Михаил Елизаров - Мультики
Сомнений быть не могло — это произнес я. Совсем недавно, может пару недель тому, я из интереса записал себя на купленный «Маяк» и удивился, как непохожа запись на мой реальный голос.
Но именно этим чужим магнитофонным голосом и говорил Герман из диафильма. Причем говорил то, чего на самом деле не было. Я никому так не грубил, не задирал милиционеров. Все слова лягушки-Германа были не из моего лексикона, но самым неприятным был тот факт, что когда он произносил их, они обретали жизнь и свою художественную правду.
Возмущенный, я хотел повернуться к Разумовскому, чтобы сказать, что все происходящее сейчас в диафильме — чепуха и вымысел, но вместо гневного возгласа захлебнулся немым воздухом. Мне вдруг вспомнились гаражи и подлый удар Бормана кроссовком поддых, от которого у меня отнялся голос.
"Надо же, какой грубиян, — покачала головой Ольга Викторовна. — Как не стыдно…" — "А мне нечего стыдиться! Привели невинного человека в Детскую комнату милиции. Произвол! Я на вас буду жаловаться. Я примерный школьник, я — отличник! Я чемпион по сбору макулатуры и металлолома! Мой папа — большой начальник! Вам всем от него попадет!" — "И все-таки, как тебя зовут? — с удвоенной теплотой спросила Ольга Викторовна. — Это не праздное любопытство. Я старший инспектор Детской комнаты милиции, и это мое невеселое право — вторгаться в чужую жизнь, если передо мной правонарушитель!" — "Ничего я не нарушал! — противно заныл Герман. — Отпустите немедленно! Никак меня не зовут! Меня мама жде-е-е-т!.." — "Его зовут Герман, — ответил за маленького хама старлей. — Кличка — Рэмбо". — "Потому что фамилия — Рымбаев, — тихо добавил Сухомлинов. — Это по матери". — "А по отцу — Хлопик", — чуть смущенно сказал Усы Подковой и хохотнул, прикрыв рот рукой. — "Ничего смешного, — улыбнулась Ольга Викторовна. — Хорошая фамилия у Германа. — Она попыталась погладить его по голове…"
То, что моя семейная тайна стала достоянием Разумовского, а заодно и всей этой милицейской конторы, потрясло меня до глубины души и окончательно перепугало. Диафильм, несмотря на дурашливую инсценировку моего привода в милицию, знал обо мне больше, чем я мог предположить…
Нарисованный Герман также был ошарашен и разгневан. Жабье его личико исказила сморщенная гримаса ярости:
— А-а-а! Дразниться вздумали?! Вот же вам! — Он подскочил к стене, где висели фотографии, и двинул локтем по одной. Раздался треск, стекло на раме лопнуло, на пол посыпались осколки.
Ольга Викторовна ахнула. Сухомлинов и Усы Подковой кинулись к Герману и схватили его за руки. Мне же только оставалось бессильно диву даваться, что за бесчинства вытворял мой двойник. Старлей уже занес руку, чтобы врезать маленькому хулигану как следует.
— Герман трусливо сжался: "А-а, не бейте!" — "Не смейте, старший лейтенант! — строго приказала Ольга Викторовна. — Перед вами ребенок! Пусть даже очень избалованный!" — Офицер опустил руку: "Этого буяна нужно запереть в изоляторе!" — Ольга Викторовна сняла разбитый портрет Марии Александровны Вол, подошла к столу и положила раму на бумаги. — "Тоже мне — ребенок! — возмущался бывалый оперативник. — Да вы не представляете, Ольга Викторовна, что он с дружками своими вытворял. Я вам расскажу! Водили девушку по улицам, а девушка была под шубой раздетая. Она перед прохожими распахивалась, а преступники тогда говорили: "Мультики видел? Плати!" Прохожих обирали по десять рублей за стриптиз! А ведь практиковали этот бандитизм, мерзавцы, не первый месяц! Можете подсчитать, сколько сеансов было показано, сколько людей пострадало?!" — Ольга Викторовна стояла, прижав ладони к пылающим щекам, словно не могла поверить в услышанное: "Герман, неужели это правда? Какой стыд…" — "Это ложь! — кричал Герман. — Не знаю ни про какие мультики! Он все выдумал!" — "А ветерана войны кто ударил? Который вас пристыдить решил! А?" — грозно наседал старший лейтенант. — "Я никого не бил! — огрызнулся Герман. — Это вы меня ударили! А ваш ветеран, наверное, из ума выжил. Сам где-то ударился!" — Ольга Викторовна с грустью слушала эти пререкания. Потом сказала со вздохом: "Ладно, товарищи, я думаю, вы можете идти, мы с Германом как-нибудь разберемся…"
Милиционеры отдали честь и один за другим вышли из кабинета. Лишь старлей на прощание погрозил Герману пальцем: "Смотри у меня!"
Без мужчин Герман совсем распоясался. Расселся в кресле нога на ногу, с наглым видом осматривался.
— Ольге Викторовне не хотелось начинать разговор с допроса. Сглаживая напряжение последних минут, она ласково спросила: "Ты пить хочешь? У меня компот на кухне…" — "Да, компоту хочу!" — квакнул Герман.
Пока Ольга Викторовна отсутствовала, он схватил со стола пачку «Космоса», вытащил сигарету и стал сосредоточенно дымить. Увидев такую наглость, Ольга Викторовна замерла со стаканом в руке, затем подошла и резко выхватила из пальцев мальчишки сигарету: "Я запрещаю тебе здесь курить!" — "Ах, вот вы как?!" — Герман толкнул ее руку, так что стакан с компотом упал и разбился. На полу растеклась лужа. — "Герман! — сказала строго Ольга Викторовна. — Даже у меня может кончиться терпение. Похоже, ты не уяснил, что попал в очень скверную ситуацию, которая закончится детской колонией!" — "А вы меня не запугивайте!" — с бравадой ответил Герман. — "Единственный шанс для тебя — это сейчас рассказать мне всю правду. Тогда я смогу помочь тебе и твоим попавшим в беду товарищам!" — "Не надо нам помогать!" — "Герман, то, что вы совершали, — это хуже, чем просто воровство!" — "Ничего мы не совершали!" — "Что будет с той девушкой, которую вы позорили?!" — "Все хорошо с ней будет!.."
Дурак Герман, сам того не замечая, выдал себя с головой.
"Герман, если тебе не жаль себя, пожалей своих родителей!" — "Нечего их жалеть! Отстань от меня, старая дура! — выкрикнул очередную дерзость Герман. — Что привязалась?!" — У Ольги Викторовны задрожал от обиды голос: "Мне очень жаль, Герман, я пыталась тебе помочь. Увы — безуспешно. А сейчас — марш в детскую!" — "Ну и пожалуйста", — презрительно потянул Герман, встал и вразвалочку пошел к двери изолятора. — "Посиди пока там и подумай над своим поведением!" — сказала Ольга Викторовна. — "Не буду думать! — отозвался уже из-за закрытой двери Герман. — Как здесь некрасиво! Какая гадкая комната! Зачем тут игрушки? Что я — маленький?!"
Что-то с грохотом упало на пол. Видимо, Герман ударом ноги свалил коня на колесах. За нарисованного было неловко, как за самого себя. С другой стороны, я понимал, что все, что я сейчас увидел, — вымысел Разумовского. Из реального были только люди — милиционеры, сама Ольга Викторовна, но говорили они другие вещи, да и я вел себя не так, как этот Герман. Я подумал, что если похождения Алешки Разума были описаны с такой же художественной достоверностью, то насколько же они далеки от реальности…
А Герман в это время пел — громко и довольно фальшиво: "Где-то-о-о гитара звенит, а птица удачи опять улетит! Где-то-о-о!.."
Я вдруг ощутил, что мои губы повторяют вслед за Германом слова песни. Да что повторяют — мы пели с ним в унисон!
Ольга Викторовна сметала на совок осколки. Разумовский озвучивал беспокойные мысли инспекторши: "Кто он мне, в конце-то концов, — сын, племянник? Мальчишка напрочь испорчен. Пускай отправляют его в колонию. Ну, проживет он всю свою жизнь не Рымбаевым, а Рэмбо, не будет у него в жизни ни большой дружбы, ни любви милой девушки…" — "Где-то-о-о гитара звенит, а птица удачи любовь сохранит!.."
— Да, — продолжал Разумовский, — случай бесспорно редкий. Такие правонарушения не встречались старшему инспектору Данько за долгое время работы. Не с чем сопоставить, сравнить… Хотя что тут сравнивать? В природе вообще ничего не повторяется — каждый раз что-то новое. Нет, невозможно не отозваться на чужую беду! Германа надо спасать! Но как? Просто опускаются руки…
Ольга Викторовна расхаживала по кабинету. Вдруг, точно обессилев, мясисто шлепнула себя ладонями по бедрам: "Неужели Герман обречен? Этот трудный подросток уже стал законченным бессердечным подонком… Нет, не верю! Мы еще поборемся за тебя, Герман!.. Даже в самой черной душе закоренелого преступника есть потаенные залежи доброты… Как это у них называлось? Мультики… Ну конечно же! Выход есть! Надо звонить Разуму! Он сумеет, он спасет!.."
Картинка раздвоилась. Ольга Викторовна снова рассказывала Разумовскому о запущенном подростке Германе.
"Да… Хорошо… — Разумовский почесал подбородок. — Оленька, а что за семья у него, ты знаешь?" — "Семью нельзя назвать «неблагополучной». Отец — инженер, мать — экономист. Мальчик — единственный ребенок в семье". — "Это многое объясняет. Издержки воспитания. Герман рос эгоистом…" — сделал глубокомысленный вывод Разумовский. — "Родители переехали на новое место жительства из маленького города. Воспитанием ребенка не занимались. Улица взяла Германа в оборот. Он сразу попал в дурную компанию. Вначале принимал участие в мелких грабежах, а потом дошел и до этих "мультиков"…" — "А что у Германа с успеваемостью?" — "Учится средне, на троечки. Пятерка только по физкультуре". — "Спортсмен, значит?" — "Занимался боксом, но спорт не пошел ему на пользу. Кулаки он направил против других школьников". — "Сложный случай, Оленька, но не безнадежный, — решительно отвечал Разумовский. — Я выезжаю…"
