Владимир Топилин - Тропа бабьих слез
– А где женщины могут быть захоронены?
– Какие женщины?! – удивился Гришка и опустил голову. – А их-то кто хоронить будет? Кому они нужны были? Так, наверно, звери растащили… вот они тебе и снились, потому что не захоронены… бабка Зотиха так говорила: «Потеряется охотник в тайге, всю жизнь сниться будет, потому как неприкаянный, без могилы! Душа без века бродить будет, место свое искать…» Так же и они, женщины: водят по тайге хоровод со своей золотой статуей… кстати, эту золотую статую, наверно, тоже не нашли, раз она вместе с ними в круге стоит.
– Да уж, работает у тебя фантазия, – с уважением покачал головой Егор. – Складно говоришь.
– А что тут складного? – думая о своем, шумно прихлебывая чай, ответил Гришка. – Все, как по следам расписано, иначе, и быть не может! А статуя эта, ну, золотая, – таинственно оживился охотник, – она тоже где-то здесь, рядом с этим местом! Если бы ее нашли тогда, в байке было бы сказано, что нашли!
– А где она может быть? Не иголка… представляешь – статуя из золота, в полный рост?! Здесь, наверно, тысячи искателей побывали, все перерыли!
– Наверно, не там рыли! – загадочно улыбнулся Гришка.
– А где искать надо? – отставив кружку в сторону, развел руками Егор.
– Думать надо! – ответил тот, подняв палец кверху. – Все может быть проще, чем это кажется. Всегда так бывает: великое всегда просто!
11
Грустно капитану Маслову, тоска съедает, заняться нечем и незачем. Тривиальная ностальгия затмила разум молодого офицера царской армии. Воспоминания прошлой, счастливой жизни впились в сердце острыми клыками безысходности. По ночам Маслову снятся счастливые дни юности: родительский дом, безмятежная, красивая жизнь, учеба в кадетском корпусе, шикарные балы под музыку духового оркестра, обворожительные дамочки с культурными реверансами, да милые письма матушки. Спокойная, уравновешенная жизнь, блестящая карьера, мягкое кресло в штабе артиллерийского полка, безмятежная старость – вот что ждало молодого, темпераментного офицера в будущем.
Октябрьская революция нашла Маслова в глухом, сибирском городе Красноярске, куда он был временно отправлен перед повышением звания. Дорогой батюшка, генерал Маслов, точно рассчитал будущее единственного отпрыска: один год командировки сыграет огромную роль в прыжке по карьерной лестнице сына. В штабе московского гарнизона положительно учитывают службу в отдаленных округах. При подаче прошения на очередное воинское звание год службы в Сибири беспрепятственно наденет на плечи Сергея первые погоны высшего офицерского состава. К тридцати годам дослужиться до полковника – это не семечки на лавочке щелкать! А там, глядишь, лет через семь-восемь не за горами генеральские лампасы.
И вдруг, в одночасье, разом, все рухнуло. Сергей хорошо помнит то зловещее, черное утро. Так и не дождавшись, когда адъютант подаст ему чистые сапоги, он, сердитый и взвинченный поведением подчиненного, вышел из своей комнаты в коридор. К своему удивлению, и там никого не было. В трехэтажном доме хозяина небольшой судоходной компании немца Штрайберга, у кого он проживал все это время, стояла капризная тишина. Лишь где-то далеко, в комнатах первого этажа, слышался чей-то беспрестанный смех. Сергей поспешил вниз по лестнице, пересек гостиную, подбежал к приоткрытой двери комнаты прислуги и… к своему огромному недовольству, увидел всех служащих хозяина судоходной компании вместе со своим адъютантом. Дворник, денщики, чернорабочие, кучера, горничные, прачки, кухарки дружно восседали за одним большим, просторным, праздничным столом. Их было человек двадцать. Все с красными бантами на груди. На столе – изысканные запасы деликатесов из кладовых хозяина, начиная от красной икры, до копченой ветчины. Нагромождение различных видов бутылок вин и водки перед чернью доставляли широкий простор полету мыслей Маслову. В какой-то момент ему показалось, что все это капризный сон, однако валявшиеся в углу грязные с вечера сапоги привели Сергея в бешенство: не более как через полчаса ему предстояло ехать в штаб корпуса, а пьяный адъютант и не думает о своих обязанностях!
– Эт-то што такое?! Почему сапоги не чищены? – закричал он, сверкая злыми глазами.
– Сам почистишь: власть переменилась! – усмехнулся адъютант нагло, на глазах у всех, поднял стакан с водкой и проглотил его в один глоток.
Сергей лишился дара речи, какое-то время стоял с широко открытыми глазами, пока не понял, что все, кто находился здесь в комнате, смеются над ним. Нисколько не думая о последствиях, Сергей подскочил к своему подчиненному и нанес ему удар кулаком такой силы, что последний сковырнулся со стула, на котором сидел. На этом можно было довольствоваться: он видел, насколько высоко оторвались от пола ноги адъютанта, это могло закончиться только нокаутом. Однако порхнувшие мотыльки в глазах принесли Сергею медовую, безразличную слабость, гармонирующую с шоковым наследием. Не контролируя свои действия, как во сне, он вдруг перелетел от стола в угол, больно ударившись затылком о ведро с золой. Сергей не видел, как дворник Илья, сбоку, завинтил ему в лицо такой удар, что он оказался рядом со своими нечищеными сапогами.
Потом все было, как в страшном сне. Временами, напрягая память, Сергей помнил, как адъютант бил его в лицо грязными сапогами: «Ты у меня теперь портянки стирать будешь!» А дородная, рябая кухарка Авдотья со всего маху лупила его босыми пятками по бокам: «Шти ему, видите ли, не нравятся!..» За Авдотьей, по кругу, прошлись все, кто был идейно прикован к «перемене власти». В комнате смеялись, кому-то было весело, другие охали, кричали, плакали.
Он не помнит, кто и когда перенес его на второй этаж, в свою комнату на постель, сколько пролежал и как долго длилось его врачевание. Как в кошмаре, он видел белый халат доктора, перепуганное лицо Штрайберга, белые глаза хозяйки дома и плачущую, ласковую Нинель. Через два дня, собравшись с силами, он попросил у Нинель зеркало, а увидев себя, ужаснулся. Черное, расплывшееся как сковорода лицо не оставило хоть одного белого пятнышка. Между четырех выбитых сбоку зубов вылетал увеселительный свист. Сломанные ребра и ключица несли колючую боль. Отбитые почки две недели отторгали сгустки крови. Так Сергей познакомился с революцией.
Последующие три недели, пока Сергей отлеживался и приходил в себя, он постоянно видел Нинель возле себя. Все это время она неотрывно ухаживала за ним, больше было некому, убирала, как-то научилась менять постель, кормила с ложечки, спала рядом с ним на стуле, положив милую головку ему на руку. Он в душе жалел ее, мысленно благодарил судьбу за помощь и проклинал тот день, когда первый раз вошел через порог этого дома на временный постой к Штрайбергу. Сергей чувствовал себя виноватым перед дочкой хозяина за то, что через месяц изысканного внимания, покорная, благовоспитанная немочка сама пришла к нему в комнату ночью в прозрачном платье. Может, этому послужило лживое обещание жениться на ней, взять с собой в Москву. Или же Нинель полюбила его первой, страстной любовью, почему не могла отказать коварному предложению: «Или ты сегодня ко мне придешь, или я завтра ухожу на постой в другой дом!..» Так или иначе, это случилось.
