Артемий Ульянов - Записки санитара морга
Спустя пару часов к обшарпанному зданию морга подъехали два больших автобуса, до отказа забитых скорбящими. Я вышел к заказчикам за гробом. Теток видно не было. Вместо них ко мне подошли трое квадратных мужиков в малиновых пиджаках, с крайне недружелюбными выражениями на широких лицах, которые росли прямо из плеч. Со вчерашними тетками их роднили только сотни граммов золота. Надменно и брезгливо оглядев меня, словно обнюхав, они очень доходчиво и хамовато объяснили, что все должно быть в лучшем виде. Бить не стали, что было даже немного странно.
Отдав мне гроб, подушку и покрывало, сказали, что у меня 15 минут, после чего они заберут Палыча. Уходя со двора в отделение, я увидел, как из автобуса вылезали еще несколько малиновых пиджаков.
Не скрою, заказчики произвели на меня немалое впечатление. При этом я оставался почти спокойным, ведь все было готово. Оставалось лишь уложить Палыча в гроб, накрыть покрывалом и поскорее избавиться от тревожных визитеров.
Подкатив каталку к ящику, который стоял на деревянном постаменте, покрытом облупившейся красной краской, я стал аккуратно перекладывать тело. Задача была непростой. Нерегулируемая каталка значительно выше уровня ящика, а Палыч – тяжелый габаритный мужчина, вес которого превосходил мой минимум раза в два. Просить о помощи заказчиков было рискованно, а потому я благоразумно решил, что мы с Палычем как-нибудь сами.
Спустя несколько минут рискованных манипуляций, Высшие Силы сжалились то ли надо мною, то ли над Палычем, но усопший все-таки оказался в гробу. Оставалось лишь немного подтянуть покойного. После укладки в ящик задача показалась мне пустяшной. Собрав остаток сил, я взялся за дело.
И вот тогда…
Тогда из секционного шва, где-то чуть ниже гортани, толчком хлынула порция черной сукровицы, стремительно заливая голубую рубашку.
Впервые в жизни я потерял чувство времени, остолбенев и выпав из реальности. Бурое пятно, медленно расползающееся чуть ниже галстучного узла, ослепило меня. Потеряв ориентацию в происходящих событиях, я замер, стоя над телом. А после – разом очнулся. И тут же ясно увидел свое короткое будущее, в финале которого маячило малиновое сукно пиджаков. Ситуация шокировала безвыходностью.
Но не прошло и секунды, как в дело вступил инстинкт выживания. Минуя логические построения, он выдал единственно верный рецепт спасения. Метнувшись к шкафчику, в котором, кроме прочего хлама, валялись старые канцелярские ножницы, я схватил их и одним махом отрезал у Палыча манжет рубашки, которого не было видно из-под длинных рукавов пиджака. Следующим движением с мясом оторвал накладной карман со своего хирургического халата. Сложив материю вдвое, закрыл ею пятно, а сверху пристроил манжет, заправив его под узел галстука.
Маскировка получилась идеальной. Спустя пять минут малиновые пиджаки уже тащили Палыча в катафалк. А я, сидя на постаменте, старался унять нервную дрожь. Ножницы, манжет, оторванный карман – все было в тумане…
Спустя пару месяцев после этого случая одна юная особа, падкая на дешевую романтику, томно спросила:
– Страшно работать в морге?
– Да, очень, – искренне ответил я, не заботясь об имидже.
К середине дня череда похоронных процессий, берущая начало в нашем траурном зале, стала иссякать. Переведя дух, я отправился в 7-ю терапию, толкая перед собой обычную госпитальную кровать на колесах, застеленную одеялом. И через двадцать минут уже вез ее обратно, но отяжелевшую. Между собой мы называли эту каталку «кроватофалком». Лишь немногие в госпитале знали, что прикрытая матрасом и одеялом верхняя часть, застеленная больничным бельем, легко откидывалась в сторону. А под ней – вместительная ниша, в которую можно было что-нибудь спрятать. Драгоценности, картины, грязное белье, контрабанду или мертвеца. Мы прятали мертвецов.
Вернувшись в отделение, оформил жертву терапевтов на временное пребывание в холодильнике. И направился в «двенашку». Плохотнюк возился с последней выдачей, а вскрытий сегодня не было. Больше не надо испуганно ждать позорного увольнения, проклинать себя, метаться между покойниками в зоне выдачи и ругаться с сестрами из терапии.
Плюхнувшись на диван, я почувствовал, как образовавшийся вакуум заполняют размытые воспоминания о вчерашнем вечере. Они толкались, отпихивая друг друга, словно старались попасть в объектив моего разума. Тяжелые воды Стикса плескались передо мною, призывая быть их Хароном, а не обычным затюканным санитаром.
Стряхнув с себя картинки вчерашнего вечера, я вновь погрузился в похоронную рутину, воссоединившись с Плохотнюком. Он уже ждал меня в холодильнике, упаковывая грязную ветошь в тюки. Нам с ним предстояла небывало скромная «одежка». К завтрашним выдачам надо было одеть всего семерых, что мы и сделали играючи.
Обед уже давно миновал, а к вскрытиям мы так и не приступали. До того момента, как нагрянут родственники троих вчерашних покойников, оставалось чуть меньше двух часов. Врачи уже давно ждали своей порции работы, а потому надо было бежать в секционную. Ситкин уже пару раз звонил нам, подгоняя суровым тоном. Правда, родня вчерашнего постояльца, которого я забирал из терапии, написала заявление с отказом от аутопсии. Так что на повестке секционного дня стояли двое – Серегин и Клавдия Васильевна Иванова, чья жизнь мелькала вчера у меня перед глазами.
Признаюсь честно, после того, что произошло вчера, Клавдию Васильевну вскрывать не хотелось. А потому я пытался придумать, как бы так устроить, чтобы ею занялся Борька. И удача снова улыбнулась мне. Как только мы открыли секционный зал, в его дверях появился Магомед.
– Ну, наконец-то, – ворчливо сказал он, недовольно поправляя очки. – Серегина – с головой. Иванову – без. И поскорее, парни, поскорее…
В ответ мы виновато закивали.
– Давай Серегина я сделаю, чтоб ты с черепом не возился. А ты Иванову бери, – предложил я Плохишу.
– Идет, – коротко согласился он, готовя инструменты к работе.
Спустя пару минут мы приступили. Закончив с органокомплексом, я принялся, говоря правильным медицинским языком, за эвисцерацию (то есть извлечение) головного мозга товарища Серегина. Процедура эта требует от санитара крайне аккуратного подхода. Ведь если что-то пойдет не так, можно невзначай поранить лицо покойного, которого предстоит выдавать на следующий день. А это чревато скандалом с родственниками, что в нашем деле – главная неприятность. Итак, положив голову усопшего в выемку подголовника, я уверенно протянул разрез, взявший начало за левым ухом и закончившийся за правым. Отделив скальп от кости, осторожно завернул его вперед, к лицу Серегина, обнажив череп до линии бровей. Дальше мне нужно отделить затылочную часть, чтобы потом, вооружившись дрелью с зубастой циркулярной насадкой, пропилить две линии. Соединив их, я смогу снять крышку черепа и извлечь мозг, положив его на кусок полотенца и отдав врачу для исследования.
