Луна над горой - Накадзима Ацуси

– Раз дошло до такого, обойду всех мудрецов, лекарей и астрологов в реке. Пускай будет трудно, пускай надо мной смеются – я все вытерплю! Буду у каждого просить совета – пока не услышу то, что мне поможет.

С этими словами он надел простую монашескую одежду и отправился в путь.

Зададимся вопросом: чем обитатели реки отличались от людей? Все эти существа развили какие-то из своих качеств непропорционально, до крайности – даже до безобразия, что и сделало их чудовищами и оборотнями. Кто-то был чрезвычайно прожорлив – и потому отрастил себе огромные пасть и брюхо; иные славились необыкновенным распутством – и имели соответствующие органы гигантских размеров; третьи, напротив, отрицали радости плоти, и потому их тела усохли, став миниатюрными по сравнению с гигантскими головами. Все они притом были поглощены собой, считая свой взгляд на мир единственно правильным, – и даже не догадывались, что, беседуя с другими, можно прийти к более достоверным выводам. Принять чужую точку зрения для них было невозможно – настолько были раздуты и преувеличены у каждого характерные черты. Как следствие, на дне реки Сыпучих песков, не соприкасаясь друг с другом, словно колеблемые потоком водоросли, существовали сотни философских и метафизических учений и их сторонников – то находивших радость в тихом отчаянии, то исполненных бесконечной бодрости, то вздыхавших о стремлении к недостижимому.

Первым, кого посетил Уцзин, был даос по имени Хэй Луань [59], самый известный в то время волшебник. Жилище свое он построил в неглубоком месте реки, нагромоздив там валуны. Над входом красовалась табличка «Пещера луны и трех звезд». Хозяин обладал телом человека и рыбьей головой; про него говорили, будто он умеет исчезать и появляться по собственной воле, вызывать зимой грозу, а летом снег, заставлять птиц ходить по земле, а зверей – летать.

Уцзин служил у Хэй Луаня три месяца. К волшебству он был равнодушен, но верил: если уж мастер овладел этим умением, то, верно, он и правда мудрец, постигший тайны Вселенной, – а значит, и с его, Уцзина, недугом справится. Увы, итогом стало лишь разочарование. И сам Хэй Луань, восседавший на спине гигантской черепахи в глубине пещеры, и несколько десятков учеников, всегда толпившихся вокруг него, только и говорили, что о невероятном и поражающем воображение искусстве магии – а также о том, как использовать его в практических целях, чтобы, например, отводить глаза врагам или отыскивать сокровища. Никого не интересовали бесплодные рассуждения Уцзина. В конце концов его, осыпав насмешками, выгнали из Пещеры луны и трех звезд.

Дальше Уцзин направился к престарелому демону-креветке по имени Ша Хон – Песчаная Радуга. Согнутый, как лук, отшельник жил, наполовину зарывшись в песок на дне реки. Уцзин прослужил три месяца и у него, выполняя все поручения и одновременно познавая тайны философии. Пока он разминал скрюченному отшельнику спину, тот с видом самым глубокомысленным вещал:

– Весь мир – пустота. Что в нем хорошего? Только одно: рано или поздно ему придет конец. Тут и думать не надо. Достаточно глянуть по сторонам: непостоянство, тревога, тоска, страх, разочарование, борьба, усталость… Мы – потерянные, слепые, неразумные, запутавшиеся, – бредем, сами не зная куда. Наша жизнь – единственный миг в настоящем, который исчезает на глазах, обращаясь в прошлое. И следующий, и тот, что за ним, – словно песок под ногами путника, карабкающегося по дюнам. Где же отдохновение? У нас нет выбора, кроме как брести дальше, ведь если мы остановимся, то упадем. Такова наша жизнь. Счастье? Ложь, не имеющая отношения к действительности, – напрасная надежда, которую мы выдумали сами…

Увидев обеспокоенный взгляд Уцзина, отшельник добавил, словно желая его утешить:

– Да вы, юноша, не тревожьтесь. Те, кого сметет волна, утонут, но тот, кто оседлает ее, останется невредим. Можно преодолеть взлеты и падения и достичь нерушимости и неизменности. Древние мудрецы умели подняться над добром и злом, отрекшись от себя и всего сущего, и выйти из круга смертей и рождений. Однако если вы думаете, что за его пределами вас ждет наслаждение, то глубоко ошибаетесь. Да, там нет страданий, но – в отличие от обычной жизни – нет и радостей. Ни вкуса, ни цвета – все пресно, как воск или песок.

Тут Уцзин скромно возразил: он желал бы узнать не о том, как достигнуть счастья или состояния неизменности, а о смысле существования – себя и мира. Отшельник уставился на него слезящимися глазами:

– Себя? Мира? Неужто вы верите в какой-то объективный мир за пределами сознания? То, что так называют, – иллюзия, отражение нашего «я» во времени и пространстве. Исчезнет «я», исчезнет и мир. Воображать, будто он останется после нашей смерти – весьма распространенная, но грубая ошибка! Напротив, если исчезнет мир, сохранится «я», не поддающееся ни познанию, ни определению.

Ровно через три месяца после того, как Уцзин поступил к нему на службу, отшельник, уже несколько дней страдавший от поноса и сильнейших болей в животе, поутру преставился – радуясь, что своей смертью разрушит объективный мир, где на его долю выпал столь мучительный и неприглядный недуг…

Уцзин тщательно исполнил погребальные ритуалы и со слезами на глазах вновь двинулся в путь.

Про следующего мудреца говорили: он все время спит в позе для медитации и просыпается только раз в пятьдесят дней. Сны он считал реальностью, а краткие периоды бодрствования – сном. Как и следовало ожидать, Уцзин, проделав долгий путь, застал мудреца спящим. В жилище на дне самой глубокой расселины в реке Сыпучих песков почти не проникал свет, так что хозяина поначалу было трудно разглядеть. Постепенно глаза Уцзина привыкли к сумраку, и во тьме проступила фигура монаха, сидящего в позе лотоса. Снаружи не доносилось ни звука. Даже рыбы редко сюда заплывали. Уцзину ничего не оставалось, кроме как усесться перед мастером медитации и тоже попытаться уснуть. От непроницаемой тишины вскоре зазвенело в ушах.

Так прошло четыре дня. Наконец мудрец открыл глаза. Уцзин поспешил вскочить и поклониться, но тот лишь моргал, словно не видя никого перед собой. Помолчав немного, Уцзин робко заговорил:

– Учитель, простите мое вторжение, но я хотел бы спросить… Что такое «я»?

– Ах ты, бессмысленный болван! – заорал мудрец и с размаху огрел его по голове палкой.

Уцзин вздрогнул, но, усевшись и подождав еще, с опаской повторил вопрос. На этот раз удара не последовало. Мудрец, совершенно неподвижный, ответил, будто во сне, шевеля одними лишь полными губами:

– Тот, кто страдает от голода, если долго не ест. Тот, кто мерзнет от холода зимой. Это и есть ты. – Он захлопнул рот и некоторое время смотрел на Уцзина, потом вновь смежил веки.

Дни шли и шли. Уцзин терпеливо ждал. Наконец хозяин очнулся и, увидев его напротив, поинтересовался:

– Ты еще здесь?

Уцзин смиренно ответствовал, что ждет уже пятьдесят дней.

– Пятьдесят? – Мудрец, устремив на него отсутствующий взгляд сонных глаз, опять замолчал на несколько часов. В конце концов полные губы шевельнулись:

– Тот, кто не знает, что единственная мера времени – его собственные ощущения, просто дурак. Говорят, люди придумали прибор, чтобы измерять время, – наверняка он станет причиной великих заблуждений. В действительности жизнь одинаково длинна – хоть для дерева, хоть для цветка-однодневки. Время – лишь уловка нашего сознания.

Мудрец закрыл глаза. Зная, что откроются они только через пятьдесят дней, Уцзин почтительно поклонился и побрел дальше.

– Бойтесь! Трепещите! Веруйте в Бога! – выкрикивал юноша, стоя на самом оживленном перекрестке в реке Сыпучих песков. – Помните: наша жизнь затеряна в бескрайнем море прошлого и будущего. Мы живем на крохотном островке, вокруг которого бесконечность, непонятная нам и ничего не знающая о нас. Кто не трепещет, сознавая собственную малость? Все мы – смертники, закованные в цепи. Каждую секунду кого-то казнят на наших глазах, пока мы безнадежно ожидаем своей очереди. Приближается и ваш час. Как вы проведете отпущенное время? В пьянстве и самообмане? Несчастные трусы! Неужто так и будете жить, раздуваясь от тщеславия и веря в непогрешимость своего жалкого разума? О, высокомерные невежды! Вы с вашим хваленым умом не решаете даже, когда вам чихнуть!