Виктория Токарева - Лавина (сборник)
Надька любила поддразнивать Ксению: дескать, что она заработала за всю жизнь? Но смысл ее жизни — вне материального. Ксения шевелила своими пальчиками, уносилась в свою глиняную страну, и ей было там хорошо. Успех и творчество, успешное творчество — самый сильный наркотик. Это больше, чем деньги.
Деньги украшают жизнь, но не составляют ее смысла. Ксения — богатый человек и не потому, что у нее много денег. А потому, что ей мало надо.
Народ фланировал по выставке. Возле Ксении крутились Эвелина из министерства, какие-то пиджаки, должно быть, спонсоры.
Ксения совала всем Надьку и спрашивала:
— А правда, у меня красивая дочь?
Как будто так не видно…
Надька с сожалением смотрела на свою мамашу. Талантливый человек, но талант спрятан внутри, а внешне — клоун с плохими репризами. Может быть, Ксения смущалась… Когда человек зажат, он фальшивит.
После выставки повалили на фуршет.
Столы стояли буквой «П». Еда была позорная: картошка в мундире, но горячая. Пролетарская селедка, но слабосоленая. Бутерброды с примитивной колбасой, но колбаса свежайшая. Фрукты порезаны на четыре части.
Спонсоры оказались бедные либо жадные. Надьке было стыдно, но она осталась. Налила в фужер водку, пусть думают, что минеральная вода. Стала пить маленькими глотками, заливать пустоту. Раньше внутри «все пело и рвалось», хотелось звонить каждую секунду, выяснять и доказывать. А сейчас — в душе пустыня, только ветер перегоняет песок. И не хочется ничего выяснять, потому что слова ничего не значат. Слова — это воздух, который колеблется от звуков. Потом перестает колебаться. И это все. У Ксении за всю жизнь — петух и корова. Но зато какой петух… какая корова… Они стоят целой жизни. Хотя черт его знает… Ничего не стоит жизни.
С другой стороны стола на Надьку в упор смотрел губернатор Шубин. Как он здесь оказался? Надька подошла и спросила:
— А что вы здесь делаете?
— Что делает богатый человек на выставке-продаже?
— Покупает, — сказала Надька.
— Правильно, — похвалил губернатор. — А вы что здесь делаете?
— Я — дочь художницы Варламовой.
— Молодец, — одобрил губернатор.
— А в чем моя заслуга?
— Правильно выбрала мамашу. Могла бы родиться у кого угодно.
Надька хотела вежливо улыбнуться, но передумала. Зачем улыбаться, если не хочется…
— А что вы хотите купить? — спросила Надька.
— Три работы.
— Какие?
— Петуха. Корову. И баню.
«Сечет, — подумала Надька. — Хоть и провинциал, а понимает».
— Жалко расставаться с работами. Как будто детей раздаешь, — пожаловалась Надька.
— А вы приезжайте ко мне в Сибирь. Навестите своих детей. Правда…
Надька неопределенно подвигала бровями. Куда ехать за семь верст киселя хлебать…
Надька выпила три фужера водки, боялась садиться за руль.
Губернатор вызвался ее проводить.
Надька плюхнулась на заднее сиденье, повалилась и заснула.
Машину вел бесстрастный шофер.
— Сначала отвезешь меня, — распорядился губернатор.
Это значило, что он не собирался колесить по Москве, тратить время и силы.
Подъехали к элитному дому. У губернатора была там служебная квартира, чтобы во время командировок не скитаться по гостиницам. Командировки были частыми. Губернатора давно и настойчиво перетягивали в Москву. Умных людей не так много по стране, как оказалось. Все эти думские крикуны — как петухи, тянут шеи, кукарекают, красуются. А толку — чуть… Но губернатор не хотел в Москву. Он был вольный зверь и дикий, как медведь. Хозяин леса.
Губернатор вылез из машины. Надька проснулась и вылезла следом.
Шофер смотрел вопросительно.
— Ладно. Завтра подъедешь, — решил губернатор.
— Когда? — уточнил шофер.
— Я позвоню.
В квартире у губернатора было невиданное количество уток: фарфоровые, стеклянные, из камня, из папье-маше.
— Что это за птичник? — спросила Надька.
— Жена собирает.
— Опять жена, — вздохнула Надька. — Меня уже рвет от этих жен.
— Что? — не расслышал губернатор.
— Ничего. Так.
Надька ушла в ванную. Натрясла пену. Разделась и залезла в теплую воду. В ней стоял какой-то внутренний холод, и казалось, что не согреется никогда.
Губернатор ждал, ждал… Ему надо было рано вставать, ехать к определенному часу, согласовывать. В его городе должен был проходить форум интеллигенции.
После перестройки все разом обнищавшие интеллигенты разбежались по углам и лают, как собаки, а их никто не слушает. Раньше, при социализме, они жили сплоченно, у них были свои союзы, свои клубы, свои кормушки. «Поэт в России — больше, чем поэт». А сейчас поэт в России вообще никому не нужен. Не нужен талант, бесценные мысли. Хорошо, если кто успел помереть своей смертью, не дожил до этого бесчестья.
Надька все не появлялась из ванной. И зачем она моется? Губернатор не собирался ее соблазнять. В служебной квартире могут быть натыканы прослушки и даже камеры. Снимут, а потом покажут по телевидению его голый зад. Бывало такое. Государственные мужи теряли посты, а главное — честь. Хоть бери да стреляйся.
Губернатор не выдержал, заглянул в ванную. Надька спала под слоем пены, склонив голову к плечу.
Губернатор испугался, что она может захлебнуться. Тогда в его квартире окажется труп молодой женщины. Милиция. Журналисты. И все это накануне выборов на второй срок.
Губернатор скинул пиджак. Энергично выволок из воды голую тяжелую Надьку и, перекинув через плечо, как мешок с картошкой, оттащил в спальню. Сгрузил на кровать.
Надька задвигалась, свернулась калачиком и продолжила свой сон. Это был скорее провал — без сновидений, вне времени и пространства.
Он смотрел на голую Надьку как на произведение искусства. Создатель будто вылепил ее из единого куска. Ничего лишнего.
Ивану Шубину шел пятьдесят первый год. Он не чувствовал своего возраста, но знал: еще двадцать лет, и его накроет одеялом равнодушия. А двадцать лет — это так мало… К тому же во второй половине жизни года бегут в два раза быстрее. Губернатор начал догадываться, что основная ценность жизни — это молодость. У Надьки она есть. А у него — почти не осталось.
Губернатор потушил свет и лег возле Надьки. От нее исходил слабый аромат, как от тюльпана. Цветение молодости. Подумал: «Боже, как давно у меня этого не было…»
Иван Шубин был женат тридцать лет. Чувства износились до дыр. Иван жаждал перемен, но ничего для этого не делал. Иван мечтал, чтобы однажды, в один прекрасный день, к нему подошла прекрасная незнакомка, взяла за руку и увела в другую жизнь. А он просто пошел бы следом, ибо ухаживать, завоевывать, страдать у него не было ни времени, ни сил.
