Кристофер Мур - Ящер страсти из бухты грусти
Линдер поперхнулся, выплюнув кофе прямо на коврик.
— Что?
Тео отхлебнул из кружки. Линдер изумленно смотрел на него. Может, я не с того начал. Слишком резко. Обратная перемотка, перегруппируемся.
— Так вы и кабель себе провели? Без кабеля прием в Хвойной Бухте ужасный. Наверное, из-за гор.
Линдер неистово замигал и кинулся в атаку.
— О чем вы говорите?
— Я видел результаты вскрытия вашей жены, Джозеф. Она умерла не в петле.
— Вы обезумели. Вы же сами все видели. — Линдер встал и выхватил кружку из рук Тео. — Я не желаю этого слушать. Уходите, констебль. — Он выжидательно отступил.
Тео поднялся. Противоборства ему не очень удавались — он же миротворец, в конце концов. Слишком трудно. Он взял себя в руки.
— Все дело в романе с Бетси? Бесс застала вас вдвоем?
На лысине Линдера выступили вены.
— С Бетси я начал встречаться совсем недавно. Я любил свою жену, и мне не нравится, что вы порочите ее память. Вы не должны так поступать. Вы даже не настоящий полицейский. А теперь убирайтесь из моего дома.
— Ваша жена была хорошей женщиной. Немножко с придурью, но хорошей.
Линдер поставил кофейные кружки на маслобойку, подошел к двери и распахнул ее.
— Уходите. — И он показал Тео на дверь.
— Ухожу, Джозеф. Но я еще вернусь. — Тео шагнул на улицу. Линдер весь побагровел.
— Нет, не вернетесь.
— А мне кажется — вернусь. — Тео чувствовал себя второклассником, затеявшим спор на переменке.
— Не суйтесь ко мне, Кроу! — брызнул слюной Линдер. — Вы не соображаете, во что ввязываетесь. — И он захлопнул дверь у Тео перед носом.
— Вы тоже, — вякнул Тео в ответ.
СЕМНАДЦАТЬ
Молли
Молли никогда не понимала одержимости американских женщин скверными мальчишками. Привязанность к татуированным парням на мотоциклах с пушкой в бардачке или к любителям нюхать кокаин прямо со стеклянных кофейных столиков не поддавалась никакой логике. Когда она снималась в кино, то сама крутила романы с парочкой таких типов, но этот… Этот у нее был первым, кто на самом деле… ну, в общем, жрал людей. Тетки всегда думают, что мужика удастся исправить. А как еще объяснить бесчисленные предложения, которые получают серийные убийцы, дожидающиеся электрического стула? Хотя такое — чересчур даже для Молли. Ей было отрадно думать, что сколь бы полоумной она ни была, ее никогда не тянуло выскочить замуж за парня с неприятной привычкой душить тех, кому он назначает свидания.
Американские мамаши программируют своих дочек так, что те начинают верить: они все могут исправить. Иначе зачем еще средь бела дня ведет она стофутового монстра по руслу городского ручья?
К счастью, по большей части русло укрывалось густым ивняком, а Стив, переступая валуны, менял цвет и текстуру своей громадной туши под стать окружающему. В конечном итоге, он стал походить просто на обман зрения, игру света, дымку над раскаленным асфальтом.
Молли заставила его притаиться в укрытии, когда они дошли до моста у Кипарисовой улицы, а когда ни одной машины в поле зрения не осталось, помахала. Стив скользнул под мост, словно змея в канализацию, сшибая спиной здоровые куски бетона, — но пролез.
Меньше, чем через час они оказались за городом — на пастбищах, тянувшихся к северу вдоль побережья. Молли вывела Стива через рощицу на край луга.
— Ну вот, громила, — сказала она, показывая на стадо коров-голштинок, щипавших травку в сотне ярдов. — Завтрак.
Стив присел на опушке, точно кот перед прыжком. Хвост его дернулся, расколов в щепки молодой кипарис. Молли села рядышком и принялась палочкой счищать грязь с тапочка. Коровы медленно мигрировали к ним.
— И это все? — спросила она. — Ты будешь здесь сидеть, а они — сами подходить на съедение? Знаешь, а ведь девушка может запросто потерять к тебе уважение, если ты будешь так охотиться.
Тео
Тео поймал себя на том, что совершенно не понимает, зачем едет к Молли Мичон, когда заверещал его сотовый телефон. Прежде, чем ответить, он напомнил себе, что голос не должен звучать обдолбанным, — и тут ему пришло в голову, что он не обдолбан. Это пугало еще сильнее.
— Кроу слушает.
— Кроу, это Гвоздворт из окружного управления. Ты что — спятил?
Тео пробуксовал, пытаясь вспомнить, кто такой Гвоздворт.
— Это опрос общественного мнения?
— Что ты сделал с теми данными, которые я тебе показал? — спросил Гвоздворт, и Тео моментально сообразил, что так зовут Паука.
Телефон замигал, показывая, что на линии еще один звонок.
— Ничего. То есть я провел собеседование. Ты можешь подождать? У меня тут еще один звонок висит.
— Нет, не могу. Я знаю, что у тебя еще один звонок висит. Ты обо мне никогда не слышал, понял? И от меня ничего не получал, тебе ясно?
— Лады, — ответил Тео.
Паук отключился, а Тео принял второй вызов.
— Кроу, ты совсем съёбнулся?
— Это опрос общественного мнения? — Тео совершенно точно знал, что это не опрос. Но так же точно он знал и то, что шерифу Бёртону не понравится правдивый ответ, который в данном случае звучал бы «Да, видимо, я совсем съёбнулся».
— Я, кажется, сказал тебе — не лезь к Линдеру. Дело закрыто и сдано в архив.
Тео на секунду задумался. Не прошло и пяти минут, как он отъехал от дома Джозефа Линдера. Откуда Бёртон все знает? Шерифу никто так быстро не дозванивается.
— Тут всплыли некоторые подозрительные улики, — ответил Тео, еще не понимая, как будет прикрывать Паука. — Я просто заехал к нему проверить, правда ли это.
— Долбаный ты наркоман. Если я тебе говорю — пусть лежит, значит — пусть лежит, ты меня понял? Я сейчас не о работе твоей говорю, Кроу, я говорю о той жизни, к которой ты привык. Если я еще услышу хоть слово из Северного Округа, твой билет на танцульки прокомпостируют все спидоносцы тюрьмы Соледад. Оставь Линдера в покое.
— Но…
— Отвечай «Есть, сэр», мешок говна.
— Есть, сэр, мешок говна, — ответил Тео.
— Тебе конец, Кроу, тебе…
— Простите, шериф. Батарейка села. — Тео отключился и развернулся к своей хижине. Его трясло.
Молли
В «Пожирателях Плоти из Чужеземья» Кендра была вынуждена наблюдать, как мутанты новой породы опрыскивают несчастных поселян растворяющим ткани энзимом, а потом лакают из луж человеческого белка под омерзительное хлюпанье и чавканье звуковой дорожки, которую мастера спецэффектов раздобыли в океанарии «Мир Моря»: там новорожденных моржат кормили с руки моллюсками. Те же умельцы симулировали кровавую бойню при помощи прорвы резинобетона, парафиновых манекенов, таявших под солнышком мексиканской пустыни, и декстрона, заменявшего обычную фальшивую кровь из сиропа «Каро». (Сладкая театральная кровь, как выяснилось, хорошо привлекает мясных мух, а режиссеру не хотелось платить штраф Американскому обществу по предотвращению жестокого обращения с животными.) Общий эффект был настолько реалистичен, что Молли настояла на том, чтобы все крупные планы Кендры снимались только после уборки, не то ее точно вырвало бы прямо в объектив. После эпизода пожирания падали, тако[14] с сальмонеллой, которыми их накормил ресторатор из Ногалеса, а также упорных домогательств арабского сопродюсера с таким ядреным халитозом, что у нее слезились глаза, Молли проболела три дня. Но все это, даже зловоние прокисшего фала́феля[15], не вызвало у нее такой тошноты, как останки полностью изжеванных и частично переваренных голштинок, которые отрыгнул Стив.
Молли добавила содержимое своего желудка (три сладких пирожка и диетическая кока-кола) к четырем кучам полужидкого говяжьего фарша, разметанным Стивом по пастбищу.
— Аллергия на лактозу? — Она вытерла рукавом рот и яростно глянула на Морского Ящера. — Если глотаешь мальчишку-газетчика или тайного извращенца из скобяной лавки, несварения у тебя почему-то нет, а молочный скот есть не можешь?
Стив опрокинулся на спину и попытался всем своим видом показать, что извиняется: по бокам замигали багровые всполохи — багровый был цветом его смущения. Вискозные слезы размерами с футбольный мяч набухли в уголках гигантских кошачьих глаз.
— Ты, значит, еще голоден, да?
Стив быстро перевернулся на ноги, и земля под ним задрожала.
— Ну, может, найдем тебе лошадку или что-нибудь еще, — вздохнула Молли. — Держись поближе к деревьям. — Опираясь на меч, как на палку, она повела ящера через холм. Его цвета на ходу менялись с такой скоростью, что Молли казалось — за нею движется мираж.
Тео
Пока Тео искал в сарае с инструментами мачете, в голове у него почему-то вертелись слова Карла Маркса: «Религия — опиум для народа». Из этого, значит, следует, что «опиум — религия наркомана», думал Тео. Так вот отчего ему выворачивало кишки, когда он подносил лезвие к первому жилистому стволу на своей грядке марихуаны — от раскаяния анафемы. С каждым взмахом мачете густые зеленые растения падали, точно святые великомученики, а руки Тео покрывались липкой пленкой, когда он относил падших в угол двора и швырял в общую кучу.
