Александр Андрианов - Четвертая власть
— А вот это мы посмотрим, Леша. Он мой враг и рано празднует победу. Потому что я до него доберусь.
— Ты выбрал себе не того врага, не по статусу. Кто ты, а кто он? Водка затуманила твои мозги!
— Он не Бог, Леша. Он ничем не отличается от нас с тобой. К нему можно подобраться, не все же СМИ он купил. Я найду способ.
— Проснись! Пора сойти с небес на землю! Запомни, когда не можешь победить своего врага — его надо простить. И станет легче. Включайся в работу на ЛТН. У тебя будет еще много шансов прославиться.
— Ну а чего же ты не воспользовался этим шансом? Ты работаешь здесь кучу времени и до сих пор корреспондент. И с десяток других сотрудников тоже.
— Володька, зато я имею все, что мне нужно, и не боюсь за свою шкуру. Крепкий сон гораздо важнее этих твоих нездоровых амбиций!
— Тебе важнее, Леша. Тебе! Я сказал, что пойду до конца. Любыми путями и любыми средствами, но я не позволю этой сволочи спокойно ходить по земле!
— Ладно, я устал с тобой спорить. Может, когда протрезвеешь, поймешь, какие глупости говоришь.
— Тогда я буду пить каждый день, Леша, — крикнул Володька, когда Дмитриев выходил из здания. — Слышишь меня! Каждый день!
Оплатив счет, Володька встал с кресла и почувствовал, что его слегка повело. Ну да ничего. В любом случае он сможет дойти до кабинета и извлечь из стола документы. А затем он начнет действовать, и уж тогда губернатору не сносить головы. Мы еще повоюем!
Юноша прошел через пост охраны и незаметно прошмыгнул на свой этаж, не встретив никого из коллег. Каким же было его удивление, когда Володька обнаружил ужасный бардак на своем столе. В его вещах явно кто–то копался и даже не потрудился за собой убрать. Заглянув в ящики, юноша понял, что кассеты исчезли, а вместе с ними и папка с документами. Их просто украли. Нагло и вероломно.
Это стало последней каплей. Володька рассвирепел и изо всех сил ударил рукой по столу. Негодяи! Но кто мог пробраться сюда и провести самый настоящий обыск? Кто решился на такую низость, ведь это явно кто–то из своих — чужой не смог бы пройти через пост охраны на первом этаже. В его вещах копались. От одной этой мысли кровь приливала к вискам. Хотелось кричать от бессилия! Они украли все, что связано с губернатором. Все копии, все документы. А может не все? Володька сбегал в аппаратную, еще раз прошелся по комнате, перерыл свой стол, но так ничего и не нашел.
Ему еще раз указали на его место. С ним не то, что не согласовали столь щекотливый момент, его просто поставили перед фактом, даже не удосужившись скрыть следы обыска! Они демонстрировали ему свою власть, пытаясь окончательно сломить волю. Но нет. Теперь с этими ублюдками будет совсем другой разговор. Наивные, они думают, что теперь он бессилен. Думают, что он молча оботрется и признает свое поражение! А вот и нет! Накуси–выкуси! Они даже не догадываются, что у него есть еще одна копия кассеты, которую он хранил дома и скрывал даже от Лешки. О ней никто не знал. И теперь настало самое время пустить ее в ход. Посмотрим, кто будет смеяться последним!
***Признаться, Соловьев чувствовал себя не очень уютно из–за того, что вынужден был сделать. Конечно, в столе Володьки копался не он сам, а ребята из службы безопасности, но быть причастным к столь низкому поступку все равно тяжело. Парень и так переживал из–за отмены программы, а тут вдруг на него свалится новая напасть. С другой стороны, что мог сделать Соловьев? Созвониться с юношей не было времени, тем более, тот наверняка стал бы артачиться, а Ладыгин потребовал все материалы в течение часа. Не мог же он ответить, что должен согласовать изъятие документов с этим мальчишкой! Люди из Кремля подняли бы его на смех, а Ладыгин немедленно связался с Красницким. И чем бы все закончилось? Соловьева отстранили бы от дел, а обыск все равно провели.
Однако поиск бесконечных оправданий уже надоел, а в последнее время изыскивать их приходилось особенно часто. Сначала из–за отца Димитрия, потом из–за наивной девочки, затем из опасений за жизнь Володьки и вот теперь новая канитель. Сколько можно работать в такой обстановке? Почему на его долю выпало столько запутанных ситуаций с единственным выходом — совершить подлость, чтобы не пропасть самому? Наверное, надо связаться с этим мальчишкой, поговорить. Объяснить свой поступок. С другой стороны, кто ему этот Володька? Простой корреспондент, каких множество. Почему Соловьев должен перед ним извиняться? Не велика ли честь?
Но и оставлять все как есть нельзя. Не по–человечески это как–то… Не по–мужски. Слово–то какое «не по–мужски».. А когда он в последний раз совершил мужской поступок и что вообще вкладывают люди в это понятие? В нынешние времена тотальной эмансипации это слово звучало даже как–то кощунственно. Эти кодексы чести, принципы, мужское братство. Что они значат в современном мире, где каждый идет войной против каждого? Это атавизм, подобный аппендиксу, пережитки романтического прошлого, не приемлемые для сегодняшнего общества. Сейчас надо поступать не так, как велит совесть или принципы, а так, как советует разум. В противном случае, легко оказаться на улице, с которой как раз и доносится большинство возгласов про мужские дела и поступки. Только лишаясь всего, либо ничего не имея, люди задумываются о таких понятиях — все остальные уже давно пересмотрели свое отношение к морали.
Ну вот, он снова начал искать оправдания. Как–то незаметно, словно исподтишка, они вдруг находили дорогу в его сознание. Может, это говорит о том, что он, Соловьев, еще не совсем пропащий человек? Может, есть в нем еще остатки порядочности и чести? Ведь недаром отец Димитрий сказал, что он хороший человек, да и Оксанка тоже так думает. Оксанка… Как хотелось вновь увидеть эту милую девочку. Ее непорочная чистота опьяняла, сводила с ума. Оксана излучала столько света, что затмевала все страдания и боль. Увидеть ее… Снова увидеть и обнять… Прижать к себе… Взять за руку… Господи, как тебе удалось создать столь трепетное существо и почему ты не сделал такими всех людей?…
Он набрал ее номер и договорился о свидании. Не хотелось думать о том, к каким последствиям может привести эта порочная связь взрослого мужчины и маленькой девочки. Не хотелось вспоминать о том, как он не сдержался и едва не изнасиловал ее прямо в парке. Не хотелось чувствовать себя дьяволом, искушающим невинное дитя. Не хотелось ничего, только увидеть эти большущие глаза, взглянуть на пластмассовые бусы и самодельные фенечки, обнять ее и забыть обо всем.
Сегодня на ней был легкий летний сарафанчик. Он очень шел этому крохотному созданию, как и два хвостика, свисающих с головы. Она казалась еще моложе, чем была на самом деле, что пробудило в Александре новые муки совести. Имеет ли он право использовать столь юное создание себе на усладу? Может ли пользоваться ее безграничным доверием, ее наивностью и простотой? Да, она может дать ему очень многое — все, что только способна дать любящая девочка, живущая в розовых облаках, а вот что даст ей он? Что имеется у него за душой, кроме вороха нерешенных проблем и постоянных сомнений? Есть ли в нем хоть немного света, хоть немного тепла для Оксаны или он может только получать, ничего не отдавая взамен?
Увидев Соловьева, девушка улыбнулась и обняла его. А потом поцеловала. В щеки, в губы, в нос, в лоб… Она исцеловала ему все лицо, нисколько не смущаясь взоров, которые бросали на них посторонние люди.
— Пойдем, — сказала она.
— Куда?
— На нашу скамеечку. Помнишь, где мы познакомились. Я хочу, чтобы эта скамеечка была только нашей, понимаешь?
— Понимаю, — ответил Александр, хотя на самом деле не понимал ничего.
Он взял ее за руку, и они пошли по дороге, болтая о всякой ерунде, и с каждой минутой Александр все больше и больше осознавал, какой он подонок. Потому что не чувствует ни малейшей привязанности к скамеечке, где они познакомились. Потому что уже давно разучился мечтать о возвышенном. Видит Бог, Александр очень хотел полюбить и их скамеечку, и вообще этот парк, и небо над головой, и птичек, чирикающих на своем птичьем языке. Но он не мог. А Оксана могла. Время от времени она останавливалась и обращала внимание Соловьева на красивый памятник или оригинальную конструкцию здания, или на симпатичную беременную девушку, или на отца, протягивающего своему ребенку воздушный шарик. Ее вдохновляли все эти мелочи, заставляли трепетать, а Соловьев лишь делал вид, что в восторге от милых жизненных картинок, и кивал головой, но в душе ненавидел себя за обман. А еще больше за то, что не способен получать удовольствие от красоты, которую, в отличие от юной девушки, просто не замечал…
— Ты знаешь, а у нас скоро в школе будет торжественный вечер, — сказала Оксана.
— Вечер…
— Ну да. Мы с девчонками поставим спектакль. Представляешь, у меня главная роль. Я уже целую неделю слова разучиваю. Нас даже из других школ смотреть приедут! Правда, здорово?
