Чак Паланик - Призраки
— Один повар, отчаявшийся заложник, перерезал электрический шнур…
Эта штука раскачивалась у него в руке.
Так мы лишились стиральной машины. Еще одно сюжетное событие, которое будет пользоваться спросом.
И тут мистер Уиттиер стонет и сует руку под пояс брюк, внутрь. Он говорит:
— Миссис Кларк?
Прижав руку к низу живота, он сказал:
— Ой, как болит…
Глядя на мистера Уиттиера, вертя в пальцах обрезок шнура, Повар Убийца сказал:
— Надеюсь, что это рак.
По-прежнему держа руку в штанах, утопая в арабских подушках, мистер Уиттиер сгибается пополам, так что его голова оказывается между расставленных колен.
Миссис Кларк делает шаг к нему и говорит:
— Брендон?
И мистер Уиттиер соскальзывает на пол и стонет, подтянув колени к груди.
У нас у каждого в голове — для эпизода в будущем фильме, — эта сцена видится только с участием какой-нибудь кинозвезды, который корчится от наигранной боли на красно-синем восточном ковре. Каждый из нас делает мысленную заметку: «Брендон!»
Миссис Кларк присаживается на корточки и поднимает пустой майларовый пакет, оброненный мистером Уиттиером на шелковые подушки. Ее глаза пробегают по надписи на пакете, и она говорит:
— О, Брендон.
Мы все пытаемся стать камерой, скрытой за камерой, скрытой за камерой.
Последний штрих. Момент истины.
Вариант этой сцены в будущем фильме и телевизионном мини-сериале — непременно с участием известной актрисы из королев красоты. Мысленно мы диктуем ей реплику: «О Господи, Брендон! Иисус милосердный!»
Миссис Кларк подносит пакет к лицу мистера Уиттиера и говорит:
— Ты съел целый пакет. Это же десять порций… — Она говорит: — Зачем? Почему? И мистер Уиттиер стонет.
— Потому что, — говорит он, — я все еще мальчик, и я расту… В будущей постановке королева красоты рыдает:
— Тебя же сейчас разорвет изнутри! Ты взорвешься, как лопнувший аппендикс!
В версии для кинофильма, мистер Уиттиер истошно кричит, рубашка натягивается туго-туго на раздувающемся животе, он пытается судорожно расстегнуть пуговицы. И вот тогда натянутая кожа начинает рваться, наподобие того, как расходится зацепка на нейлоновом чулке. Алая кровь бьет струей прямо вверх, как вода из дыхала кита. Фонтан крови. Вскрики в зрительном зале.
На самом деле, в реальности, его рубашка лишь чуть натянулась. Его руки тянутся к поясу на брюках, расстегивают пряжку. Верхнюю пуговицу на ширинке. Мистер Уиттиер громко пердит.
Миссис Кларк протягивает ему стакан воды:
— На, Брендон. Выпей чего-нибудь. И Святой Без-Кишок говорит:
— Нет, не надо воды. А то он еще больше раздуется. Мистер Уиттиер корчится на красно-синем ковре и наконец растягивается на животе. Он дышит часто и тяжело, как запыхавшийся пес.
— Это его диафрагма, — говорит Святой Без-Кишок. — Пища у него в желудке уже абсорбирует жидкость и разбухает, перекрывая двенадцатиперстную кишку снизу. Десять порций тетраззини увеличиваются в объеме, давят вверх и сжимают его диафрагму, так что легкие не могут вдохнуть достаточно воздуха.
Излагая все это, Святой Без-Кишок по-прежнему поедает горстями сухое чего-то там из своего собственного пакета. И говорит с набитым ртом, не переставая жевать.
А еще это чревато разрывом желудка, когда все его содержимое — кровь, желчь, разбухающие кусочки индейки — изливается в брюшную полость. Туда же проникают бактерии из тонкой кишки, что ведет к перитониту, говорит Святой Без-Кишок, воспалению брюшины.
В нашей киноверсии Святой Без-Кишок — высокий, статный мужчина с прямым носом и в очках в толстой оправе. С лохматой гривой густых волос. У него на шее висит стетоскоп, и он говорит двенадцатиперстная кишка и брюшина. Говорит не с набитым ртом. В фильме он вытягивает руку ладонью вверх и требует:
— Скальпель!
В этой версии на-основе-подлинных-событий мы кипятим воду. Вливаем в мистера Уиттиера порцию бренди и даем ему в зубы палку, чтобы он не прикусил язык. Промокаем лоб Святого Без-Кишок маленькой губкой, а часы за кадром отстукивают тик-так, тик-так, тик-так, — громко-громко.
Благородные жертвы, спасающие своего мучителя. Также, как мы утешали бедную Леди Бомж.
На самом деле, в реальности, мы просто стоим и смотрим. Отмахиваясь от вони после его пердежа. Может быть, мы пытаемся предугадать, как Уиттиер отыграет этот эпизод: выживет он или умрет. Нам действительно нужен режиссер. Кто-то, кто дал бы нам четкие указания, как ведут себя наши персонажи.
Мистер Уиттиер просто стонет, держась за бока.
Миссис Кларк просто стоит, наклонившись к нему. Ее грудь нависает над ним. Она говорит:
— Кто-нибудь, помогите мне отнести его в комнату… Но никто не бросается помогать. Нам нужно, чтобы он умер. На роль злодея у нас есть еще миссис Кларк.
И вот тогда Мисс Америка говорит сакраментальную фразу. Она выходит вперед и глядит сверху вниз на мистера Уиттиера с его раздувшимся животом, с его рубашкой, выбившейся из брюк. Брюки слегка приспустились, так что видна резинка от трусов. Мисс Америка выходит вперед и — хрямс! — пинает мистера Уиттиера ногой в бок. А потом говорит:
— Ну и где этот чертов ключ?
И миссис Кларк отпихивает ее локтем, подальше от тела. Миссис Кларк говорит:
— Да, Брендон. Тебе нужно в больницу.
В каком-то смысле мистер Уиттиер сделал то, о чем его просили. Отдал нам ключ. У него разорвало желудок, брюшная полость наполнилась кровью и кусочками сушеной индейки, которые все еще разбухают, впитывают в себя кровь, желчь и воду, и набивают его изнутри, пока у него не распирает живот, так что кажется, будто он беременный. Пока пупок не выскакивает наружу — прямой и жесткий, как выставленный вверх мизинец.
И все это происходит под объективом видеокамеры Агента Краснобая. Запись идет поверх смерти Леди Бомж. Замена вчерашней трагической сцены на сегодняшнюю.
Граф Клеветник держит свой диктофон поближе к главным участникам действия. Пишет на ту же кассету, уверенный, что этот последний ужас будет ужаснее предыдущего.
Эта сцена… мы и мечтать не могли о таком повороте сюжета. При такой кульминации первого акта стоимость нашей истории существенно возрастет. Мистера Уиттиера разрывает на части: событие, свидетели которого — в нашем лице — сразу же сделаются знаменитыми. Как и ухо Леди Бомж, разорвавшееся брюхо мистера Уиттиера — это наш счастливый билет. Чек на предъявителя без обозначения суммы. Купон на бесплатный проезд.
Мы впитывали в себя все детали. Поглощали происходящее. Переваривали увиденное, превращая его в историю. В сценарий. Во что-то такое, что можно продать.
