Черешни растут только парами - Виткевич Магдалена

И так шли дни. Все спокойнее. Все размереннее. У нас с Луной были свои ритуалы, любимые места. Я подружился с людьми, живущими на Попёлах.

Здесь совсем другой мир. Я часто просиживал у пана Анджея, который своих кур любил так же, как и я теперь уже свою Луну. Конечно, мир тесен, и люди узнали, что я врач. Иногда кто-то приходил ко мне за советом или останавливал меня у магазина, чтобы пожаловаться на самочувствие. Никто не подавал виду, что слышал мою историю, но я понимал, что они ее знают, здесь вообще все всё знают. Я принял несколько родов, когда женщины слишком долго откладывали посещение больницы, лично отвез несколько человек в отделение неотложной помощи. Мир без Магды был, конечно, уже не тем, но и он стал постепенно устаканиваться. Я не ожидал, что такое когда-нибудь настанет. Никто не заполнил пустоту, которую она оставила после себя. Но я научился жить, не заглядывая слишком часто в те уголки своей души, которые так хорошо помнили ее. Это похоже на огромный дом, в одной из комнат которого хранились воспоминания и памятные вещи. Ты не заглядываешь туда часто, иногда проходишь мимо, не открывая дверь. Иногда, однако, ты ломаешь дверь, которую предварительно закрыл на несколько замков, и сидишь в этой комнате, пока кто-нибудь не вытащит тебя оттуда. Я теперь чаще проходил мимо этой двери, не открывая ее. А когда заглядывал туда, все чаще улыбался воспоминаниям.

Я ловил себя на том, что есть в жизни вещи, которые доставляют мне удовольствие. Мне нравилось водить машину ночью, мне нравилось гулять с Луной. Я учился у нее необузданной радости. Именно из-за нее я смеялся чаще всего.

И вот тогда в мой упорядоченный мир вошла Зося. Вернее, я сам ее туда затащил. Я заметил ее беспомощность, когда она стояла и смотрела на спущенное колесо своего автомобиля. У меня было ощущение, что она вот-вот заплачет. Она обезоружила меня этим своим взглядом, выражавшим самое черное отчаяние. Может быть, я к ней и не подошел бы, но у нее открылся багажник, из которого высыпались яблоки. Я машинально поднял с земли несколько штук и передал ей… Господи, сколько раз уж говорено, талдычено, заучено, что даже одно яблоко может стать поводом для изгнания из рая, для начала Троянской войны и тысячи других напастей, а я кинулся собирать целый мешок… А потом все пошло-поехало, да так быстро, что я уже совсем естественно поменял ей колесо, даже два, отвез их на вулканизацию, а вечером мы снова встретились. Что-то тянуло меня к ней. Создавалось ощущение, что мы знаем друг друга много лет. Мне было хорошо с ней рядом. Магда всегда говорила, что есть люди, у которых хорошая энергетика. Я не соглашался с ней.

– Магдусь, нет такой вещи, как хорошая энергетика. Есть солнечная, механическая, электрическая энергия…

– Тра-ла-ла-ла! – отвечала она тогда. – А почему тогда ты влюбился в меня?

– Потому что ты идеальная.

– Ну, это само собой, – хмурила она свой веснушчатый нос. – Но ты просто чувствовал хорошую энергетику. Почему ты подружился с Яцеком и не влюбился ни в одну из его девочек?

– Потому что Яцек хороший парень. А те? – Я делал кислую мину. – Те были плохие женщины, – говорил я, подражая Богуславу Линде.

Только сейчас я понял, что имела в виду Магда. Зосю я совсем не знал, но захотел за ней ухаживать и помочь ей устроиться здесь. Тем более что, как владелица одной из самых красивых вилл в Руде Пабьяницкой, она была «своей». Несмотря на то что ходили слухи, что хозяйка она никакая, потому что совсем не заботится о своей вилле.

Она старалась сохранить хорошую мину при плохой игре, но я не мог оставить ее одну той ночью. Я чувствовал, что могу быть нужен. Так оно и оказалось.

После этого было приятно видеть, как кто-то хлопочет в твоем доме. Было приятно войти в ванную, которая пахла чем-то отличным от мужского дезодоранта. Я долго стоял и вдыхал этот запах женщины. Я не думал, что так по нему скучал.

У меня даже не было угрызений совести по поводу памяти о Магде… Как-то раз мы говорили с ней о смерти. Нам это казалось очень далеким и абсурдным.

– Если я умру раньше тебя, обещай мне, что ты быстро влюбишься, – сказала она.

– Вряд ли быстро, – удивился я.

– Нет, именно что быстро, – покачала она головой. – Я знаю, как тебе плохо, когда ты один. Как ты страдаешь, когда я на дежурстве. А потом, когда я прихожу домой, моя подушка пахнет тобой, потому что ты, как я подозреваю, спишь на ней.

– Надо же, я думал, ты этого не обнаружишь.

– А я вот обнаружила, – рассмеялась она. – А когда ты ночью на дежурстве, я сплю в твоей футболке…

– Один – один, – сказал я.

– Ну так что? Ты обещаешь мне?

– Магдусь, зачем мы вообще говорим об этом?

– Потому что я хочу, чтобы ты, независимо ни от чего, умел наслаждаться жизнью. И чтобы у тебя был кто-то, кто повернет тебя ночью на другой бок, когда ты захрапишь, или разбудит от дурного сна.

Я не ожидал, что вскоре после этого вся моя жизнь станет дурным сном без возможности пробудиться от него.

Вот почему я почувствовал себя очень хорошо, когда Зося появилась в моем доме.

Яцек сделал уже несколько попыток устроить мою личную жизнь. Он заботился о том, чтобы ни одна вечеринка не обошлась без меня, и всегда сажал меня рядом с какой-нибудь очень красивой девушкой. Это было мило, приятно. Иногда я даже провожал их домой, но никогда не заходил выпить чаю или чего покрепче. Я возвращался к Луне. Она всегда ждала меня и радовалась моему приходу так, будто я принес ей лучший в мире подарок, а я всего лишь «приносил» себя. Эта собака тоже стала для меня подарком судьбы.

Затем мой мир снова рассыпался. Когда я отвез Зосю в больницу, у меня было дежавю. Я позвонил Яцеку и вспомнил тот день, когда я кричал в телефон, чтобы они ждали меня в больнице с адреналином.

Я знал, что угрозы ее жизни нет, но я хотел спасти того маленького человечка, который был важен для нее. Я не думал тогда, что раз она беременна, то где-то там есть кто-то, кого она, может быть, любит. Но даже если он и был, то, черт возьми, он должен быть рядом с ней, а не оставлять ее одну где-то далеко.

– Смотри, как это несправедливо, – сказала Зося со слезами на глазах. – Кто-то еще не успел пожить в этом мире, а его уже прибирают. Рано, слишком рано.

– Многие ушли слишком рано. – У меня перед глазами была Магда. – Причем чаще всего это самые для нас дорогие. Мы никогда не привыкнем к этому. И думаю, никогда не научимся жить с этим.

– Шимон. Эта медсестра назвала тебя «господин доктор». Ты что, врач? – спросила она.

– Был когда-то.

Должен ли я рассказать ей всю историю? А что, я уже многим незнакомцам рассказал. Если даже пассажиры моего такси знали, то почему она не должна была знать?

Половину ночи я просидел у ее кровати, рассказывая о своей жизни. Она говорила о своей. О пани Стефании, которая была важна для нее, о родителях, с которыми она сблизилась только тогда, когда повзрослела, и о мужчине, который даже не знал о том, что она беременна.

– В больничном написано, что это беременность, не так ли? – спросил я.

– Мои родители врачи, и Марек был уверен, что я так хитро устроила себе больничный. За беременность платят больше.

– И не спросил? – удивился я.

– Нет.

– А ты скажешь ему?

– Сейчас? Зачем? Мне нужно заново обустроить свою жизнь. Я подам заявление, организую свое дело. Я уже полноправный архитектор, постараюсь найти клиентов здесь. У меня чуть меньше времени на это, чем я предполагала, – опечалилась она. – Я думала, что только после декретного отпуска будет возможность заняться профессиональной деятельностью. Судьба внесла в мои планы свои коррективы.

– Она часто это делает. Поэтому, если хочешь рассмешить Бога, расскажи Ему о своих планах. Загад не бывает богат.

Тогда я даже не знал, насколько я был прав. Вскоре судьба сломала мои планы. Впрочем, даже не планы… Может, мечты? Мечты, чтобы наконец-то засыпать с мыслью, что в мире есть кто-то, кому ты нужен? Мечты снова полюбить? Пусть уже не такой юной, первой любовью, пусть слегка другой, более зрелой.