Нил Гриффитс - Культя
– Ага. - Даррен смеется. - Точно.
– Ты как думаешь, он помер?
– Господи, конечно. От потери крови, типа, и шока. Он будет дохлый номер, как вот эта блядская овца!
На обочине стоит одинокая овца, и Даррен внезапно бросает машину на нее, овца спасается в живую изгородь, машина лишь на несколько дюймов разминулась с ее окороками.
– Не попал, бля.
– Ну и ладно, Дар. А то помял бы Томмину машину.
– А черт, и верно. Я об этом даж не подумал. Это уж точно был бы здец, правда?
– Угу. Пришлось бы уйти в бега, прятаться тут в этих долбаных горах, типа.
– Не-а. Он бы нас нашел. Я думаю, он этот район знает, он рассказывал, что парочку могил тут спроворил. Сволочь.
– Кто? Томми?
– Угу. Сволочь. Могилы, щас прям: прикинь, этот жирдяй Томми, чтоб лазил по этим горам, и в тачке у него труп и лопата? Да никада в жизни. Он пыхтит, даже када по лестнице поднимается. Я сам видал.
– Да, но ты ж его знаешь - он просто кого-нить еще заставит. Каких-нить шестерок типа Джеза Салли и этих его придурошных дружков, бля, сделать за него грязную работу. Всегда действует чужими руками, а?
– Открыл Америку. Мы с тобой чё щас делаем, по-твоему?
– Ну да. И он тех, кого собирался замочить, заставлял сначала копать себе могилы, типа. Как в кино всегда делают.
Даррен морщит лоб. Кожа у переносицы собирается двумя глубокими складками, как буква V.
– Да, я сам никада этого не мог понять. Чтоб человек сам себе могилу копал. Я чё хочу сказать, если тя все равно должны замочить, так пошли их в жопу, бля, пускай сами копают. Они начнут копать, а у тя в это время, мож, получится сделать ноги или подраться с ними, а если не начнут копать, то у них будет труп и никакой могилы. В любом случае выигрыш твой.
– Да, тока ты в это время уже умер.
– Да, но они тебя так и так убьют, нет? Еще чего - самому себе могилу копать. Я скажу, пошли вы в жопу. Козлы. Я еще вам помогать буду, свой собственный труп зарывать, бля. Хер им, братан. Пускай сами жопу рвут, бля.
Но еще хоть десять минут сердце будет биться лишних десять минут дыхания, пульса. Лишних десять минут вбирать мир глазами, пусть даже этот мир сжался до клочка вскопанной земли и человека с пистолетом, что стоит у тебя за спиной, над тобой, целясь тебе в голову. Чего только не передумаешь за эти десять минут. Эти десять минут можешь прожить как никогда не жил раньше в эти десять минут кульминация величественная великолепная всего чем ты мог стать в эти заключительные минуты и копаешь с яростью чистой будто стремишься бежать от ужаса над головой, от угрозы на уровне земли - вниз, вниз, все глубже, сквозь почву и камень, туда, к сдавленному, дымящемуся, пылающему ядру, что поглотит тебя, оно ведомо тебе, не чуждо, ведь его отпрыски бурлили и роптали в тебе столько багрового, безумного времени.
Даррен глядит в окно, на пролетающие справа сосновые леса, плотные тени меж деревьев. Бормочет:
– А неплохое место, чтоб дело сделать. Никто не помешает, типа.
– Чё?
– Да лес. Тут никто не помешает разобраться с этим козлом одноруким.
– Чё, ты хочешь его сюда привезти?
– Угу. Запхаем его в багажник, бля. Прикажем копать могилу - интересно, послушается или нет.
– У него ж тока одна рука.
– Ну и чё?
– А то, что как он копать будет?
– Ну совком-то он может ковырять? Вот пускай и ковыряет, бля.
– Это ж он сто лет ковырять будет.
– Ну и чё? У тя горит?
– Дар, я никого не смогу замочить.
– Ты это уже сто раз говорил.
– Не, честно: просто не смогу.
– Тебя никто и не просит, бля. Мы его просто малость поучим. Припугнем тока. Чуток попугаем, двинем пару раз, и все. Никто не собирается его мочить, не бзди.
Алистер жмет плечами.
– А кстати, Алли, ты вот чё мне скажи: если б ты заблудился тута в горах, ну, типа, голодал, замерзал, ты б мог кого-нибудь убить?
– Зачем?
– Чтоб съесть, дебил. Ну, ты бы мог кого-нибудь убить и съесть, если б иначе тебе было не выжить?
– Чё, здесь?
– Угу.
– Не-а. Тут ведь город недалеко, всего несколько миль. А там продуктовые магазины и все такое.
– Вот дебил, я ж не имею в виду прям вот тут, я имею в виду, ну, ты понял. В пустыне, типа. Ни еды, ничё. Если б те оставалось тока стать людоедом либо помереть с голоду, чё б ты выбрал?
– Нинаю, честно те скажу. Смотря с кем я буду. Вот Томми я б есть не стал.
– А чё? Он такой жирный мудак, его на несколько лет хватило б.
– Да, но это ж сплошной жир. Как все равно студень, трясется, бе.
– А я бы смог, бля. Я чё думаю, главное, типа, выжить. Я бы любого мудака съел, эт точно. Правду говорю.
Дорога идет на подъем. Они проезжают под железнодорожным мостом, на котором намалевано «SAEFON ALLAN» [42], и дорога забирает вверх все круче, будто сейчас уйдет в восковое небо.
– Ну ладно, а если б ты оказался в пустыне и без воды. Ты б стал пить свою мочу?
Даррен качает головой.
– Ну, Алли, с тебя станется - об таком подумать. Мочу пить. Сам бы стал пить, небось, за милую душу, еще даже до того, как вода кончится. Как те немецкие шлюхи в тех киношках, что Эдди крутит.
– А я уже.
– Чё?
– Да пил. Када малой был. Кто-то со мной поспорил, что я не смогу нассать и выпить это, и вот я нассал и выпил. Как вода, тока соленая.
– Ну ты дебил.
– Все равно как морская. И это ведь мое, я чё хочу сказать, чью другую я б не стал никада в жизни, бля. Получил за это десять сигарет. - Он пожимает плечами. - И ничё такого. Я б и еще раз то же самое сделал, если б вдруг на мели оказался.
– Ну ты грязный козел. Это ж чистый яд, братан.
– Яд? Можно подумать, всякий там кокс и быстрый, что ты себе в хобот вдуваешь, не яд. Чё-та я не видел, чтоб ты об этом волновался.
Даррен ухмыляется.
– А птушта я с них торчу. А сам-то чё, а? Ты ваще пылесос ходячий. Я ваще удивляюсь, как у тя хобот до сих пор не отвалился. Удивительно, что ты до сих пор не стал как та баба из «Ист-Эндеров» [43], знаешь, о ком я?
Алистер на это ничего не отвечает, заглядевшись через окно машины на кур, роющихся в огородике. К шоссе ведет грунтово-гравийная дорожка, на которой что-то клюют и копаются две курицы и петух. Одна курица вспархивает, панически квохча, и пролетает несколько метров, убегая от машины. Алистер смеется.
– Дар, гля на этих курочек! Гля, как торопятся! А ну давай-ка их, в лепешку!
Даррен хмыкает.
– В следраз, када ты жрать захочешь, куриные крылышки, тебе вот куру и подадут. Мож, прям вот эту, ты, дебил злобный.
– Не, никада в жизни. - Алистер очень серьезно мотает головой. - Я больше никада в жизни не буду жареную курицу есть.
– Да щаз. Ты жить не можешь без этой дряни. Я видал однажды, как ты целое ведерко сожрал, чё ж ты врешь-то.
– Да не вру, братан, просто я теперь уж больше это не ем, вот и все.
– А чё? Тока не рассказывай, что ты теперь вегетарьянец. Не поверю.
– Да не, я просто жареной курицы больше не ем. Вот и все.
– А чё это? Должна ж быть какая-то причина.
– Ну да, ты мою сеструху знаешь? Которая щас в Лондоне живет?
– У которой сиськи? А то. Ух, я б ей засадил, по самые помидоры, ей-бо.
– Слушай, это моя сеструха.
– Да я понял. Просто удивительно, ты такой урод, а она ничё себе, я б на нее лег. Так чё у нее там с курями случилось?
– Ну, она была в городе на прошлой неделе, и мы пошли пива выпить, и вот мы шли по Хардман-стрит, и ей есть захотелось. Так что она себе взяла куриный бургер, и попросила без майонеза, потому как у нее от майонеза экзема или чё там, она как тока его поест, сразу вся болячками покрывается. Ну и вот, она откусила, а он на вкус как дерьмо, и чё-то белое липкое оттуда лезет. Она пошла обратно, говорит им, я просила без майонеза, а парень там говорит, что никакого майонеза не клал. И вот она заглядывает в свой бургер, типа, под верхнюю булку, а там знаешь чё?
– Не, а чё?
Алистер кивает.
– Ну вот. Одна большая киста, пмаешь? А та белая дрянь, это гной был. Веришь, нет?
– Ну ёптыть. Аж блевать потянуло. Вот где гадость-то, братан.
– А то. Вот я с тех пор никакой жареной курицы и не ем. Больше никада в жизни, бля.
– Точно. Гнойбургеры, черт. Киста в булочке. Нет уж, в жопу.
Склон становится более пологим. Это долгий подъем, мало-помалу карабкаешься вверх и оказываешься высоко над морем. Перевал все ближе.
– А я кой-чё подумал, Алли.
– Чего?
– Да твоя сеструха, ага. И у нее белое изо рта. Следраз, када она из Лондона приедет, скажи мне, и тада у нее не гной будет изо рта течь, я уж постараюсь.
– Бля, это моя сеструха, Дар.
– Да я понял. Я сам в это поверить не могу. Ну скажи честно, твои предки ее удочерили.
Даррен гогочет, Алистер молчит, они достигают вершины холма, неширокое плато, потом опять спуск, дома уже подступают к самым краям дороги, появляются высокие корпуса университета, плоскости красного кирпича и матового стекла за заборами, и деревья кое-где. После многих миль и часов редких деревень, безлюдных гор и долин этот внезапный город на краю света кажется блистательной столицей и дорога начинает крениться и собственно город лежит перед ними далеко внизу, горизонтальные плоские соты серые, бурые и белые меж двумя горами, здания больницы и колледжа высятся над террасами и улицами словно киты в косяке мелких рыбешек или будто те же киты выбросились на берег из моря что простерлось вдалеке и те немногие мирные боеголовки что пущены в него тусклым солнцем по долине за несколько миль отсюда подрываются веером эфирного мерцания, мягкими взрывами бронзовой шрапнели, висящей над неожиданным поселением.
