Джон Стейнбек - Райские пастбища
– Конечно. Он как раз кончает обедать. А вы уже обедали?
– Да, конечно. То есть нет.
Миссис Уайтсайд хмыкнула и, пропуская ее в дверь, сказала:
– Приятно услышать столь определенный ответ.
Она провела Молли в большую столовую, где вдоль стен стояли серванты из красного дерева. Квадратный стол был заставлен тарелками.
– О, Джон, должно быть, уже пообедал и ушел. Садитесь, милая барышня. Сейчас я принесу жаркое.
– Нет, что вы! Благодарю вас, право же не надо. Я только поговорю с мистером Уайтсайдом и сразу уйду.
– Садитесь, садитесь. Надо же вам сперва подкрепиться.
– А он что — очень крут?.. Я имею в виду… с новыми учителями?
– Ну, это уж смотря по обстоятельствам, — ответила миссис Уайтсайд. — Если он не отобедал, он прямо зверь и страшно на них кричит. А если он только что из-за стола — свиреп, но в меру.
Молли радостно рассмеялась.
– У вас, конечно, есть дети, — сказала она. — Вы воспитали много-много детей и любите их.
Миссис Уайтсайд нахмурилась.
– Нет, это меня воспитал ребенок. Всего один ребенок. Да еще как воспитал! Где уж мне было с ним справиться. А сейчас он занялся воспитанием коров, вот бедняги. Нет, плохо у меня получилось…
Когда Молли поела, миссис Уайтсайд распахнула боковую дверь и сказала:
– Джон, к тебе пришли.
Она подтолкнула Молли через порог, и та очутилась в комнате, похожей на библиотеку, — там стояли большие шкафы, набитые старинными, толстыми, уютными книгами в переплетах с золотым тиснением. Но комната была также и гостиной — там был кирпичный камин с полочкой из красной черепицы, и на ней стояли разные диковинные вазы. Над камином висела на гвозде большая пенковая трубка,[4] словно ружье на ремне. Возле камина стояло несколько старинных, обитых кожей и украшенных кистями кресел-качалок с пружинными сиденьями. Кресла были не простые — они звенели и пели, когда кто-нибудь в них качался. И наконец, комната эта была и кабинетом — там стояла старомодная конторка с крышкой на роликах, а за ней сидел Джон Уайтсайд. Когда он поднял голову, Молли подумала, что никогда в жизни не видела таких добрых и в то же время строгих глаз и таких белых волос. Белые-белые, будто даже голубоватые, шелковистые волосы — целая копна.
– Меня зовут Молли Морган, — чинно представилась Молли.
– Да, да, мисс Морган, я ждал вас. Может быть, вы присядете?
Она села в одну из качалок, и пружины застонали, словно в сладкой муке.
– Люблю эти кресла, — сказала она. — Когда я была маленькой, у нас было одно такое. — Тут она подумала, что ведет себя глупо. — Я пришла поговорить с вами относительно места учительницы. В письме сказано, чтобы я к вам зашла.
– Вы напрасно так волнуетесь, мисс Морган. Я уже много лет беседую с каждым новым учителем и до сих пор, — он улыбнулся, — понятия не имею, как это делается.
– О… я очень рада, мистер Уайтсайд. Я никогда еще не устраивалась на работу. Я, правда, струсила.
– Так вот, мисс Молли Морган, насколько я понимаю, цель нашей беседы состоит в том, что я должен хоть немного познакомиться с событиями вашей прошлой жизни и составить себе о вас какое-то представление. Предполагается, что к концу разговора я уже буду кое-что знать о вас. Ну, а теперь, когда вам известны мои намерения, думаю, вы будете молодцом и постараетесь произвести на меня хорошее впечатление. Мне кажется, если вы просто немного расскажете о себе, то это и будет как раз то, что нужно. Всего несколько слов, что вы за девушка и откуда к нам приехали.
Молли торопливо кивнула.
– Хорошо, я постараюсь, мистер Уайтсайд.
И она стала вспоминать.
Старый, грязный, некрашеный дом; со двора широкое крыльцо, к перилам приставлены круглые лохани. Взобравшись на высокую иву, два ее брата, Джо и Том, кричат друг другу: «Теперь я орел!» — «А я попугай!» — «А я петух!» — «Гляди!» Приоткрывается дверь, и с усталым видом выглядывает мать. Сколько бы она ни причесывалась, волосы у нее никогда не лежат гладко. Выбившиеся из прически густые пряди свисают по щекам. У нее всегда покрасневшие глаза, а руки в глубоких трещинах.
– Том! Джо! — кричит она. — Вы там расшибетесь. Ну зачем вы меня так пугаете? Неужели вы совсем не любите свою маму?
Голоса на дереве смолкают. Шумливая отвага «орла» и «петуха» задавлена угрызениями совести. Молли сидит в пыльном дворике и обматывает тряпкой палку. Она старается представить себе, что это высокая леди в платье.
– Молли, иди посиди со мной. Я так устала сегодня.
Молли втыкает палку в землю.
– Ну и выпорю же я вас, мисс, когда вернусь, — свирепо шипит она. Потом покорно уходит в дом.
Мать сидит на кухне в кресле с прямой спинкой.
– Подойди же ко мне, Молли, посиди со мной немножко. Люби меня, Молли. Люби хоть капельку. Ты ведь моя славная дочурка, верно?
Молли ерзает на стуле.
– Разве ты не любишь свою мамочку, Молли?
Девочка чувствует себя очень несчастной. Она знает, что сейчас мама начнет плакать и надо будет гладить по растрепанным волосам. И Молли и братья знают, что они должны любить свою маму. Ведь она сделала для них все, буквально все. Им стыдно, что они так не любят сидеть с ней, но они ничего не могут с собой поделать. Когда она зовет их, а они знают, что она их не видит, они делают вид, что не слышат, и, тихо перешептываясь, стараются удрать подальше…
– Ну что ж, пожалуй, надо начать с того, что мы были очень бедны, — сказала Молли Джону Уайтсайду. — Мне кажется, мы жили просто как нищие. У меня было два брата, чуть старше меня. Мой отец был коммивояжером, но маме все равно приходилось работать. Она страшно много работала, для того чтобы нас содержать.
Примерно раз в полгода происходило великое событие. Утром мама тихо выходила из спальни. Волосы ее были причесаны со всей возможной тщательностью, глаза сияли, она казалась счастливой и почти хорошенькой.
– Тише, дети. Папа приехал, — говорила она шепотом.
Молли и мальчики неслышно выскальзывали из дома и даже во дворе еще говорили шепотом. Новость быстро облетала соседние дома. Вскоре двор наполнялся ребятишками. Те тоже говорили шепотом.
– Говорят, их отец приехал.
– Это правда, что ваш папа приехал?
– А где он был в этот раз?
К полудню во дворе собиралось полным-полно ребят. Сгорая от нетерпения, они стояли маленькими группами и шикали друг на дружку.
И тут с шумом распахивалась кухонная дверь и во двор выскакивал отец.
– Эгей! — кричал он что есть мочи. — Эгей, детишки!
Молли и братья кидались к нему, жались к его ногам, а он хватал их на руки и подбрасывал, словно котят.
