Юлия Франк - На реках вавилонских
— Пройдемте со мной, пожалуйста.
— Да, я пойду, но можно мне на секундочку еще заглянуть в туалет?
— Если ненадолго, то, разумеется, можно.
Фрау Яблоновска последовала за сестрой по коридору.
Катя взяла новую книжку, она сидела неподвижно, держа книжку на коленях, и читала. Я поглядела через ее плечо.
— Эта наверняка не лучше.
— Мама, тебе же ее читать необязательно. К тому же наш папа тоже читал эту книжку.
— Откуда ты это взяла?
— Я помню обложку.
— Что? Прошло столько лет, а ты уверяешь, будто помнишь обложку? С какой стати он заинтересовался бы такой книжкой?
Катя захлопнула книжку. Обложку украшал коричневатый рисунок. С чего бы это Василий стал читать детскую книжку, да еще с Запада? Мне все чаще казалось, что я ловлю Катю на лжи.
— Я недостаточно быстро от них убегал, — сказал Алексей, когда мы пришли к нему в палату. Я взяла стул и придвинула к кровати.
— Вот видишь, мама, а если бы у него были спортивные ботинки… — Катя наклонилась к брату с другой стороны кровати и положила руку ему на лоб, словно была его матерью. — Угадай-ка, что тут, — она открыла "молнию" своей куртки — из — под нее выглядывал ослик.
— Думаешь, я умру, как наш папа?
— Нет, миленький, конечно же, нет. — Я подумала о заключении, которое в коридоре показал мне врач, и которое я должна была подписать. Это означает, что я беру ответственность на себя, ибо хотя в целом обследование не опасно, все же нельзя исключать нежелательного воздействия рентгеновских лучей. Причем все эти обследования они уже успели провести, и теперь мне больше ничего не оставалось, как поставить свою подпись. У Алексея было сотрясение мозга, ушиб черепа, множество других ушибов и перелом ребра. Кроме того, — это врач подчеркнул особо, — они установили, что мальчик истощен. При его росте он должен был весить самое малое двадцать шесть килограммов, а его вес был на несколько фунтов меньше. Об этом врач хотел еще раз подробнее со мной поговорить, он строго смотрел на меня, словно я заставляла своих детей голодать или совершенно их забросила.
— Знаешь, мама, я все время думаю, что наш папа хочет быть здесь и жить во мне. — Щеки у Алексея были красные и в прыщах. Глаза казались стеклянными.
— В тебе?
— Да, ведь он же теперь просто труп, и живого тела у него больше нет, вот я и думаю, может, ему захочется жить у меня внутри, в животе.
— Откуда ты это взял?
— Бабушка как-то сказала, что он продолжает жить в нас.
— Это надо понимать по-другому. Бабушка считает, что он продолжает жить в нас, когда мы его вспоминаем.
— Я знаю, что бабушка имела в виду. Но этого мало, мама. Душа желает большего.
Теперь Алексею уже казалось, будто он кое-что знает о желаниях душ. Я покачала головой и потрогала его губы, которые, несмотря на внутренние травмы, выглядели неестественно здоровыми.
Вошел врач и попросил меня зайти к нему в кабинет. Там он пригласил меня сесть в оранжевое кресло, предложил мандариновый сироп с водой.
— Вы всем вашим пациентам предоставляете отдельную палату? — Я положила ногу на ногу и собиралась выразить ему благодарность.
— Отдельную палату? Нет, только на первые три дня, из-за опасности заражения.
— Опасности заражения?
— Пожалуйста, не смотрите на меня такими испуганными глазами. — Он великодушно улыбнулся и еще секунду-другую смаковал воздействие своих слов, потом наклонился ко мне, сложил руки на столе и сказал:
— У вашего сына — вши, я полагаю, что от вас это не укрылось? Полная голова. Нам придется сначала проделать ряд процедур.
— Ах, — я вдруг замолчала и сняла руку с головы: пускай чешется, я потерплю.
— Вы ведь читали заключение?
Я кивнула.
— Ваш сын уверяет, будто его избили в школе. — Он смотрел на меня и явно ждал ответа.
— Да?
— И у нас возникает вопрос: так ли это? Мальчик в своем рассказе очень путается. Школа не имела никакого права отправлять его домой в таком состоянии. Что я хочу сказать, — может, он вообще не был в школе?
— Не был? Где же, по вашему, он находился?
— Пожалуйста, не волнуйтесь, такой разговор для нас тоже небольшое удовольствие. Нам все чаще приходится иметь дело с подобными случаями. Жестокое обращение с детьми, да, это бывает в лучших семьях.
— Как вы сказали?
— Он находился у вас дома?
— Нет, в лагере его не было. Насколько я знаю.
— Фрау Зенф, наши санитары забрали его…погодите-ка… из блока "Б" в лагере экстренного приема. Вы ведь там живете?
— Мы там живем, да… Но…
— Только не волнуйтесь, фрау Зенф, я не полиция. Кроме того, нам здесь запрещено разглашать доверенные нам секреты. Просто все это кажется нам крайне невероятным, понимаете, тяжелые повреждения, такие ушибы, — сломано ребро, точечные раны на руках и на спине, явно нанесенные острым предметом, теперь в ходу иголки, да, предпочтительно раскаленные, — пока этот врач говорил, он как-то странно причмокивал, словно говорить о подобных вещах было для него и мукой, и неслыханным наслаждением, — сотрясение мозга с травмой черепа — для этого требуется немалая сила. Ему нужны очки, а у него их нет. Ко всему еще у него истощение.
— Я не обратила внимания на то… — Я раздумывала, не будет ли ошибкой сказать то, что я собиралась сказать, и закурила сигарету.
— Не обратили внимания на то, что ваш сын слишком худой, слишком легкий? Теперь ведь у всех есть весы.
— Нет, господин… Как ваша фамилия?
— Доктор Бендер. Вы не будете столь любезны погасить сигарету?
— Господин Бендер, в лагере нет весов, ими пользуются только при медицинских обследованиях, да и кому придет в голову взвешивать своего ребенка? Я хочу сказать, кроме как на приеме у детского врача. И при последних осмотрах все было в порядке, по крайней мере, об истощении никто не говорил.
— В таком случае мы должны зафиксировать ваше высказывание и в интересах страхования передать его дальше, в кассу. Там дело почти наверняка дойдет и до расследования в отношении школы, ибо тут либо вы пренебрегли своим долгом присматривать за детьми, либо школа.
— Мои дети питаются нормально. Едят не много, но много теперь никто из нас не ест. Если бы вам каждый день выдавали еду порциями, у вас тоже пропал бы аппетит.
— Только не переходите на личности, фрау Зенф.
— Это вы как раз перешли.
— Да неужели? Ну, как я уже говорил, об этом позаботятся органы страхования. Разбираться, откуда у него взялись эти повреждения, — не мое дело. У меня могут быть только предположения.
— Ах, у вас есть предположения.
— Фрау Зенф, давайте будем объективны. Для вас это наверняка не очень просто.
— Нет, не очень просто, — я встала, — но я в вашу семейную жизнь не вмешиваюсь.
— Вмешательство иногда важно, фрау Зенф. — Он причмокивал и глотал слюну.
Доктор Бендер делал вид, будто его уже не интересует, нахожусь я у него в кабинете или нет; он вносил пометки в свой формуляр, подлил себе еще глоток мандаринового сиропа и выпил его неразбавленным, а под конец снял телефонную трубку и что-то в нее прошептал.
— Важно, важно, — повторила я, но он даже не повернул головы в мою сторону, я могла сколько угодно говорить себе под нос: когда он приводил в порядок свои формуляры, то не позволял, чтобы ему мешали, — вам можно просто не выходить из роли, верно? Как хорошо вы все устроились со своими ролями, верно? Роли на всю жизнь. В самом деле, разве их можно где-нибудь купить? — Я вышла, широко распахнув дверь, и спустилась вниз.
Катя лежала на кровати Алексея. Улеглась поперёк его туловища, болтая внизу ногами, и пела песню, которую я больше не хотела слышать.
— Ублюдок. — Катя решительно села.
— Ублюдок?
— Да, ублюдок, так кричали некоторые из ребят, когда топтали Алексея. Ублюдок, ублюдок. И, конечно, "чума восточная".
— Почему "ублюдок"?
— Не знаю, — она пожала плечами, — может, потому, что им известно: у нас нет отца, и вы с ним не были женаты.
— Ах, что ты, откуда им это знать?
— Да ведь учительница все время спрашивает. Кто по профессии твоя мама, чем занимается твой папа?
— А причем тут "женаты-не женаты"?
— Ну, тогда я сказала, что мой папа умер.
— И что?
— Тогда учительница сказала: значит, твоя мама вдова. Вдова — это звучало как-то нехорошо. Но я ведь знаю, что такое вдова. Это старая супруга мужчины, который умирает. И тогда я сказала, что ты не вдова, потому что вы никогда не были женаты, и ты еще совсем молодая, никакая не вдова.
— Ну я что? Сегодня это совсем не редкость. Вы родились вне брака. Что в этом такого? Я тоже была внебрачным ребенком, вы что думаете, моя мать могла так просто выйти замуж?
— А почему бабушка не вышла замуж?
— Это не разрешалось.
— Почему?
— Я вам уже рассказывала.
