Умберто Эко - Пражское кладбище
Одним из этих господ был кавалер Бьянко. Этот кавалер выражал глубокое удовлетворение работой Симоне над созданием неких совершенно подлинных доказательств. Этот кавалер был важная птица. Прежде чем знакомиться с кем-нибудь, несомненно, запрашивал в органах все имеющиеся характеристики. Это явствовало из вопроса, заданного вполголоса: посещает ли Симоне до сих пор кафе «Бичерин». Там-то и предложено было встретиться для сугубо частного свидания. И Симоне услышал там:
— Драгоценный адвокат, нам известно, что вы являетесь внуком одного из достойнейших подданных Его королевского величества, по одному уж этому вы получили благородное воспитание. Мы знаем также, что господин отец ваш принес свою жизнь на алтарь того, что и мы считаем правым делом, хотя пожертвовал собой он, как бы это выразиться, преждевременно. Поэтому, учитывая вашу благонадежность и готовность с нами сотрудничать, мы считаем также, что проявляем к вам самому неимоверную снисходительность, располагая сведениями, что вы и нотариус Ребауденго имеете наклонность к процедурам, назовем их так — не самым благовидным. Что же, вам предлагается иметь в виду, что это не было поставлено вам на вид. Мы знаем, что вы вращаетесь в обществах друзей, коллег, единомышленников, в общем, ну, как их назвать, мадзинианцев, гарибальдийцев и карбонариев. Ничего странного: таково, думается нам, направление юных умов. Однако вот в чем нам видится проблема. Как бы эти молодые люди не набезрассудничали. По крайней мере прежде чем их безрассудство может стать для страны и разумным и полезным. Правительство было обеспокоено этим Пизакане с его морской экспедицией. Вы знаете, что Пизакане и поехавшие с ним двадцать четыре бунтаря высадились в Понце, размахивая триколором, освободили три сотни заключенных и отправились морем в Сапри, предполагая, что там местные обыватели поджидают его уже мобилизованные. Благожелательный сказал бы — идеалист! Скептик сказал бы — идиот! На самом деле Пизакане был идеалистом. Смерды, которых он пришел освобождать, прикончили и его, и его людей. Видите: благие намерения заводят чересчур далеко, если не учитывается реальное положение вещей.
— Понимаю, — сказал на это Симоне. — А от меня вам чего угодно?
— Сейчас, сейчас. Чтобы препятствовать головотяпству, лучше всего — сажать всех их под замок на некоторое время. За попытку подорвать государственный строй. И выпускать их по мере того, как в стране проявляется потребность в благородных сердцах. Их надо захватывать на заговорах. Вы знаете, конечно, главарей. Пусть бы дошел до них листок от самого главного главаря. Пусть бы созвали их на слет в определенное место. В вооружении, с кокардами и знаменами и с прочими цацками, которыми украшаются карбонарии, чтоб их признавали за карбонариев. Нагрянет полиция, всех заберут. И все в порядке, и дело сделано.
— Но если я буду там, меня застукают тоже, а ежели нет, поймут, что я-то и выдал всех.
— Ну что вы, сударь, не столь же мы недогадливы. Естественно, мы приняли эти соображения в расчет. Как мы увидим, и вправду Бьянко имел свой расчет. Но незаурядной расчетливостью отличался и Симонини. Как следует выслушав предлагавшийся ему план, он истребовал своеобразное награждение. Каких Симонини хотел для себя королевских щедрот — он охотно рассказал кавалеру.
— Видите ли, кавалер Бьянко. Нотариус Ребауденго порядочно раз совершил незаконные действия, прежде чем меня наняли в его контору. Довольно будет указать два или три подобных случая, учитывая, что у меня в распоряжении нужная документация, не ущемляющая, господи упаси, ни одного по-настоящему важного лица. По части тех, кто с оных пор естественным образом скончался. Я передам все обвинительные материалы от неподписавшегося доброжелателя, через ваше любезное посредничество, в судебное ведомство. Их, безусловно, с лихвою хватит, чтобы нотариусу предъявили обвинение в регулярном подделывании официальных актов и на этом бы основании заключили под стражу на такое число лет, за которое природа самостоятельно закончит жизненный круг. Не очень надолго, полагаю, учитывая здоровье старикана.
— И тут…
— И тут, как нотариус окажется в заключении, я извлеку договор, подписанный за несколько дней перед его арестом, откуда будет явствовать, что, выплатив последний пай за покупку, я окончательно вступаю во владение юридической конторой и превращаюсь в ее собственника. Что до внесенного мною капитала, все ведь думают, будто я получил наследство от деда. Единственный, кто знает, что это не так, — Ребауденго.
— Интересно, — сказал Бьянко на это. — Но судья обязательно спросит, где же эти выплаченные деньги.
— Ребауденго не доверяет банкам и держит деньги в сейфе в конторе. Я умею открывать сейф. Ребауденго, вероятно, думает, что если он возится с сейфом отвернувшись, то я не могу подглядеть, что он там крутит. Служители закона, получив донос, отыщут способ как-то вскрыть описанный сейф и убедятся, что в нем пусто. Я покажу на разбирательстве, что предложение приобрести контору от Ребауденго поступило довольно неожиданно. И что я сам несказанно удивился, услышав, какую низкую цену он назначает, свидетельствующую, что он с чего-то внезапно останавливает все дела. И недаром: при осмотре конторы обнаружится, вдобавок к опустелому сейфу, еще и пепел невесть каких сожженных бумаг, а в ящике письменного стола — письменное подтверждение заказанной комнаты в гостинице в Неаполе. По всему этому можно будет понять, что Ребауденго зачуял, что закон идет за ним по пятам. И решил замести следы и улепетнуть под крылышко к Бурбонам. Чтобы там проесть вывезенный загодя капитал.
— Но на суде, когда ему предъявят показания насчет будто бы заключенной купчей, он станет все отрицать…
— Пусть отрицает сколько угодно, не станет же судья ему верить.
— Да, очень тонкий план. Вы мне нравитесь, адвокат. Вы хитрей, целеустремленней и решительней Ребауденго. И в вас больше, как бы это сказать, эклектичности. Хорошо, вы устройте нам этих карбонариев, а мы вам устроим Ребауденго. Арест карбонариев был не труднее детской игры, хотя мальчики были безыскусственными фантазерами, а карбонариями — лишь в самых пылких своих снах. Симоне загодя, сначала из простого бахвальства, прикидываясь, будто воспроизводит заветы героического отца, рассказывал какие-то байки о карбонариях, все больше которые нашептал ему падре Бергамаски. Иезуит в свое время предостерегал юношу о кознях карбонариев, масонов, мадзинианцев, республиканцев и переодетых патриотами иудеев, которые, чтобы укрыться от полиций целого мира, прикидываются продавцами угля и встречаются в укромных местах под предлогом совершения торговли.
