Анна Бялко - Сказки о невозвратном
Откашлявшись, он начал говорить.
— Только что к нам в комиссию поступили некоторые сведения о выбранном нами кандидате, — снова улыбка, и снова мне. — Мы ценим ваше участие и заботу о чистоте рядов участников нашей Программы, — кивок в сторону Даны. (Гадюка! Превращу ее в свинью, обязательно превращу!) — Но мы, тем не менее, можем ответственно заверить уважаемое собрание, что нами были предварительно приняты совершенно все — я подчеркиваю: все! — надлежащие меры безопасности. И сведения, сообщенные нам только что, были известны сотрудникам Программы, отвечающим за подбор кандидатов на участие в ее работе. Как правило, подобного рода сведения мы предпочитаем сохранять в строгой тайне, но в данном случае, чтобы избежать возможных недоразумений, я предпочел бы предать огласке невольную причину данного инцидента. Надеюсь, вы понимаете необходимость данной меры и не станете возражать? — кивнул он мне.
Я никак не могла сообразить, что происходит, но торопливо кивнула на его вопрос. Еще бы я стала ему возражать! Да попроси он у меня мою жизнь…
Он между тем продолжал.
— Девушка, которую мы выбрали для участия в нашей Программе, обладает совершенно выдающимися способностями. Дело не только в том, что она выполнила все конкурсные задания на совершенно исключительном уровне. Если учесть, через какие сложности ей пришлось пройти на пути к полученным ею блестящим знаниям, ее таланты… Я хочу сказать, — он обвел аудиторию сверкающим взглядом, — мы не выбираем, где нам родиться. У каждого своя судьба. Но одни слепо покоряются ей, а другие, — он протянул ко мне руку, — встают на путь борьбы! И часто побеждают на этом пути. И такая стойкость достойна лишь всяческого уважения. Иди сюда!
Как завороженная, не отрывая от него взгляда, я встала и поднялась на сцену. Он обхватил меня за плечи.
— Мы знаем, что с тобой произошло. Мы не виним тебя в этом. Мы гордимся твоими успехами. В конце концов, всем известно — дети за отцов не отвечают. Так и ты не можешь отвечать за то, где и как тебе пришлось появиться на свет. Мы, — он снова обвел рукой зал, — нисколько не сомневаемся в твоей истинной принадлежности. Но!
Он сделал значительную паузу. Я почувствовала, как мои внутренности сжимаются в стальной комок.
— Обвинение было брошено, — продолжил он. — Мы отвергаем его, но жена Цезаря, как известно, должна быть выше обвинений. И не ради нас, но ради чести Программы, — он пристально взглянул мне прямо в глаза. — Я прошу тебя прямо здесь, при всех, подтвердить вслух, что ты отрекаешься от всего, что связывает тебя с твоим прошлым.
Я молчала. Даже не потому, что не знала, что говорить, а просто… Слова как-то не лезли из горла. И что говорить, было тоже неясно. Как это — отрекаюсь? От чего? Я-то могу, но ведь она… Она останется. Не могу же я сказать, что ее не было? И потом — она все равно от этого не исчезнет.
Он улыбнулся мне. Ободряющей, светлой улыбкой.
— Ну же? Давай, ведь это так просто. Мы все знаем, что в душе ты давно сделала этот выбор. Просто озвучь его. Ну?
Интересно, а вот она? Она бы — отреклась от меня? Смогла бы вот так, вслух… Неважно, что мы думаем про себя, то есть важно, конечно, но вслух… Когда мы произносим слова вслух, они становятся реальными и могут ранить, могут убить… Что бы там ни было, я не хотела ее убивать. Она моя… Как бы она поступила на моем месте?
И вдруг, внезапно, совершенно из ниоткуда, из какой-то дыры моей памяти, перед глазами вдруг всплыл нелепейший эпизод. Мне десять лет, у меня день рождения, я закончила очередной класс с отличием, лето, солнце, и мы с ней идем купить мороженого в кафе. Мы страшно редко куда-то ходили вместе, она вообще не любила выходить из дому, но тут я ее упросила, и мы идем, болтаем о чем-то глупом, и смеемся, и ее рука вот так же обнимает меня за плечи, и я так счастлива, как бывает только в десять лет…
Мы стоим в очереди в кафе, все так же рядом, и ее рука все так же у меня на плечах, и вдруг… Это случилось как-то одновременно, и теперь я вижу это своими внутренними глазами, кадр за кадром, как в кино, — открывается дверь, и в кафе заходит еще один человек, просто человек, незнакомый мужчина средних лет, и она замечает его, и бледнеет, и тут же ее рука падает с моего плеча, и не просто падает, а в этом паденье еще успевает оттолкнуть меня, сама она мгновенно отворачивается, отступает, даже отпрыгивает от меня, так что между нами оказывается кто-то другой, и я ничего не понимаю, кроме того, что она оттолкнула меня, прогнала, она, оказывается, меня стыдится… Человек, оглядевшись, выходит из кафе, и мы берем свое мороженое, и едим его тут же за столиком, но солнце уже не светит, и мороженое отвратительно на вкус, и она не любит меня, она меня стыдится, и я давлюсь, давлюсь своим мороженым, и не могу сказать, что не хочу его больше, и на губах у меня застывает этот землянично-металлический привкус первого предательства…
Потом этот эпизод как-то забылся, стерся из моей памяти — может быть, кстати, она же и постаралась — и странно, что только сейчас…
Хотя нет, это совсем не странно. Задай вопрос — и, если тебе очень нужно, ответ придет. Вот и ко мне он пришел.
— Да, — говорю я вслух внезапно охрипшим голосом. — Я тоже отрекаюсь.
Набухшая грозовая пауза падает. Все счастливы. Зал разражается аплодисментами. Мой руководитель Проекта обнимает меня. Другие учителя, выходя из-за кафедры, окружают нас с поздравлениями. Краем глаза я замечаю бледное лицо Даны, которое тут же скрывается в калейдоскопе прочих, радостных лиц. Все хорошо. Все правильно. Всем воздано по заслугам. Я сделала нужный выбор. Моя жизнь получилась. Можно сказать, удалась.
ЛЮБОВЬ
ДУРА!!!
Заносчивая юная идиотка, слепая во все глаза!
И у меня снова началась жизнь. Новая. Другая жизнь. И она снова была лучше той, предыдущей. Наверное, когда твоя новая жизнь оказывается лучше предыдущей, это и называется — счастье. Проблема в том, что ты не можешь этого осознать до тех пор, как твоя очередная — новая — жизнь однажды не окажется хуже. Чтобы, так сказать, было с чем сравнить. То есть мы можем понять, что были счастливы, только задним числом, да и то, как правило, спустя годы. Поэтому если вдруг кому-нибудь из нас удается каким-то невозможным образом осознать, что он счастлив здесь и сейчас, это означает, что ему отпущена частичка счастья самой чистой, звонкой, наивысшей пробы.
Со мной именно так и было. Время, когда я начала работать в Проекте, было временем того самого, наивысшего счастья. Я просыпалась утром — и мне хотелось петь. И вот так, с этим ощущением, я вставала, шла, ехала, стремилась на свою новую работу, и все время, пока я была там, эта песня не кончалась, звучала, звенела, переливалась во мне, и так до следующего дня. Конечно, когда я только поступила в Академию, да, в общем, и во время учебы, я тоже была счастлива, но это было совсем по-другому. А сейчас…
Там, на Программе, работали такие люди! Просто потрясающая команда! И это была именно команда, нет, даже больше — это была почти семья, целостный единый организм, объединенный общим интереснейшим делом. Непосредственно Программой занималось человек тридцать, а вместе со всеми техническими работниками нас было, наверное, всего-то человек сто. И помещались мы все на специально выделенной, оборудованной по последнему слову техники базе, которая находилась…
Вообще-то ее местонахождение поначалу представляло для меня серьезную загвоздку. База находилась километрах в пятнадцати от города, можно сказать, в чистом поле, а вернее — в лесу. И добраться туда можно было только на машине, да и то если знать дорогу, потому что никакого шоссе туда не вело, и нужно было хитрым образом петлять по малозаметным местным дорожкам. Вот так петлять-петлять среди деревьев, а потом раз — и перед тобой поляна, а на ней — ограда, а уж за ней-то… За ней чего только не было — и здания, и лаборатории, и круглые антенны-тарелки, и прочее хозяйство. В общем, база Программы.
Все это очень впечатляло, и было совершенно замечательно, вот только для меня, безлошадной, стало большой проблемой. Но она, как, впрочем, и все в жизни, оказалась монеткой о двух сторонах. Машины не было, и меня стали подвозить другие сотрудники. Каждый день со мной кто-то договаривался, ждал, подбрасывал туда и обратно — ив результате я мгновенно почти со всеми перезнакомилась и передружилась. Так что, хоть я сперва и стеснялась своей убогости, но в итоге вышло очень даже неплохо. А уже через месяц, с первой зарплаты — я даже зажмурилась, когда увидела эту сумму, — я сразу купила себе машинку. Пусть крошечную, пусть не самую новую — но зато совершенно свою! И стала ездить, как белый человек.
