KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Наталья Арбузова - Тонкая нить (сборник)

Наталья Арбузова - Тонкая нить (сборник)

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Наталья Арбузова, "Тонкая нить (сборник)" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Постояли этак немного. Гоголь сделал черту нетерпеливый знак. Черт замотал башкою и хвостом, караул пошел меняться каждую минуту, и вот уж мы входим в затхлый склеп сей. То-то Гоголю весел новый поворот мертвецкого сюжета. Тут Поток-богатырь проснулся, воззрился на мумию и так разинул рот свой, что того гляди залетит ворона. Ну, вышли мы. Детинушка нам и говорит в простоте: «Ведь это, братцы, грех. Нам Писанием велено строго признавать лишь небесного Бога. Ишь, завели кумирню языческую. Пожри, да же не бондеши на сковраде. А не много ль ему будет этой идольской чести? Мы честили князей, да не эдак. Пойдем-ка спеленаем мерзостную эту куклу в христианский саван, кликнем попа да похороним по чину, а вины его Господь весть». Тут вышел Анатолий Собчак и сказал богатырю нашему прочувствованно: «Что дерево трясти? Само в срок яблоко спадает спелое». Уговорили подождать. А что касается слов детинушки нашего, то пожри в данном случае означает не «съешь, пока тебя самого не съели», но принеси жертву, покуда не поджарили. Так язычники вотще принуждали православного князя. Это он вспомнил из летописи, голубчик наш, не токмо разумный, но и грамотный. Просто удивительно, как наш многопудовый найденыш иной раз становился на одну доску и с породившим его А. К., и с самим маэстро Гоголем.

По-моему, в этот третий наш приезд в Москву у ревизора Гоголя на уме инспекция по военному ведомству. Он все делает Селифану знак остановиться то возле штабного здания, то около ракетной академии имени Петра Великого. Смотрит, молчит. Форма новая, а там Бог его знает.

Видя замешательство Гоголя, я прихожу ему на помощь. Здесь ничего не увидишь, говорю. Чуть отъедем от Москвы к той же Купавне, там все сплошь милитаризовано. И мы отправляемся в Балашиху. Поспели туда в брежневское время. Глазеем на устрашающего вида баллистические ракеты, держащие весь мир на мушке, как Фернандель в фильме «Закон есть закон» держит пограничный городок. После узнали: это были муляжи для парада. Однако ж неустанно вращается огромный локатор – неусыпный глаз циклопический. Я объясняю спутникам своим, что в математической статистике существует ошибка первого и второго рода – отвергнуть верную гипотезу или принять ложную. Пропустить летящую на тебя ракету или выпустить ответную ракету по несуществующей цели, поразив при этом некую точку земного шара и развязав мировую атомную войну. Вторая ошибка считается тяжеле.

Увы, думаю я, вот так и всегда, вечно человек в сомнениях своих оказывается между Сциллой и Харибдой, или, по-русски говоря, промежду двух огней. Я полностью могу подписаться под нижеследующим замечаньем богатыря нашего, которое настоятельно повторю. Худо, когда под плитою с царским именем нет царственного праха, как уж случилось в русской истории. Еще горшая была бы ошибка, кабы мученическое имя убиенного Николая II не было начертано на плите, под коей истерзанный прах его поздно успокоился.

А нелегок и собственный мой выбор. Допустим, я научусь все вокруг видеть ясно и выражать столь же разумно, как братец мой Поток-богатырь, однако скромно промолчу всю оставшуюся жизнь. Это будет ошибка первого рода. Пусть, напротив, сварливый старческий задор возобладает над разумом моим, и я оскверню бумагу вздором – это будет ошибка второго рода. Несомненно, второе много хуже. Какое же бремя взваливаю я на свою совесть! Господи, наставь меня.

Опять рядом с нами прорезался А. К. Толстой, благодаренье Богу, в целости и сохранности, и декламирует шаловливо, enfant terrible:

Телеграфною депешею
Городничий извещен,
Что «идет колонной пешею
На него Наполеон».

Короче говоря, тут имела место ошибка второго рода.

Суть депеши скоро сыскана,
Просто значилося в ней:
«Под чиновника Распрыскина
Выдать тройку лошадей».

И все приуготовления оказались тщетною предосторожностью. Так-то и наша милитаризация. Поток-богатырь потер заспанные глаза и произнес рассудительным тоном: «Никто-то на нас не нападет, лишь бы мы сами ни на кого не напали».

Мы поехали тихим шагом по небольшой Балашихе. Почтовые ящики брежневских времен, позднее вежливо упоминаемые как предприятия оборонки, являли картину внушительную. Нам пришлось использовать излюбленный наш прием невидимок для проникновения в здания их. Там все кипело. Огромное количество людей с высшим техническим образованьем, средней сытости, но в хорошей физической форме, сновали весь день взад и вперед, обеспечивая и координацию дел, и будущую чистую состыковку технических блоков всевозможных систем разведывательного, наступательного и заявляемого оборонительного характера тоже. Генералы, увешанные медалями, как породистые собаки, сидели со строгими лицами в пространных кабинетах, сквозь стены коих мы легко проходили. Выйдя на оскорбительно безобразные улицы Балашихи и вновь представ дружеским взорам нашим, Поток-богатырь, живая мораль на двух ногах в басне моей, одернул кафтан на одновременно и дебелом и ладном стане и высказался следующим образом: «Такую бы расторопность да за стены эти, да на доброе дело, да с Божией помощью, то ей бы и цены нет».

Покуда Гоголь молча дивился давно не виданной обстановке дела, хоть и недоброго, время опять соскользнуло на нонешнее, и зловещие здания почтовых ящиков, иные с глухими стенами без окон, начали ветшать на глазах наших. Военный бюджет стал напоминать плюшкинский халат с прорехой пониже. Люди, привычные к обстановке нервозной исполнительности и к постоянной глухой угрозе ответственности, вдруг оказались в вакууме. Тут с очевидностью обнаружилось, что они в основной своей массе патологически безынициативны. Поток-богатырь поглядел на них и вздохнул с грустью: «Этим-то холопьям свобода боком выйдет, а и новая наука впрок не пойдет».

Казалось, и прежде трудно было найти угрюмее улиц балашихинских. Теперь же ранее с грехом пополам державшийся убогий порядок рухнул, как подпиленный гусиный хлевец. От него остались только старые лозунги, пущенные по кромке крыш на выцветшей красной ткани, раздравшейся аки завеса в храме. Талая зима тянулась, пока мы тащились шагом вдоль сюрреалистичных домов с нарушенной системой отопления, заиндевелых холодным паром. Желтый, всегда желтый цвет их был запачкан печальными ранними сумерками и заводской гарью. Из форточек коммунальных кухонь без занавесок пахло невкусной стряпней. Улицы все оказались перекопаны давними осыпавшимися канавами. Скучно на этом свете, господа!

На удручающей улице балашихинской пристал к нам капитан Копейкин, только, мягко выражаясь, несколько другой и отнюдь не возбуждающий такого состраданья, как призрачный персонаж гоголевский. Этот был еще не стар, крепко стоял на обеих своих родных ногах, и повыше ног на нем красовались малоезженые форменные невыразимые сообразно чину его. Вцепившись мертвой хваткой в Гоголя, он требовал полного пенсиона внушительных размеров и при этом слался на незаконное свое увольненье из рядов вооруженных сил в ходе вялотекущей реформы их. Гоголь без колебаний отказал в протекции.

16

В Купавну, она тут поблизости. При одном о ней упоминании настало приветливое лето. Надо еще проехать Черное и платформу Заря – ракеты и ракеты, военный аэродром, заборы, военный городок. Снова вечереет, сигнальные огни зажигаются на вышках. Непривычное размышлять гарнизонное населенье мается нежданными невзгодами. А я уж и забыла, что Гоголь в нашей призрачной поездке не кто иной, как вергилий мой, и все показываю, демонстрирую ему адскую военную машину, десятилетьями разгонявшуюся всей своей инертной массой по рельсам в никуда.

Тут-то вылез махонький, чуть прихрамывающий, сильно смахивающий на Женю Прибылова с достославной улицы Тургенева тульский косой левша. В волосах, повыдранных еще при ученье, черт копейку искал. Поклонился господам, ахнул на богатыря, покосился на черта и отошел к Петрушке с Селифаном. Поговорил вежливо, мол откуда и куда, и сразу к делу. Посмотрел на неухоженные баллистические ракеты, да и говорит с сокрушеньем: «Храни Бог войны – они стрелять не годятся». После сих справедливых слов его возникает в вихре пыли почтовая тройка, нахлестываемая оголтелым ямщиком, в свою очередь нахлестываемым бравым донским казаком Платовым. Этот последний на всем скаку сгребает за шиворот легонького левшу, только мы его и видели. А Поток-богатырь сказал так: «Други мои, не тужите. Уж что когда попроще Иван Москвин во граде Туле склепал, так то всегда стрелять годится».

Вот мы и в третий раз в Купавне на улице Тургенева. В порядке исключенья мягкое небо орловщины плывет тонкими облачками над моим поместьем, исчисляющимся размерами одного палисадника. Я возделываю его, как маленький принц свою маленькую планету, и определение плюшкинского сада к нему давно уж не применимо. При нашем приближенье замки поспешно спадают с калитки и дверей моих. Мы входим в дом, поднимаемся по лестнице в беспечальную мою светелку, выходим на балкон, подхлестываемый мятущейся старой березой. Видим вдали военный аэродром, сигнальные огни и забор гарнизонного городка. Но Гоголь пристально глядит в другую сторону, на ветхую крышу и на трубу, что обмазывала я горячим варом с риском для жизни.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*