Михаил Вивег - Игра на вылет
— Я не виноват, sugar,[29] — говорит он. — Так уж мы, мужчины, созданы. Все это жизнь.
Он никому никогда не говорил sugar, но в борделе это не имеет значения. В борделе почти ничего не имеет значения — именно это его и устраивает.
— Жизнь курва, — шепчет Эдита.
— Боюсь, что мне придется с тобой отчасти согласиться.
Вслух он не признал бы, что подражает Тому в манере говорить, включая дикцию. Однако часто ловит себя на этом.
Время от времени он все-таки уходит в номер с Эдитой.
— Наполнить ванну? — спрашивает она услужливо.
Джеф согласно кивает. Раздевается. Эдита внимательно смотрит на него.
— Почему ты ходишь сюда? Мы оба знаем, что там, — мокрой рукой она указывает в направлении окна, затянутого бордовой шторой, — ты получил бы все это за одно спасибо.
Когда чего-то не понимаешь, не спрашивай, осеняет его.
Том
Я понимаю, что история иногда повторяется, но в данном случае схожесть слишком кричаща; возникает подозрение, что история (по меньшей мере моя) — капризное существо, склонное к зловредной иронии: в июне 1992 года я подменяю в Кларином классе больную коллегу — преподавательницу чешского.
На упомянутый урок прихожу в соответствующем настроении — огорчен, что в этот день меня лишили единственного свободного часа (а я думал провести его за чашкой кофе и чтением «Литературной газеты»). И вдруг замечаю ее: она сидит во втором ряду у окна и так же, как остальные, смотрит на меня с нескрываемым любопытством (объяснение простое: мне всего тридцать, в их классе я не преподавал и, помимо прочего, пользуюсь репутацией уже дважды изданного поэта). В первую минуту у меня ощущение, что я стал жертвой какого-то розыгрыша Скиппи: тот же рот, такой же гладкий лоб и светлый пушок на висках. На меня смотрит Ева.
Уже тогда, естественно, я сознавал сумасбродство своей страсти, но, к сожалению, это не уменьшало ее. Моя многолетняя одержимость столь же глупа, сколь и великолепна — все зависит от того, как на нее посмотреть. Наполнить жизнь безответным чувством или попусту растратить ее. Мне самому бывает трудно разобрать: иной раз я кажусь себе трагическим героем, а порой (куда чаще) — персонажем из какой-то шестой серии некогда популярной комедии для тинейджеров. Второе, вероятно, в самую точку. Сегодня-то я это знаю, но мне уже перевалило за сорок. Диагноз: запоздалое сожаление. Тут уже ничего не попишешь. Или я должен покончить с собой (чего не смогу), или примириться с бессмысленностью своей страсти. Она была прикована к нему отроческим договором, прочел я недавно в романе Зэди Смит. Те несколько лет, что остались мне, прежде чем я сопьюсь, уж как-нибудь протяну.
Итак, мне удается сохранять спокойствие — у меня ведь целых сорок пять минут. Я заполняю классный журнал и с наигранной сонливостью кого-то спрашиваю, что они сейчас проходят. Межвоенную поэзию? Так, хорошо, приступим. Достаточно немного начистить старое оружие и прочесть им наизусть все, что помню. Конечно же, Галаса, Сейферта, Библа, Незвала.[30] Пикантные подробности этих великих жизней. Уметь рассмешить и в нужную минуту стать серьезным. Быть по-мальчишески игривым и мужественно мрачным. Называть вещи своими именами. Не лгать.
Сплошное трюкачество. Сплошная нечестность.
— Что вы там на прошлой неделе вытворяли с ними, коллега? — спрашивает меня позже их учительница. — Они были в восторге от вас.
У меня такое чувство, будто она застигла меня при мастурбации.
— Рутинное изложение, — растерянно пожимаю плечами.
— В будущем я бы попросила вас проявлять больше равнодушия и безучастности, — улыбается моя симпатичная коллега. — А иначе вы будете нарушать наши нормы.
— Слушаюсь.
— Да, не забыть бы: Клара — та красивая блондинка — спрашивает, не будете ли вы после каникул вести у них литературный кружок?
Итак, мне невтерпеж дождаться окончания летних каникул — однажды я такое уже пережил. Весь душный август торчу в Праге. В обезлюдевших кондиционированных магазинах покупаю новые джинсы, черные майки и свободную рубашку.
Затем, уже с сентября, вижу ее каждую неделю: целый урок она существует только для меня. Своих на двенадцать лет моложе меня соперников (сразу же определяю их среди остальных учеников) легко разоружаю: завоевываю их расположение. Даю им читать хорошие книги, показываю добротные фильмы, читаю их благоглупости. Я в меру критичен (чтобы не выдать себя), умею и похвалить. Этот абзац удался тебе, Петр. Более того, он блестящий, а ты знаешь, что слово «блестящий» я употребляю не слишком часто… Я вижу, как Клара тает, как с каждой неделей становится мне ближе, как влюблена в меня (я люблю ее уже долгие годы), но вместе с захлестывающей меня радостью чувствую и легкое, какое-то потаенное неудовольствие: самим собой, литературой, девушками.
Джеф
Когда Том впервые представил Клару Джефу (они случайно встретились на площади Братьев Сынеков),[31] ее сходство с Евой ошеломило Джефа — правда, он сделал вид, что ничего не заметил.
— Познакомьтесь, но поболтать не получится! Кларе еще надо сделать домашнее задание по природоведению, — натужно шутит Том.
У Джефа ощущение, что он вернулся в прошлое. Клара покраснела.
— В прошлом месяце я получила аттестат зрелости, — защищается она робко, словно окончание школы могло что-то изменить в том, что она ровно на тринадцать лет моложе Евы.
Это сходство буквально бросается в глаза. Джефу приходят в голову уловки иных водителей, что на морду своей машины прикручивают знак другой машины: вы явно стоите перед «шкодой фаворитом», но синий эмалированный овальчик на решетке радиатора старается убедить вас, что перед вами «форд».
— В следующий уик-энд еду официально представиться родителям, — улыбается Том и обнимает Клару за плечи. — Говорю «официально», ибо они знают меня по классным собраниям.
Когда дома Джеф рассказал об этой встрече Еве, она искренне позабавилась. Ему уже давно не удавалось ее рассмешить, и потому он рад, что наконец они нашли общую тему. Он открывает бутылку красного, и они весь вечер обсуждают эту разновозрастную связь. На взгляд Джефа, Клара — пусть осознанно или неосознанно — чистая замена того, чего Том не сумел обрести в молодости.
— А что Том не сумел обрести в молодости? — улыбается Ева. — Что ты имеешь в виду?
Джеф знает, что именно хочется услышать Еве.
— Тебя. Мы хорошо это знаем. Клара для него — всего лишь компенсация за то, что ты когда-то отвергла его.
— Неправда, — говорит Ева спокойно. — Отвергать было нечего, потому что он никогда не открывался мне в своей воображаемой любви.
— Однако все это видели.
Ева прижимается к его плечу. Она отхлебывает вина и прикрывает глаза. Потом лениво роняет, что это проблема Тома, за которую она не в ответе.
— Так или иначе, но веселого тут мало, — решительно заявляет Джеф.
— Какая-то подростковая история, — говорит Ева. — Пожалуй, он мог бы наконец повзрослеть.
В этот вечер после трехнедельного перерыва они снова отдаются любви.
Фуйкова
Том меня нормально обнимает и целует в щеку.
А получилось так: Борис вечером заскочил в «Барету» за двумя пиццами с черными маслинами и сыром гермелином и столкнулся там с Томом, который, как ни странно, узнал его, хотя виделись они всего раз в жизни, на нашей свадьбе. Том сидел один и, вероятно, нуждался в обществе, потому что тотчас заказал бутылку белого; когда выпили, Борис пригласил его к нам (из моих воспоминаний он уже давно понял, что когда-то для меня значил Том, и хотел доставить мне радость).
— Привет, моя девочка, — сказал мне Том.
В отличие от Скиппи и остальных он никогда не называл меня Фуйковой, чем, конечно, возбуждал во мне пустые надежды. Не то чтобы я была так наивна и надеялась, что этот симпатичный и умный мальчик влюбится именно в меня, но все же… Ладно, не буду врать: конечно, я была так глупа! Если вы думаете, что уродливым взрослеющим девчонкам подобные сны не снятся, вы ошибаетесь. Снятся, но постепенно тают, потому что девчонки отлично сознают, как были бы смешны… (Однажды мне подумалось, что было бы лучше, если бы Том относился ко мне как все, то есть с более или менее завуалированной жестокостью, и тем самым помогал мне реально смотреть на вещи.)
Мы все вместе съедаем обе пиццы и выпиваем три бутылки вина. Я встаю и иду в кухню за следующими. Ищу открывалку и слышу, как Том зевает и как старается подавить зевок — в присутствии моего мужа люди довольно часто подавляют зевки.
— Да, кстати, — кричит мне Борис, — ты уже знаешь?
![Андрей Ильин - Игра на вылет [= Секретная операция]](/uploads/posts/books/243702/243702.jpg)
