Раздолбай - Лим Юлия

Демьян заходит в комнату Нели с подносом. Из супницы вьется пар. Рядом лежит ложка.

– Я добавил немного соли, – Храмов ставит поднос на стол и помогает Неле сесть. Взбивает за ее спиной подушки, подтыкает одеяло так, чтобы она не мерзла; берет тарелку и садится рядом. – Сделай глоток.

– Не хочу.

– У тебя живот песни пел, а ты не хочешь? Кого ты пытаешься обмануть?

– Никого.

– Нель… пожалуйста. У меня уже руки устали. Видишь, все трясется?

Неля фыркает.

– Так это была твоя идея. Я не просила.

Демьян опускает супницу, давая рукам отдых, и поникает.

– Ну прости меня. Я правда не думал, что ты так болезненно отреагируешь. Мы ведь давно не общались, и я решил, что тебе все равно. Ты всегда такая спокойная и холодная.

– Иди своей Самарочке пожалуйся. Пусть она тебя утешит, к груди прижмет.

– Она больше не моя. Она выбрала Даниила.

– Ва-ва-ва-а, – изображает Ухтабова звук неудачи. – Целых четыре года впустую потратил, надо же.

Она упирается щекой в подушку и закрывает глаза. Небольшой клок тускло-рыжих волос падает на кровать. Демьяна пробирает дрожь. Еще недавно ее волосы сияли и переливались медью.

– Отстань от меня, Храмов. Я ничего не хочу от этой жизни, – бормочет она, слабо дыша. – Разве что броситься под поезд…

– Не говори так, – он осторожно берет руку Ухтабовой. Она холодная, но липкая от пота. – Нель, ну хотя бы пару глотков бульона сделай, а? Если не ради мамы с сестрой, то ради меня.

Она поворачивает голову и открывает глаза.

– И почему я должна ради тебя что-то делать?

– Потому что… – с жаром произносит Демьян и обрывается на полуслове, не в силах придумать причину. Если он скажет, что считает ее другом, то соврет и ей, и себе; если скажет, что ради прощения, то распишется в собственном эгоизме. Остается сказать как есть, но вдруг это приведет к необратимым последствиям? – Потому что я не спас Егора, но все еще могу спасти тебя.

Губы Нели трогает слабая улыбка. Не насмешка, не презрительная ухмылка, а частичка той лучезарной девочки из прошлого. Странной девочки, дерущейся с другими детьми и перекусывающей одуванчиками на прогулке в парке. Когда они познакомились в детском саду, Неля собрала в парке божьих коровок и посадила себе на голову. Она уверяла, что она – цветочек, а насекомые обязательно захотят ее понюхать. И волосы Ухтабовой тогда пахли по-особому. Клубникой со сливками?..

– Нельзя спасти того, кто сам этого не хочет, – говорит Ухтабова. – Я не мученица, а ты не святой. Так что иди домой и забудь обо мне.

– Нет.

Неля сворачивается комочком, притягивая к себе одеяло. Демьян так и сидит с супницей в руках. Бульон остывает.

С первой попытки у Демьяна никогда ничего не получается. За свою жизнь он преуспел разве что в двух делах: 1) чуть ли не сразу запоминал молитвы и 2) признался в чувствах Самаре.

Дома в каникулы делать нечего, Егора больше нет, Самара по уши увязла в своей волейбольной фигне… Проходив ночь по комнате и буравя взглядом потолок, Храмов решил не отступать от задуманного. И что бы ни думала родня Нели, он будет приходить к ней день за днем, приносить с собой или готовить еду, пока она не начнет есть. Он достанет ее своим упрямством, и ей проще будет выздороветь, чтобы поколотить его, как в детстве, чем лежать умирающим лебедем на кровати.

Так он и делает: с утра берет продукты, приходит к ней домой и бесцеремонно захватывает кухню. Раиса с Эльвирой только переглядываются, но к нему не лезут. И он мысленно благодарит их за то, что они не пристают к Неле, не пытаются кормить ее через силу, не выносят ей мозг причитаниями о том, как они о ней заботятся и какая она неблагодарная дочь.

– Снова ты, – Неля закатывает глаза, когда он в очередной раз приходит к ней с бульоном в термосе. Ее ноздри расширяются и сужаются. Демьян подавляет улыбку и садится на кровать в позе лотоса.

Он уже не впервые так сидит. К вечеру у него затекают ноги и спина, и он разминает их только тогда, когда доходит до своего дома.

– Почему ты не дашь мне просто спокойно умереть? – Неля потирает виски указательным и большим пальцами.

– Что бы я ни ответил, тебе все равно не понравится. Поэтому не буду отвечать. Пей, – Храмов подается вперед и проводит термосом перед носом Нели. – Неужели совсем не нравится запах?

– У меня нет аппетита. Я хочу спать. Уйди! – она пытается пнуть его в коленку, но лишь слабо дергает стопой и морщится от боли.

– Давай заключим сделку, – предлагает Демьян. – Ты выпьешь немного бульона, а я исполню твое желание.

– А если я тебе скажу прыгнуть из окна?

– Тогда я прыгну.

– Ну да, конечно, с первого этажа любой дурак может прыгнуть…

– Любое желание, кроме тех, где ты просишь причинить кому-то вред или пытаешься меня послать.

Неля вдруг ухмыляется.

– А ты мне за каждые пару глотков будешь должен?

Поколебавшись, Демьян кивает. Ухтабова жестом показывает ему поднести термос ко рту. Храмов помогает ей отпить бульон.

– ПФФ!

Оплеванный, он растерянно моргает. Неля смеется, но так слабо, будто мышь кашляет.

– Какой же ты наивный дурак…

Храмов смаргивает слезу и отворачивается, вытирая лицо. Плечи опускаются. Если бы она жила не на первом этаже, то он бы точно вышел в окно.

– За что ты так со мной? – отрешенно спрашивает он.

– За все. И это я тебя еще пожалела.

– Ладно. Признаю, я урод. Но, пожалуйста, сделай глоток, – Демьян пытается снова. – Если ты так меня ненавидишь, лучшее, что ты можешь сделать, – поправиться, набраться сил и поколотить. Прошу тебя…

Наверное, его голос был достаточно жалким, потому что Ухтабова снисходительно бросает «ладно» и, набрав супа в рот, проглатывает его.

– Будешь моим рабом на веки вечные, – зловеще добавляет она.

За ее спиной на столе от скачка напряжения мигает лампа, подсвечивая куклу вуду.

На крещенских купаниях Демьян окунается, думая о выздоровлении Нели. Вытираясь полотенцем, одеваясь и выпивая горячий чай, он перебирает в голове диетические рецепты и списки продуктов, которые надо купить для Ухтабовой. Все его мысли отведены ей, на самого себя времени не остается.

Так легче забыть, что лучшего друга нет. Легче простить девушку, предавшую доверие и разбившую сердце. И проще не замечать, что у самого в душе зияет огромная рана, со временем только разрастающаяся, как черная дыра…

20. Рома

Рома копается в шкафу, перебирает одежду и отбрасывает вещи одну за другой на кровать. Проходящая мимо мама заглядывает в комнату и отпивает горячий латте.

– Тебе помочь, или ты ищешь вход в Нарнию? – спрашивает она с легкой усмешкой.

– Ма, не сейчас. Я к свиданию готовлюсь.

– Скажи хоть, что надо найти. Ты же целую вечность в шкафу не убирал.

– Да так… ну, помнишь тот красный свитер с белыми снежинками и оленями, или что там было в виде узора?

Мама подходит к шкафу, достает из ящика аккуратно сложенную одежду и протягивает сыну. Он хватает ее и на радостях целует маму в щеку. Она посмеивается, склонив голову.

– Спасибо! – Рома скидывает с себя футболку, надевает другую и поверх нее натягивает свитер. Трясет головой, поправляет слабые завитки волос, слегка оттягивает воротник и возвращает на место.

– Какой же ты у меня уже большой стал…

– Ма, я в четырнадцать уже двухметровым был, – он проходит в коридор и обувается.

– Я не о росте говорю, а о том, как ты себя ведешь. Весь такой сосредоточенный, серьезный, на свидание вот идешь. Передай от меня привет Яне.