Фэнни Флэгг - Добро пожаловать в мир, Малышка!
— Можете так и подписать — для меня, дорогая.
Дена пыталась быть вежливой:
— Не могли бы вы назвать свое имя?
— Ах да, простите. Напишите — для Мэри Либ Хокинз.
Сьюки продолжала:
— Я пыталась уговорить Дену приехать на пару дней в Сельму, но она такая занятая, должна лететь назад, в Нью-Йорк, что-то записывать. Представляете — работать в воскресенье? Изверги какие.
Мэри Либ посочувствовала Дене:
— Бедняжка.
Дена протянула ей конверт:
— Держите. И спасибо.
— Вам спасибо. Повеселитесь, девушки.
Сьюки ответила за них обеих:
— Спасибо, мэм, обязательно.
Когда женщина отошла, Сьюки повернулась к Дене с горящими глазами:
— Она прелесть, правда? К тебе небось постоянно подходят. Ты небось такой важной себя чувствуешь. Я вся надуваюсь от гордости, даже когда сижу рядом с тобой. Тебе это нравится — когда подходят?
— Вообще-то не слишком.
— Да как может не нравиться внимание? Кто этого не хочет?
Дена улыбнулась:
— Да нет, нравится, конечно. Просто… просто иногда мне неохота быть милой со всеми.
— Ты уж будь со мной мила, Дена Нордстром, учитывая, сколько я из-за тебя натерпелась.
— Натерпелась из-за меня?
— Не так-то легко жить в одной комнате с самой красивой девушкой в университетском городке. Удивительно, что я не получила психологическую травму на всю жизнь. Мне приходилось часами приводить свои волосы в божеский вид и накладывать на себя тонны косметики. А ты продерешь глаза — и пошла, и выглядишь лучше всех нас вместе взятых. Вспомни, ты всегда лопала от пуза, как лесоруб, а я морила себя голодом. Листик салата на обед — вот и все, что я могла себе позволить, чтобы из джинсов не выпирать, а у тебя до сих пор ни одного лишнего фунта. Да тебя убить мало — от имени всех женщин мира. — Сьюки расхохоталась: — Ой, Дена, а помнишь электромашинку, которую я купила перед выпускным вечером, она типа должна была уменьшить размеры всех моих прелестей? Я сидела привязанная к ней часами, в обморок падала от усталости и все равно в этом своем платье была похожа на мешок с грейпфрутами.
— Сьюки, ты была одной из самых привлекательных девчонок в университете, и ты прекрасно это знаешь.
— Ха! Да едва у кого-то из мальчишек возникал ко мне интерес, ты проходила мимо, и они мчались за тобой высунув язык, а про меня забывали напрочь. Эрла Пула я заполучила только благодаря тому, что он слеп как крот.
— Не говори глупостей. Эрл тебя обожал.
— Ага, а Уэйна Комера забыла? Когда он тебя увидел, он бросил меня, как горячую картошку, и помчался за тобой. Разбил мне сердце.
— Боже правый, Сьюки, да этот Уэйн никогда тебе не нравился. Он же был отвратный идиот!
— Сейчас-то я это понимаю. Кстати, раз уж об этом зашла речь, ты с кем-то встречаешься?
— Да. Вроде бы…
У Сьюки загорелись глаза:
— Я его знаю?
— Нет, вряд ли.
— Жалко. Я надеялась, у тебя умопомрачительный роман с какой-нибудь кинозвездой. Ну ты хотя бы влюблена?
— Слава богу, нет.
Сьюки удивилась:
— Ты что, не хочешь влюбиться?
— Ну, это мы проходили… Кошмар какой-то. Нет уж, хватит. Лучше пусть меня любят, чем я. Добейся меня — вот мой девиз.
— Слушай, Дена, а помнишь, как в колледже я по уши втрескалась в Тони Кертиса, а ты в этого писателя, как его… Теннеси Уильямса? У тебя над кроватью висела его фотография.
— Точно, господи, надо же… Как ты все помнишь? Я почти забыла.
— Да как я могла забыть! Ты же потащила меня к черту на рога, до самого Сант-Луиса, в штат Миссури, в паломничество, чтобы увидеть какую-то несчастную обувную фабрику, на которой он работал. Ты рыдала там, будто прикоснулась к святыне!
— Точно. Международная обувная компания…
— А потом мы на трамвае поехали к старой уродливой многоэтажке, где он когда-то жил.
— Господи, я все забыла.
У Сьюки был довольный вид.
— Ну вот, разве не приятно повспоминать прежние деньки? Теперь ты рада, что я приехала? А то ведь пыталась отвертеться. Теперь-то рада или нет?
— Да.
— Вечно мне приходится принуждать тебя к социальному общению. Если бы не я, ты никогда не вступила бы в «Каппа». Без меня ты и знать никого не желала, кроме этих экстравагантных актеров из театра, смахивающих на гомиков. Разве не правда?
— Правда, наверное.
— Помнишь, какая ты была застенчивая? А я тебя силком вытолкнула в свет. На самом деле ты сейчас звезда исключительно благодаря мне. По крайней мере, так я всем говорю, так что не вздумай озвучивать другую версию.
— Договорились.
— Я, конечно, шучу, но, Дена, разве ты не рада, что период увлечения претенциозным искусством и театром уже позади?
— Я увлекалась претенциозным искусством? Что-то не припомню такого.
— Не помнишь? А как ходила в тот дурацкий кинотеатр, где показывали разные странные фильмы?
— В «Лирик»?
— Да. Ты заставила меня посмотреть старое идиотское кино про клоуна, которое шло даже без перевода, не по-английски.
— «Дети райка»? Это был французский.
— В общим, французский или не французский, неважно, но фильм идиотский. Ты таскала меня в самые безумные места, как куклу, и я тебе это позволяла. Мама говорила, что я слаба на голову, и, видимо, была права, но нам было весело, правда? Что ты отчебучивала — ужас, такая дурочка была. Помнишь, как нам влетело за то, что мы всю ночь ржали? Помнишь Джуди Хорн, у которой был гайморит? Она долбила нам в стену, чтобы мы заткнулись. Помнишь, на вечере выпускников «Каппа» ты притворилась шведской студенткой, прибывшей по обмену? Оделась как чучело и говорила с акцентом, это был просто улет.
— Шведской?
— Ну да! Боже мой, а греческая неделя и песня, которую ты написала для скетча «Каппы»!
Дена смотрела на нее в недоумении.
— Да ты помнишь! Ты заставила нас засунуть воздушные шары под свитер, и мы пели «Благодарность молочным железам». Мы были такие глупые и такие счастливые! И ржали с утра до ночи.
— Правда? Я помню, что мы иногда веселились, но чтобы все время были счастливые, такого не помню.
— Ты была! Ничто не могло испортить тебе настроения. Всегда ходила с крыльями за спиной.
— Правда?
— Да.
— Хм. Ты уверена?
— Конечно, я же твоя соседка по комнате. Небось должна знать.
— Странно. Я помню, что в юности была несчастлива, вроде бы.
— Да нет же! Была немного мрачноватая, и только. Я считала, что это от всех этих жутких драм, в которых ты играла главные роли. Ты торчала в этом театре ночи напролет, и мне приходилось спускаться и открывать тебе дверь черного хода. Ты столько времени там проводила, что все решили, будто у тебя тайная любовь, а кто он, ты не говоришь. И однажды ночью — неужели не помнишь? — мы с Мици Макгрюдер — кстати, она наконец вышла замуж — прокрались в театр и увидели, как ты в два часа ночи репетируешь на сцене в полном одиночестве. Ты пела, смеялась, танцевала. Это было безумие, выходило за все рамки. Что ты там вытворяла?
