Сергей Мирный - Живая сила. Дневник ликвидатора
Однажды сам НАЧАЛЬНИК отдела РАДИАЦИОННОЙ РАЗВЕДКИ в штабе ПОБОЯЛСЯ ВЗЯТЬ ПИШУЩУЮ РУЧКУ у своего подчиненного офицера! Я просто охренел, когда понял, что происходит!
Это было вообще кино!
Данные тогда я уже отдал, и их наносили на расстеленную на столах карту радиационной обстановки… А начальник разведотдела сидел в сторонке за отдельным столом, его работа — вписать в приготовленную мной бумажку-донесение цифру-дозу, которую мы якобы сегодня получили. Ну и придумать ее, естественно. И расписаться.
А он начал выделываться:
— Ну, сколько мне вам написать?
Я промолчал: скажи «Сколько положено» — он вообще ноль целых хрен десятых напишет… И сколько тут на самом деле положено? А сколько получено на самом деле!
А он продолжал, пренебрежительно вертя в руках нашу бумажку:
— Знаю я вас — вы вообще никуда со стоянки в Чернобыле не выезжаете. Или выедете, где-то в посадке спрячетесь, насочиняете там всякую херню, а потом сюда тащите — нам яйца морочить. Еще и дозу им за это пиши…
Я не сказал ничего.
— Ну что мне вам написать? Какой маршрут?
— Там написано.
Он впервые соизволил взглянуть на наше донесение:
«24.07.1986 БРДМ № 80 вел разведку по маршруту Биостенка. Экипаж в составе: Командир /фамилия/ Химик-разведчик /фямилия/ Водитель /фамилия/ получил дозу облучения…»
— А-а, Биостенка… Небось опять меряли, из машины не вылезая… — Он поразмышлял. — Ну, 0,5?
Полрентгена за Биостенку — маршрут разведки Рыжий Лес-3 — это было оскорбление.
Я промолчал.
— Ну ладно, я сегодня добрый — 0,6. — И он потянулся за своей ручкой.
И оказалось — ее у него нет! Видно, сам забыл, куда ее сунул, когда его у начальства драли… А теперь на мне отыгрывается…
Он начинает озабоченно прощупывать свои карманы, утыканные индивидуальными дозиметрами.
Сначала куртку… Потом брюки.
Безрезультатно.
Не глядя, вытягиваю из своей полевой сумки ручку. Протягиваю ему.
А он ее в упор не видит.
Выдвигает ящики стола, роется…
А я держу свою обычную школьную шариковую ручку, изрядно уже пальцами заполированную, у него перед носом.
А он этот нос от нее воротит.
Загадочным маневром отворачивает голову вбок: там на составленных в кучу столах, на разостланной карте лежат на животах офицеры, наносят обстановку — их обтянутые хаки задницы торчат во все стороны, как лепестки цветка:
— Есть тут у кого-нибудь ручка?
Из-за частокола задниц доносится: «Нету. Тут фломастеры еле пишут…»
А я держу перед ним свою потускневшую в разведках ручку…
…и чувствую — все время чувствовал, пока это действо происходило — наливаюсь изнутри какой-то грозной силой, как грозовая туча, электричеством уже потрескивая, стою над ним:
Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ЕМУ СЕЙЧАС СДЕЛАЮ,
ЕСЛИ ОН НАМ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ДОЗУ НЕ НАПИШЕТ.
ПРОСТО РАЗНЕСУ…
Как бы только что заметив, подполковник обращает взор на меня.
И туг на поверхности заряженной грозовой тучи — моей рожи то есть — неожиданно появляется смешливый зайчик.
Неуловимый и ненаказуемый.
Мне смешно.
Какой-то миг он смотрит на мою ручку. Решается…
Берет ее.
Выписывает дозу.
Я беру ручку и бумажку.
Проверяю:
«1,5 Р».
Нормально.
…Грозовые тучи расходятся…
А-а, так чем там с тем подполковником:связистом закончилось?
Да, в общем, ничем.
Ну, подхожу я к нему без всяких глупостей типа «перехода на строевой шаг при подходе к начальнику», просто подхожу, докладываю, вскинув руку к козырьку кепи:
— Товарищ подполковник, лейтенант такой-то по вашему приказанию прибыл.
Он начал без предисловий:
— Кадровый? — В смысле — кадровый ли я офицер?
— Никак нет.
— Двухгодичник? — Уже потише. Двухгодичник — это офицер запаса, на два года призванный служить в кадровую армию.
— Никак нет. — И, чтоб до конца ситуацию определить, добавляю: — «Из народа».
(Так замзавразведотдела когда-то протянул: «…А-а, «из народа», — когда узнал, что я офицер из запаса — не кадровый и не двухгодичник; мне выражение понравилось.)
«Запала тыша», — как сказал о подобных мгновениях какой-то классик украинской литературы.
Все было сказано.
Он мне не мог сделать ничего.
И мы оба это знали.
То есть он, конечно, «мог», но накажут меня или нет мои прямые начальники — ротный, комбат (командиру бригады уж точно не до меня) — это большой вопрос, и почухаюсь я от этого наказания или нет — еще больший; а вот над ним весь штаб будет потешаться, что ему не хрен делать — к разведчикам прицепывается… Это не то что кадрового — тот бы трясся: как же, «пятно в биографии»! И двухгодичника тоже можно прищучить — ему там характеристика хорошая нужна или еще что… А мне что? Я пришел — и я ушел; и меня мало колышет, присвоят мне очередное звание «старший лейтенант запаса» пятью годами раньше или пятью годами позже — или вообще никогда-
То есть он, конечно, кровь мне попортить может, но для этого ему нужно столько усилий потратить, такую машину раскрутить, стольких людей убедить — чтоб меня действительно-таки вздрючили… Да и за что?
И мы оба это знали…
Силы противников оказались равны, и теперь нам предстояло — каждому — «сдать назад, не делая резких движений»…
— Ну, что ж вы так, товарищ лейтенант, неуважительно — при моих подчиненных? — сказал он совсем другим тоном.
— Ну и я ж тоже, товарищ подполковник, не сам был…
Взаимоуважительный разговор коллег…
В общем, мы разошлись.
…Подморгнув приятелям, довольный, понес я данные в штаб…
Мерки разведки: Все относительно
— Они лазят везде без респираторов, ни хрена не боятся — радиации ж не видно!
Это начальник разведотдела так о нас, о своих подчиненных, кладущих ему на стол в уютной комнате листочки со столбиками цифр с маршрутов разведки.
Я б тоже, наверно, таким умным был, если б в штабе всю свою чернобыльскую службу просидел…
Потому что это в теории все хорошо.
Это в теории: «при обнаружении радиоактивного заражения или его признаков на местности немедленно одеть респираторы».
Ну, одели.
И сколько в них быть? Если ты находишься на этой самой «зараженной местности» дни — недели — месяцы?… Работаешь, ездишь, спишь, ешь… Живешь, короче.
Поневоле поделишь эту «территорию» на «более зараженную» и «менее» — все ведь относительно…
