Мэри Чэмберлен - Английская портниха
Но что, если он потребует большего? А когда она откажется, ее, конечно, накажут. Он — власть, она — подневольная. У нее потемнело в глазах. Старик. Как это противно. И она, монахиня, ну или якобы монахиня. Не сыграть ли ей на этом? Герр Вайс, я приняла обет целомудрия.
С тех пор ей каждый вечер приходилось сидеть рядом с ним. Деваться было некуда — здесь приказывал он. Ада усаживалась так, чтобы ему было нелегко до нее дотянуться, и, сцепив руки, прятала их под наплечником.
— Видите ли, — сказал он примерно месяц спустя, снова притиснув ее ладонь к своему паху, — пока я в силе, я жив.
Ада смотрела в одну точку, стараясь ничего не чувствовать.
— Старики, лишенные силы, мужественности, — он покрутил пальцем у виска, — слегка дуреют. Такое случается. В старости.
Похотливый старикашка, думала Ада. Как будто это спасет тебя от слабоумия.
— Они никчемны, — продолжил герр Вайс. — Они только берут. И ничего не дают взамен. В сущности они — паразиты. Как и дебилы. Или евреи. Или содомиты.
— Не понимаю, — пробормотала Ада. О ком он говорит? И о чем?
Герр Вайс ее не слушал:
— Зачем оставлять их в живых? Пустая трата времени и денег. — Он сжал ее руку и мягко отодвинул от себя. — Пожалуй, не сегодня, голубушка, — произнес он таким тоном, словно это она его домогалась, — я не в настроении, кажется. — Улыбнувшись, он развалился в кресле: — Но вы ведь сообразили, верно? Пока я силен, меня не внесут в список.
— Список?
— Фигурально выражаясь, — пояснил он. — В число тех, кто не достоин жить. Умственно отсталые. Калеки. Что у них за жизнь? Не лучше ли положить конец их мучениям? Смерть как избавление.
— Вы убиваете их?
— Мне более по вкусу сравнение с садоводством. То же самое я говорил моим ребятам, — он указал тростью на окно, хотя охранников нигде не было видно. — Хотите вырастить мощное и высокое дерево? Тогда ухаживайте за крепкими ветками и обрезайте трухлявые. Нужно руководствоваться наукой, а не сантиментами. Евгеника. За ней будущее.
Ада почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она судорожно закашлялась, грудь саднило.
— Немецкий народ подобен дереву, — вещал герр Вайс, — которое следует избавить от паразитов и гнилья. Старики, инвалиды. Хилые дети. Зловредная шваль, что присосалась к нам, сильным.
— Дети? — встрепенулась Ада. — Какие дети?
— С дефектами. — Он стукнул тростью об пол. — Неизлечимые. Сироты. С преступными наклонностями. В таком ключе.
Томас. Как удар под дых. Что с ним? Она должна знать. Отец Фридель, он скажет ей. Не может не сказать. В исповедальной под клятвой. И если сестра Бригитта будет против, Ада ее не послушается. Ей необходимо встретиться с отцом Фриделем. Но она его давно не видела.
— Отец Фридель? — запаниковала Ада. — Где отец Фридель?
— Фридель? — усмехнулся герр Вайс. — Зачем он вам? Он умер, разве вы не знали?
— Нет. — Ада уже не владела собой. Еще чуть-чуть — и она заплачет. — Нет.
Герр Вайс обернулся к ней, распрямил плечи, прищурил светло-голубые глаза, словно целился:
— Что у вас с ним?
Она увидела Томаса: некогда розовое, полное жизни крошечное тельце посинело и застыло.
— Ничего. — Ада опустила глаза. Соберись. Веди себя нормально. — Просто вы говорили об умирающих. И я, естественно, подумала о последнем причастии. Об отце Фриделе. Он постоянно приходил сюда.
Ответ явно успокоил герра Вайса.
— Его обезглавили, — прежним ровным тоном сообщил он.
Ада вытаращила глаза, закрыла рот ладонью.
— Недели две назад, — добавил герр Вайс. — Проповедями он настраивал прихожан против нас. Называл наши действия убийством. Не могли же мы ему это спустить. Да и с какой стати? Aktion T4[25] — разумная выверенная процедура. — Он снова откинулся на спинку кресла, и по его лицу расползлась довольная улыбка. Жестом он отослал Аду прочь.
Ее Томаса, ее чудесного, невинного Томаса убили. Неужто отец Фридель попался с ребенком в саквояже? Ада считала его выжившим из ума, но, вероятно, он обо всем догадался. А значит, должен был помалкивать о том, где он нашел младенца. Он бы грудью защитил ее мальчика. Томас был таким маленьким, слабеньким. И совсем не капризным, ни разу не заплакал и даже звука не издал, просто лежал на матрасе и дремал. Может, он родился простачком? И так ли уж плохо, что ему не довелось увидеть все ужасы этого мира?
А Станислас. Сидит себе посиживает где-то там, в Венгрии, Австрии или Германии. Он не мучается, не страдает. Не как она. Не как Томас, его сын. Как он мог бросить ее? И до чего же надо быть бессердечным, бесчувственным! Он наверняка понимал, что ее схватят, знал, как тяжко ей придется. За Адой никогда не водились ни злобность, ни мстительность. Но Станислас был ее возлюбленным. В душе у нее закипала ярость, будто лава в чреве земли, испарениями затмевая разум. Ничего подобного она прежде не испытывала.
Сестра Бригитта вела вечернюю молитву. Ада бесшумно протиснулась к своей койке и опустилась на колени. Спускались сумерки. Может, Томас жив? Отец Фридель отдал его в хорошую семью, добрым людям, которым «процедура Т4», или как она там называется, отвратительна. Они полюбили мальчика, заботятся о нем. Ада закрыла лицо руками и в кои-то веки с благодарностью присоединилась к монахиням, бормоча затверженные мантры, что отвлекают от всяких мыслей. Благословенны скорбящие…
— Sie. — Охранник ткнул в нее дубинкой. — Herkommen. Folgen[26]. — И зашагал к выходу.
Шел он быстро, Аде приходилось бежать, чтобы не отстать. Куда он ее ведет, гадала она. По коридору, на улицу, в предрассветное январское утро. Впервые с тех пор, как она здесь оказалась, Ада вышла из четырех стен. 1942-й год. Она провела в этом приюте почти полтора года, и скоро исполнится год, как родился Томас. На земле лежал снег, низкое небо словно наливалось желчью. Наверное, ее засекли на вечернем свидании с герром Вайсом. Кто-то из охранников углядел, что она прикасается к профессору. Это запрещено. Или же она надоела герру Вайсу и он приказал от нее избавиться, сделать так, чтобы она исчезла, — польки, что работали в приюте, постоянно исчезали.
Они приблизились к грузовику, и охранник велел ей сесть в кузов. Кроме нее, в кузове никого не было. То ли от холода, то ли от страха Аду затрясло сильной болезненной дрожью, так что зуб на зуб не попадал. Откуда-то появились двое солдат, они курили и смеялись. Один из них забрался в кабину, другой в кузов, где сидела Ада; поплотнее запахнув зимнюю шинель, он надел теплые зимние перчатки. Грузовик дернулся и покатил к воротам, а затем выехал на городскую улицу.
