Павел Вежинов - Вдали от берегов
Поручик умел владеть собой. Мельком взглянув на нас, он спросил:
«Ваши имена?»
Мы назвали себя. Он удивленно поднял голову и посмотрел на нас.
«Родственники?»
«Это мои сыновья и дочь!» — сказал наш старик.
«Любопытно! — с иронией процедил поручик. — Семейный коммунизм!.. Оч-чень любопытно!»
Он уже с некоторым интересом оглядел нас и остановился взглядом на сестре.
«Сколько вам лет?» — спросил он ее.
«Девятнадцать!»
«Ходили бы лучше по посиделкам, да тешились с парнями, — сказал он. — Они бы вас приласкали!»
«Как бы вас не приласкали», — холодно ответила сестра.
«Вот как? — нахмурившись, промолвил поручик, немного помолчал, а потом спросил: — Кто убил солдат?»
«Я!» — ответил отец.
«Неплохо! — сказал поручик. — Пятерых десятью выстрелами».
«Девятью!» — поправил мой брат, учитель.
«Один убитый был из ваших! — презрительно заметил поручик. — Избавил меня от хлопот!»
«Этот грех нам бог простит!» — сказал отец.
«Ты веришь в бога?»
«Нет!» — отрезал отец.
Но он солгал. Я знал наверняка, что он верит в бога. Просто тогда ему было стыдно иметь одного бога с ними.
«Где ты научился так хорошо стрелять?» — спросил поручик.
«Участвовал в войнах, — ответил наш старик. — Получил два золотых солдатских креста!»
Поручик помрачнел.
«Позор! — гневно сказал он. — Герой войн — и предатель!.. Мне стыдно глядеть на тебя!»
«И мне стыдно глядеть на тебя! — спокойно сказал старик. — Пока мы проливали кровь и гнили по окопам, твой отец грелся во дворце и лизал царю пятки!»
Впервые глаза поручика сверкнули ненавистью. Но он тотчас взял себя в руки и сказал с натянутой презрительной усмешкой:
«Вы смелые люди! А нам нужны смелые и сильные люди! Мы умеем их ценить!»
«Вам нужны подлецы! — сказал мой младший брат. — Подлецы и холуи! Что осталось бы от вашей силы, если б некому было лизать вам сапоги?»
«Сейчас мы говорим как люди, по-хорошему!» — недовольно заметил офицер.
«А откуда вам взять смелых и сильных людей? — взволнованно продолжал брат. — Стоит кому-нибудь поднять голову, как вы тотчас же втаптываете его в грязь… Люди около вас мельчают и мельчают!»
Поручик нервно взмахнул хлыстиком.
«Брат! — сказала сестра. — Не унижай себя, не спорь с ним!»
Офицер снова поглядел на нее. Лицо у него разгладилось, он лизнул кончиком языка свои не по-мужски красные губы.
«Ты хорошенькая!.. — обронил он. — И, надо полагать, не девственница… Насколько я знаю, вы пренебрегаете такими буржуазными предрассудками!»
Сестра побледнела, но ничего не ответила.
«Ведь вы за свободную любовь, не так ли? — презрительно продолжал он. — За свободные сношения?»
«Мерзавец!» — грубо оборвала его сестра.
Поручик нагло разглядывал ее, слегка помахивая хлыстиком.
«Ты там, наверное, спала со всеми подряд! — сказал он. — Выбрать одного — это, по-вашему, значит нарушить равенство!»
«Ты играешь со смертью!» — сказал мой младший брат.
«Неужели? — с издевкой рассмеялся поручик. — А не наоборот?»
«Нас трое здоровых мужчин! — сказал брат. — Если разом набросимся, — задушим, И пикнуть не успеешь!»
«А охрана?..»
«Не пикнешь!» — повторил брат.
Офицер продолжал разглядывать сестру. Видно было, что он ничуть нас не боится.
«А может быть, я и ошибаюсь! — сказал он. — Возможно, что коммунизм еще не отравил тебя до конца?..»
Сестра еле заметно усмехнулась.
«До конца! — сказала она. — Дальше некуда…»
«Есть у тебя кто-нибудь?»
«Я умру чистой! — сказала она. — Этого у меня никто не отнимет…»
«Ну, а если я отдам тебя солдатам? — сказал поручик. — Они славно постарались сегодня… заслуживают такой награды!»
Он сказал это твердым, ледяным тоном. Мы похолодели и не смогли вымолвить ни слова. Отец молчал как в воду опущенный, замолчал и брат учитель. Казалось, его разом лишили всех сил и он потерялся.
«Все зависит от меня! — сказал поручик. — Только от меня, и ни от кого другого! Запомните это хорошенько!»
Он встал, подошел к окну и выглянул наружу. Ночь была лунная, и листва на деревьях серебрилась. Жизнь за окном показалась мне такой далекой, недостижимой и забытой, словно прошли века с тех пор, как мы, покинув ее, оказались в каком-то ином, потустороннем мире.
Офицер молча смотрел в окно. Очевидно, он усиленно размышлял, потому что лицо его стало сосредоточенным. И мы молчали, бессмысленно глядя на его высокие лаковые сапоги. Сейчас уже никто и не думал набрасываться на него. Нам оставалось только ждать. Мы знали, что он решает нашу судьбу. Тогда-то я и понял впервые, какой страшной силой обладает тот человек, в руках которого твоя жизнь.
Наконец поручик обернулся и окинул нас безразличным взглядом.
«Могу расстрелять вас сегодня же ночью! — сухо сказал он. — Без суда и следствия!.. Могу предать военному суду! Могу и отпустить… Все зависит только от меня!..»
«Не отпустишь! — сказал старший брат. — Если отпустишь, погоны сорвут!..»
«Мои погоны, — сказал офицер, — может снять только царь… Никто другой — только царь!..»
«Не говори с ним!» — мрачно сказал учитель.
«А нам и не о чем больше говорить, — сказал офицер. — Вот что я предлагаю. Девчонка останется со мной… Понятно?..»
«Задушим!» — пробормотал сквозь зубы учитель.
«Молчи, дурак! — резко и грубо прикрикнул на него офицер. — Когда говорю — слушай! Если она согласится, отпущу троих из вас, и первым делом, конечно, девчонку!»
Он мельком оглядел нас.
«И тебя!» — сказал он, указав на меня хлыстиком.
«И тебя!» — показал он на старшего брата.
Наступила немая, страшная тишина.
«А вас двоих, — добавил он, — предам военному суду… Не знаю, сколько вам дадут… Если дело затянется, возможно, спасетесь от пули!»
Сестра обернулась и посмотрела на меня. В ее испуганных глазах стояли слезы, и я понял, что в ту минуту она боялась не за себя, а за меня.
Поручик снова присел на кушетку.
«Я буду до конца откровенен с вами! — сказал он, нахмурившись. — Если бы не ваша сила, я, быть может, и пожалел бы вас… Но вы и сильные и смелые! Только безумец может отпустить таких врагов на свободу… Кто гарантирует, что завтра же вы не пустите мне пулю в лоб? Можете вы сейчас обещать это?»
Мы молчали.
«Вот видите, — мрачно сказал он. — Прежде чем отпустить, надо лишить вас силы! Это ясно, как дважды два!»
«Никто не может лишить нас силы!» — сказал учитель.
«Тебя я не спрашиваю! — презрительно бросил офицер. — Я спрашиваю твою сестру!»
«Напрасно! — глухо промолвила сестра. — Мы вместе пошли на смерть… Вместе мы и умрем!»
Она говорила тихо, но голос ее звенел у меня в ушах. Откуда в ней такая сила? Мой младший брат улыбнулся, лицо у него прояснилось. Другой брат глубоко вздохнул и поднял голову. Отец скорбно молчал и смотрел на меня. Тогда я не разглядел, не понял его взгляда. Понял его лишь много дней спустя. И сейчас его глаза передо мною. Сердце разрывается, как вспомню. Искусал бы себе руки с горя…
Печатник вдруг умолк. Лицо его стало совсем темным. Мелкие старческие морщинки легли вокруг глаз.
Все в лодке безмолвствовали.
Стефан сидел, словно изваяние, губы его скривились от страшной, леденящей ненависти. Почтовый чиновник побелел и понурил голову. Капитан насупился и смущенно перебирал пальцами. Только во взгляде Ставроса проскальзывало плохо скрытое мрачное злорадство.
— Я тоже испытал такое! — тихо промолвил далматинец.
Печатник вздрогнул и поднял голову.
— Вацлав, ты понимаешь? — спросил он.
— Все понимаю! — вполголоса ответил Вацлав.
Теперь, если бы даже и ветер поднялся, никто, кажется, не обратил бы на это внимания. Люди в лодке забыли про море, про облака, про далекие берега, забыли и самих себя.
— После полуночи нас повели на расстрел, — так же внезапно, как и умолк, снова заговорил печатник. — Взвод солдат во главе с поручиком Йордановым. Мы прошли через деревню, такую безлюдную и немую, словно в ней не было ни души. Ни собачьего лая, ни огонька в окне — только луна жутко блестела на солдатских касках. Не успели мы отойти от деревни, как поручик остановил колонну. Мы в ужасе переглянулись: неужели пришли к своей могиле? Поручик подозвал взводного унтер-офицера и сухо приказал:
«Раздень девчонку!»
Унтер-офицер в недоумении поглядел на него.
«Раздень девчонку! — грубо заорал поручик. — Болгарского языка не понимаешь?»
Унтер-офицер разорвал на сестре одежду, и она осталась совсем нагая среди нас и солдат. Поручик Йорданов скомандовал, и колонна снова двинулась вперед. Луна безжалостно светила, заливая все вокруг мертвенной белизной. Я старался не глядеть на сестру, которая с окаменевшим лицом шла рядом с нами, неподвижно глядя перед собой. Я видел отчаяние на лице отца, слезы в глазах младшего брата, тяжелую походку подкошенного горем старшего брата и тоже плакал.
![Тяжелый дождь - [Тяжелый дождь]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
