Джон Кракауэр - В диких условиях
По словам Уолласа Стегнера, Рюсс был «желторотым романтиком, эстетом-недорослем, ходячим атавизмом, тяготеющим к скитаниям в безлюдных краях». В восемнадцать лет ему приснился сон, в котором он продирался через джунгли, карабкался по узким карнизам скал, искал романтических приключений в самых дальних уголках нашего мира. Ни один мужчина, пока в нем еще жив мальчишка, не забывает таких снов. Но Эверетт Рюсс отличался от всех прочих тем, что смог уйти из дома и воплотить эти сны в реальность, не просто поехать на пару недель в отпуск в какой-нибудь окультуренный и обустроенный всеми благами цивилизации чудесный уголок, а месяцами, даже годами, жить в окружении этого чуда…
Он целенаправленно изводил свое тело физическими нагрузками, испытывал себя на прочность, искал пределы выносливости. Он целенаправленно выбирал тропы и маршруты, ходить по которым не советовали индейцы и старожилы. Он пытался покорить такие крутые скалы, что не единожды терял силы на полпути к вершине… С места своих стоянок у водохранилищ, в каньонах или на высоких лесистых склонах горы Навахо он писал друзьям и родственникам длинные, витиеватые письма, состоящие в основном из проклятий в адрес цивилизации и прочей варварской чуши, которую так любят швырять в лицо окружающему миру незрелые подростки.
Посланий такого рода Рюсс настрочил немало. Их конверты помечены почтовыми штемпелями далеких городков и поселков, где ему довелось побывать: Кайенты, Чинли, Лукачукайи, Каньона Сиона, Большого каньона, Меса-Верде, Эскаланте, Рейнбоу-Бриджа, Каньона-де-Челли. Больше всего в письмах Рюсса (собранных У. Л. Рашо в подробнейшей биографии «Эверетт Рюсс. Скиталец в поисках красоты») поражают его страстное желание слиться воедино с миром природы и пылкая, почти испепеляющая любовь к местам своих странствий. «Со времени моего последнего тебе письма я пережил здесь, в глуши, удивительные приключения и получил потрясающие, ошеломительные впечатления, – взахлеб хвастается он своему другу Корнелу Тенгелу, – но, с другой стороны, я всегда чем-нибудь потрясен и ошеломлен. Мне это необходимо, чтобы жить».
Читая корреспонденцию Эверетта Рюсса, приходишь к выводу о его необычайном сходстве с Крисом Маккэндлессом. Вот, к примеру, выдержки из трех писем Рюсса:
Я все чаще и чаще думаю, что до конца жизни буду одиноко бродить по диким местам. Боже, как же меня манит любая тропа. Ты даже представить себе не можешь непреодолимую силу этого притяжения. Ведь, в конечном счете, что может быть лучше тропы, идти по которой можно в одиночестве… Я никогда не перестану скитаться. А когда придет время умирать, я найду для этого самый дикий, далекий и безлюдный уголок мира.
Красоты этой страны становятся частью моего существа. Я чувствую себя более оторванным от жизни и каким-то более добрым… У меня здесь есть несколько хороших друзей, но нет никого, кто действительно понимал бы, почему и зачем я тут оказался. С другой стороны, я вообще не знаю ни одного человека, способного понять меня полностью. Я слишком долго жил в одиночестве.
Жизнь, которой живет большинство людей, меня никогда не устраивала. Я всегда хотел жизни яркой и насыщенной эмоциями.
В этом году я в своих скитаниях стал больше рисковать и поэтому пережил в сто раз больше удивительных приключений, чем раньше. Какую же великолепную страну я увидел – гигантские просторы диких земель, безлюдные плато, синие горы, вздымающиеся над суриковыми песками пустынь, каньоны в сотни футов глубиной и всего в пять футов шириной, ливни, наполняющие водами безымянные ущелья, сотни покинутых тысячи лет назад домов горных жителей.
Спустя полвека Маккэндлесс практически повторяет слова Рюсса, заявляя в отправленной Уэйну Уэстербергу открытке: «Что же до меня, то я решил еще какое-то время продолжать жить такой жизнью. Слишком уж хороши ее свобода и чудесная простота, чтобы от них отказываться». Точно такие же отголоски мыслей Рюсса звучат и в последнем письме Маккэндлесса Роналду Францу.
Романтичностью натуры Рюсс не уступал Маккэндлессу, если даже не превосходил его. Мало того, оба они отличались наплевательским отношением к вопросам личной безопасности. Археолог Клэйборн Локетт, проводивший в 1934 году раскопки в горной деревне индейцев анасази и на некоторое время взявший Рюсса на работу в качестве повара, рассказал Рашо, что его «ужасало полное безрассудство, с которым Эверетт карабкался по самым опасным скалам».
И правда, Рюсс сам хвастался в одном из своих писем: «Сотни раз, отправляясь на поиски воды или развалин горных деревень, я рисковал жизнью, взбираясь по почти отвесным стенам из рассыпающегося в пыль песчаника. Дважды меня поднимали на рога дикие быки, и я чудом избегал гибели. Но до сих пор мне удавалось выходить из всех этих передряг невредимым и двигаться вперед к новым приключениям». А в своем последнем письме брату Рюсс беспечно признается:
Несколько раз я был на волоске от смерти, когда меня жалили ядовитые змеи. Когда подо мной рушились скалы. В последний раз такое случилось, когда Шоколатеро [его осел] потревожил гнездо диких пчел. Еще пара укусов, и со мной было бы покончено. Снова открыть глаза и начать двигать руками я смог только через три или четыре дня после этого.
Рюсс был похож на Маккэндлесса и тем, что его совершенно не страшили физические страдания. Наоборот, временами казалось, что он принимает их с радостью. «Вот уже шесть дней меня изводит дерматит от контакта с ядовитым кустарником… это происходит со мной каждые полгода, и мучениям моим пока не видно конца», – рассказывает он своему другу Биллу Джейкобсу, а потом продолжает:
Целых два дня было непонятно, на каком я свете. Я корчился и извивался под палящим солнцем, лицо, руки и спина покрылись коркой из засохшего ядовитого гноя, по мне ползали армады муравьев и мух. Я ничего не ел, я мог только страдать и пытаться философски относиться к своим страданиям…
Со мной такое происходит каждый раз, но сдаваться и уходить из лесов я не собираюсь.
А еще он, аналогично Маккэндлессу, отправляясь в свое последнее путешествие, взял себе новое имя, а точнее, даже несколько новых псевдонимов. В письме от 1 марта 1931 года он известил своих родных, что отныне его следует называть Ланом Рамо, и попросил «уважать мой выбор псевдонима для странствий по дикой глухомани… Как это будет по-французски? Nomme de broushe, или как?» Тем не менее, спустя пару месяцев в другом письме он говорит, что «снова поменял имя. Теперь я буду зваться Эверт Рулан. Знавшие меня ранее люди говорили, что предыдущее имя было идиотским франкофильским позерством». Позднее, в августе того же года, он без всяких объяснений снова стал Эвереттом Рюссом и продолжал оставаться им еще три года, вплоть до путешествия в ущелье Дейвис. Там он по каким-то непостижимым причинам дважды нацарапал на песчаниковых стенах имя «Немо» («никто» на латыни), а потом бесследно исчез. Ему было всего двадцать.
