Татьяна Лисицына - Рассказы (СИ)
— Лера, иди сюда, все готово! — услышала она Борьки голос.
Она смахнула слезы и направилась к дому, взывая к остаткам гордости. Надо держаться. Надо! Даже лучшим друзьям нельзя показывать свою боль.
Оказалось, что она даже голодна и с удовольствием поглощала закуски, запивая их домашним вином.
— Ты лучше выглядишь! — заметил, сидящий напротив раскрасневшийся от вина, Борис. — Ты это… даже не думай переживать. У нас есть для тебя сюрприз!
Лера попыталась сделать заинтересованное лицо.
— И что это?
— Идем, сама увидишь. — он выскочил из-за стола, накинул куртку и посмотрел на жену, складывающую тарелки. — Наталь, приходи к нам. Потом со стола уберем.
Конюшня находилась в конце улицы, у самого леса. В денниках стояло пять лошадок. Молодой конюх с тачкой сена приветливо поздоровался с Борисом.
Валерия вдохнула знакомый с юности запах сена и лошадиного пота, погладила доверчиво высунувшуюся рыжую морду, выпрашивающую лакомство, и вновь почувствовала себя девчонкой, которая обожала лошадей.
— Держи сахар, — Борька протянул ей маленький пакетик. — Это Небылица. Покорми ее, она жуткая попрошайка и сластена. А я тебе Кумира поседлаю, ты прокатишься и поймешь, что…
— Да ты чего, Боря? — перебила его Лера. — Какого Кумира? Я последний раз в седле…
— Знаю, лет десять назад, — Борька улыбнулся. — А помнишь, родители не давали нам денег, и мы чистили денники, чтобы нам давали поездить в лесу. Ты тогда говорила, что в жизни нет ничего прекраснее, чем скакать галопом?
— Так это когда было-то, — протянула Лера.
— Не волнуйся, ты все вспомнишь. Помнишь ту бедуинскую легенду, которую любил повторять наш тренер: «И взял Бог пригоршню горячего ветра, и вдохнул свое дыхание в него — и создал лошадь»?
Лера улыбнулась.
— Лучше и не скажешь.
— Мне когда тоскливо, я всегда приезжаю сюда. Прокатишься верхом по лесу, посмотришь вокруг, глядишь — и ты снова счастлив. И еще знаешь что — Борька, вдруг обнял Леру за плечи, — Все хотел тебе сказать, но боялся: тогда, в той далекой юности, я был в тебя влюблен.
Валерия с удивлением посмотрела в глаза уже лысеющему тридцатилетнему мужчине, с которым они дружили с первого класса.
— Что ты придумываешь, Борька? Какая любовь? Ведь ты с Наташкой встречался.
— Вокруг тебя вертелось слишком много парней. К тому же, с кем еще я мог поговорить о тебе? В общем, я так и не осмелился признаться и сделал предложение Наташке.
— Ты все это придумал, чтобы отвлечь меня? — недоверчиво спросила Лера, но взгляд серых глаз Бориса был слишком серьезным, ей даже показалось, что он вот-вот наклонится, чтобы ее поцеловать. Лера почувствовала себя неловко. Надо же, как получилось. Столько лет молчал и вдруг…
— А Ната знает? — спросила Лера, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
— Конечно, — Борис улыбнулся, — и любит пошутить на эту тему. Твоя подруга оказалась чертовски умной женщиной. Потом я понял, что сделал правильный выбор. Ну, все, осваивайся, а я пойду седлать Кумира. — Его же еще чистить надо, — Борис так быстро ушел, что обескураженная его признанием Лера не смогла его остановить.
— Но я не могу сейчас поехать! Я все забыла! — крикнула Лера в спину Бориса, на что он отрывисто бросил, обернувшись через плечо:
— Кажется, ты никогда не была трусихой.
Лера обиделась. Да, трусихой она не была, это точно. Но снова сесть на лошадь?! Она же весит сейчас килограммов на пятнадцать больше. А ведь когда-то галопом носилась по лесу, но ведь когда-то и муж ее любил.
Небылица толкнула ее мордой, напоминая о себе. Лера протянула лакомство: мягкие влажные губы нежно коснулись раскрытой ладони, оставив мокрый след. Давно забытое удовольствие.
Борька выводил под уздцы огромного серого жеребца. Возбужденный предстоящей прогулкой конь, крутил головой, пытаясь вырвать повод, и скалился.
Бог мой, подумала Валерия, да этот жеребец сбросит ее моментально. Если она сможет, конечно, забраться на него. Она уж точно теперь не сможет подтянуться, а он такой высоченный!
Борька, увидев ее испуганное лицо, улыбнулся:
— Смотри, какого красавца я тебе поседлал! Давай, пошли, Кумирчик истомился в конюшне, капризничает.
Не осмелившись противоречить, Лера последовала за ними. «Наверно, эта прогулка так просто не кончится. Можно и сломать себе что-нибудь. Вот, черт. Лезет всякая чушь в голову. Да что она теряет, в конце концов? Ведь хотела же умереть».
Она еле смогла всунуть ногу в стремя, так высоко оно было. Схватилась за луку седла и попробовала подтянуться. Ну, где там, она только чуть не упала, а разленившиеся мышцы жалобно взвыли.
— Ну что, старушка, никак? А ведь раньше одним махом взлетала, — издевался Борька. — Подожди, я сейчас тебя подсажу, — он ловко закинул ее в седло.
Пока Борька потягивал подпруги и регулировал стремена, Лера, вцепившись в поводья, пыталась удержать неугомонного коня на месте, еле живая от нахлынувшего на нее страха. Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать: «Сними меня отсюда! Я боюсь! Я упаду!»
Борька похлопал коня по шее:
— Ну, вперед. Дорогу Кумирка знает. Главное — удержись в седле и не дергай поводья, он этого не переносит. Мы тебя догоним.
Кумир рванулся галопом, словно собирался взять приз на соревнованиях. От ужаса Валерия вцепилась в гриву и прижалась к его шее. Почувствовав облегчение, конь увеличил скорость. Всем ее существом владела одна мысль — только бы удержаться в седле. На узкой тропе Кумир перешел на рысь, и она смогла поймать потерянные стремена. Тропинка привела к широкой дороге, на которой Кумир снова перешел в галоп.
Лес кончился — перед ними простиралось поле. Валерия почувствовала, что страх исчез, теперь их сердца бились в унисон, а тела слились в одно. Время и пространство исчезли, ей казалось, что они одни в целом мире. Она не ощущала под собой земли: только сильные мускулы Кумира и его свободное дыхание. Ей казалось, что они летят по воздуху: не было ни дороги, ни лошади, ни ее самой — только полная свобода и чистая радость.
Кумир сам перешел на шаг и остановился у обрыва над рекой. Малиновый шар солнца, перерезанный пополам узким облачком, завис над быстрой речушкой, окрашивая деревянные дома и белую церковь, раскинувшуюся на противоположном берегу, в розовый цвет. Разгоряченная после скачки, Валерия с жадностью вдохнула свежий, кружащий голову, весенний воздух.
Чувство гармонии охватило все ее существо, и она почувствовала, что любит каждую травинку, каждый листик дерева, каждую капельку бегущей внизу речушки; и никто никогда не сможет отнять у нее этих мгновений счастья. И она вдруг поняла, что больше не останется хныкающей растолстевшей неудачницей, она может и хочет жить. Да, надо признаться себе, что муж ушел, но ведь это еще не конец света, а всего лишь конец давно исчерпавших себя отношений и начало новой жизни. И в этой новой жизни она сможет и сама воспитать сына, — ведь воспитывают же другие и ничего, справляются. Для этого только надо найти работу, а потом и возобновить работу над диссертацией. Настанет время и Артем еще будет ею гордиться. А в выходные они будут приезжать сюда. Она вдруг вспомнила, что Артемка давным-давно просился поездить на лошадях, да только у нее все время находились оправдания, которым больше не будет места в ее новой жизни.
Внезапно Валерию переполнило чувство благодарности: она уткнулась в шею коня, чувствуя как жесткие волоски его гривы щекочут лицо, и прошептала: «Спасибо тебе, Кумир! Ты подарил мне крылья».
15.03.2014
Амин
Учитель вел учеников против течения реки. От настоящего к рождению. Вздымались, заслоняя голубое небо горы, журчала вода, промывая умершие листья и складывая из них яркие узоры.
— Слушайте себя, следите за рекой и тогда нас пропустят.
— Куда? — спросила Надия.
Учитель посмотрел с укоризной:
— Не задавай вопросов! Почему ты все время смеешься и сбиваешь всех? Ты обкрадываешь себя и других!
Девушка поспешно присела у реки, разгребая руками преграду из красных и желтых листьев. Священная вода смыла обиду. Мучительный клубок прошлых бед размотался вместе с яркими уплывающими по течению листьями. Надия поднялась и легко, несмотря на тяжелый рюкзак, догнала остальных. Несколько раз по пути останавливалась, разгребая застывшие кучки. Уплывавшие листья наполняли чувством радости, которым теперь нельзя было поделиться.
К священным вратам группа приходила каждый год, но каждый раз они обнаруживали невидимую преграду, не позволяющую войти в другой мир. Учитель уходил грустным, сердясь на себя, что опять что-то недодал ученикам. Он уже почти не спал, изнуряя себя и группу аскезами и упражнениями. Тех, кого он считал сильными, не выдерживали и уходили, а на новеньких, вроде этой девчушки с непокорными кудряшками, надежды не было.
