пенсионера гарантировал полную безответственность, поэтому рассуждать можно было обо всем и обо всех. Тему флота поднял Ершов:
– Не тот нынче флот, не тот. Железо ржавое, и моряки, моря не видевшие. Не дай Бог война.
Морковин подошел к вопросу с позиций общечеловеческих ценностей и здравого смысла:
– Да кому мы на хрен нужны?
В дискуссию вступил Вася Дягилев:
– Это ты глубоко заблуждаешься.
И Вася начал пересказывать доклад на последнем заседании Академии геополитических проблем. Нагнал жути – вспомнил и масонов, и Ротшильдов, и глобальную слежку, и, конечно же, ЦРУ.
Стараясь удержать голову в вертикальном положении, Пентус промямлил:
– Какая интересная у вас здесь жизнь. – И громко икнул.
– Зато у вас в Европе – по интернету познакомились, в пробирке зачали, в урне похоронили. Чего уж тут интересного?
Олигарх задумчиво произнес:
– Валить надо.
Ершов напирал:
– А чего ждать, если в Минобороны табуреткины рулят?
– Так ведь сняли уже.
– Ну, поменяли табуреткина на оленевода, и чего? Великие дела начались? – портянки отменили, ввели офисный костюм и танковый биатлон. Ты можешь себе представить танковый биатлон при Жукове? Душевые кабины завели, за солдатиков стирают, подметают, осталось только, на страх врагам, сформировать ЛГБТ-дивизию.
– Вот-вот, а Юдашкин им форму новую пошьет, с клапаном на заднице!
Морковин поинтересовался:
– Мужики, может, еще закуси какой?
Стараясь держать вертикаль, Пентус извивался, как змея под дудкой:
– Если можно, мне морепродукты.
– Это ж надо – выговорил, – с уважением констатировал Дягилев.
– Для тебя все, что угодно, хоть русалку! – ответил радушный хозяин.
Пентуса предложение явно заинтересовало, и он спросил:
– А если русалку приготовить, это будет мясное блюдо или рыбное?
Предложили тост за флот.
За флот пили много, с чувством и молча – почти как за покойника.
Далее застолье представляло из себя переходный процесс от «Дома 2» к клубу анонимных алкоголиков. Все давно забыли, по какому поводу собрались.
– Что ни говори, наш флот покруче других будет. Посмотрите, бля, на карту мира. Там половина фамилий – великие русские флотоводцы.
Сука олигарх встрепенулся, потряс головой, навел резкость и, неуверенно тыкая пальцем в модный гаджет, набрал «великие русские флотоводцы». Через пару секунд он начал перечислять:
– Беллинсгаузен, Крузенштерн, Беринг, Миклухо-Маклай…
– А этот Ахалай-Махалай тоже русский? – неуверенно поинтересовался Пентус.
Ершов перешел к активным действиям – дал подзатыльник еврогостю. Тот свалился со стула и затих.
– Тебе, Плинтус хренов, лучше помолчать. Ничего вам русское не мило, все разворовали, распродали. Миндальничает с вами Путилин.
Вася развил тему:
– Все с перестройки началось, с Горячова. Вы в курсе, что он агент ЦРУ?
Ох и зря он помянул Горячова. Коля среагировал, как хорошо натасканная легавая на команду «дай!». Он, изменившись в лице, разразился гневным монологом. Если бы сейчас ему попался Горячов, он бы грохнул его не задумываясь и съел. Не потому что голоден, а чтобы уже наверняка! А утром, сидя на толчке, с чувством глубокого удовлетворения разглядывал бы его, голубчика, какой он есть на самом деле. Далее он перешел на Медведкова, эмоционально перечислив все его достижения, от бадминтона до зимнего времени, и в конце добавил, что отливать в гранит у того пиписька еще не выросла. Путилина не трогал, он его уважал.
Олигарх с трудом оторвал подбородок от груди, обвел гостей мутным взглядом и вполне обдуманно пролепетал:
– Валить надо.
Пентуса перенесли в гостиную, на диван. Он не сопротивлялся, а только причмокивал и пускал во сне слюни.
Покачиваясь на стуле, с трудом выговаривая слова, Дягилев вопросил:
– А мы за тех, кто в море, пили?
Морковин не шелохнулся, а Ершов рассудил мудро:
– Тут ведь как, лучше повторить, чем пропустить.
Налили три полные рюмки. Вася с Колей выпили самостоятельно, а олигарху приподняли голову и аккуратно, не пролив ни капли, влили водку в полуоткрытый рот, затем заботливо пристроили его голову на столе. На выдохе, с ускользающим сознанием, он обреченно прошептал:
– Валить надо.
Дягилев, устав бороться за жизнь, откинулся на стуле и захрапел. Хрустнув огурчиком и оглядевшись, Ершов подвел итог:
– А че, хорошо посидели.
А жизнь-то налаживается
Капитан II ранга в запасе Федор Ильич Ушанкин, ожидая своей очереди к терапевту, начинал нервничать. Рядом сидели отставники со стажем, спокойно ожидавшие своей очереди и беззлобно критиковавшие политику Обамы. Федя накручивал себя сам. Да сколько можно? Я, еще не старый мужик, сижу в этом убогом учреждении, на разваливающимся стуле, среди божьих одуванчиков.
– Ушанкин, проходите, – пригласила медсестра.
Федор вошел в кабинет. За столом сидел такой же, как и он сам, военный пенсионер, только доктор. Обшарпанная мебель, застиранный халат, скучающе-отрешенный взгляд терапевта подействовали сразу – недуги начали отступать. Пристроившаяся сбоку на приставном стульчике в позе отличницы сестричка приготовилась записывать. Было очевидно, что доктор больному не рад. Это читалось в его взгляде, в позе, в морщинах на лбу и нервном вращении карандаша.
Задав дежурные вопросы, доктор выписал дежурный набор таблеток.
На флот Ушанкин попал случайно. В его родную деревню приезжал свататься лейтенант-моряк, и Федору страсть как понравилась форма, а особенно кортик. Он твердо решил, что станет морским офицером. После училища его распределили в Севастополь, где он и осел. Женился на местной девушке, детей родили, и на пенсию вышел здесь же. Из Севастополя выезжал только дважды, в Тверскую губернию на похороны родителей.
